Дансон с нечистым, или Дьявольское рондо

Сергей решил подыграть:

— Вас правильно информировали. Помощь пока не нужна… Позвольте поинтересоваться — вы в каком звании?

Молодой человек несколько стушевался.

— Да нет, я, собственно, пока ещё просто студент. Учусь на последнем курсе политехнического. — И тут же с гордостью добавил: являюсь секретарём комсомольской организации института, в котором учится интересующая вас личность. Мы тут в прошлом году его чуть из института не вышибли за все эти штучки-дрючки, буги-вуги и пропаганду чуждых идей. Если бы его отец не был депутатом Верховного Совета, исключили бы его, как миленького, из института. А так малой кровью отделался, подонок. Не наш он человек, уверяю Вас, не наш. Да вы и сами это прекрасно знаете, коль из-за него к нам из самой Москвы приехали…

Теперь Сергей узнал парня. Он учился курсом ниже, хотя, не исключается, что мог быть и ровесником ему. Лицо молодого человека вызывало у него ассоциации с кем-то, кого он встречал относительно недавно. Зрительная память художника подвести не могла.

— Пока мне ваша помощь не нужна. Но, на тот случай, если вы мне всё-таки понадобитесь, оставьте номер своего телефона. Кстати, как вас величать?

— Ох, извините, забыл представиться. Бок. Марлен Бок. Можно просто Марик.

— Марлен Евграфович? — непроизвольно вырвалось у Сергея.

— Да-а? Так вас предупредили о моём приходе?

— Естественно. Но давайте прощаться. Вы же знаете, меня ждут.

Марик удалился, предварительно назвав номер своего телефона, а Сергей поднялся к себе, думая по дороге о том, что уважаемый и такой солидный Марлен Евграфович скорее всего не только не старше, но скорее всего и моложе его, Сергея. И моральное грехопадение тов. Бока М.Е. свершилось, оказывается, задолго до случая в Смоленской области… Душой своей он начал приторговывать, судя по всему, ещё в юности. А в «господском доме» была просто заключена очередная очень выгодная для него сделка… Интересно вот только, узнал ли его Марлен Евграфович при встрече в Москве? Скорее всего узнал. Но по каким-то одному ему ведомым причинам, не стал раскрываться. «А может быть, он чувствовал и свою вину за то, что мне тогда столько времени мотали нервы в институте», — подумал Сергей. — Вот только странно, что я никак не связывал его с этим молодым сукиным сыном. Удивительно, фамилия Марлена Евграфовича мне мало что говорила. Возможно потому, что по институту я знал Марика, а не Марлена Бока…

Надев куртку и захватив портфель, Сергей вышел на улицу. Было около минус десяти. Шёл снег. В безветрии крупные снежинки неспешно падали сверху и весело, как мошкара, кружились в свете уличных фонарей. Народу на «Броде» было немного. Презрев как раз подошедший к остановке автобус, Сергей направился знакомым путём. Казалось, он мог пройти его с закрытыми глазами — так основательно сидели в его памяти все детали проспекта Ленина, местного «Бродвея» или просто «Брода».

В этом сибирском городе, где счастливо и почти беззаботно прошли его студенческие годы, центральная улица называлась (как, впрочем, и в большинстве других городов Союза), конечно же, именем Ленина — проспект Ленина. Между старой, так называемой «нижней» частью города, где в основном стояли одно — и двухэтажные дома, и новозастроенной частью проспекта, где доминировали пяти-семиэтажные здания, располагался участок, почти свободный от каких-либо строений. Прежде здесь находились редкие частные деревянные домики да бараки, которые были снесены в конце пятидесятых, дабы не портить антураж центрального проспекта в преддверии предстоящей великой застройки.

Между проспектом и берегом великой сибирской реки, до которой было около двух километров, находились жалкие остатки некогда густого и тёмного соснового бора — так называемая Манькина Роща, по утверждению старожилов получившая своё название по имени орудовавшей здесь в смутные и не столь уж далёкие времена жестокой предводительницы неуловимой банды. От снесённого участка омолаживаемого проспекта оставались лишь два строения бело-голубое здание аптеки с колоннами и портиками, да небольшая церковь красного кирпича, двери которой были тщательно заколочены, а на луковице купола вместо креста указующим перстом косо вверх сиротливо торчал громоотвод. Аптека и церковь на тёмном фоне остатков Манькиной Рощи напоминали случайно уцелевшие зубы во рту старика, который на старости лет решил заказать себе зубной протез и мучается теперь в ожидании выполнения заказа нерадивым зубным техником.

С этой церковью была связана легенда о «Голубой Женщине», рассказанная Сергею одним из его сокурсников как-то по пути их институтской колонны на первомайскую демонстрацию.

* * *

Знающие люди рассказывали, что в незапамятные времена как раз на этом месте располагался посад. Несмотря на бескрайние сибирские просторы, посадников часто тревожили то пришлые орды кочевников, то просто «шалившие» в этих местах ватаги беглых крепостных и каторжников. В результате достаточно часто пылали прятавшиеся за посадскими стенами дома и погибали жившие в них люди. Именно поэтому, скорее всего, и было принято решение построить кирпичную церковь и предусмотреть при строительстве тайные пути, которыми можно было бы покинуть осаждённое поселение. Так, якобы, и появился многокилометровый туннель, соединявший церковь с противоположным берегом реки.

О туннеле и входе в него знали лишь немногие посвящённые. В годы революции погиб последний из них. И вспомнили о потайном ходе лишь в двадцатые годы, когда специальная комиссия должна была экспроприировать церковные ценности, да ничего мало-мальски ценного не обнаружила. Поговаривали, что монахи спрятали своё добро в том самом туннеле…

Город рос, расширялся и хорошел. Жизнь шла своим чередом. Завершилась коллективизация и полным ходом проходила индустриализация. Мирные годы сменились военными. Завершились «польская» и «финская» кампании. Прогремели бои у Халхин-Гола. Началась Великая Отечественная.

Вместе с эвакуированными сюда из европейской части страны заводами, как и в другие сибирские города, прибыло много нового люда. Приезжали со своим нехитрым скарбом и с детьми. Отцы и старшие братья в основном сражались на фронте. А матери, после бесконечных утомительных смен должны были ещё заниматься хозяйством. В результате во второй половине дня после школы и ФЗУ большинство ребят было предоставлено самим себе. Так что их воспитание в основном проходило на улице — в компаниях ровесников, где были свои авторитеты, свои законы, понятия о чести, добре и зле.

В одной из таких компаний верховодил некий Витек, худощавый горбоносый и черноволосый парень лет шестнадцати. Несмотря на кажущуюся хрупкость телосложения, он отличался недюжинной силой, был смел и предприимчив. Его дед, с которым они жили вдвоём, несмотря на преклонный возраст, всё ещё работал грузчиком на местном элеваторе. Силой и характером Витек пошёл в деда. А о том рассказывали, что до революции в каком-то далёком европейском городе он вроде бы сбросил с моста в воду крупного государственного чина, то ли вместе с коляской, то ли с автомобилем. Посмевший обидеть его господин отделался купанием в ледяной воде, а деда сослали в Сибирь, где он и осел.

Кто-то рассказал Витьку о сокровищах, будто бы спрятанных монахами в церкви на Ленинском, или где-то вблизи от неё. В многочисленных пересказах сокровища эти бесконечно умножались. Цифры назывались разные, но неизменно со столь большим числом нулей, что их попросту было трудно осязаемо представить себе, и проще всего сокровище описывалось словами «очень-очень много». В результате у Витька и его ребят появилась достойная цель. Сомнений не было — сокровища следовало найти! Но не драгоценности как таковые интересовали их. Нет, они будут искать их не для себя. Найденные ценности будут сданы государству. Возможно, газеты сообщат об отправляемых на фронт танках и самолётах, построенных на сданные ими государству средства.

Естественно, поиски было решено начать непосредственно с церкви: едва ли в преддверии экспроприации монахи могли позволить себе закапать церковное добро в её окрестностях — слишком велик был риск оказаться увиденными.

Однажды вечером ребята пробились через заросли крапивы и бурьяна к тыльной стороне церкви, вытащили гвозди из перекрещивающих небольшую дверь досок и взломали замок. Проникнув в помещение, обследовали его самым тщательным образом. Однако осмотр ничего не дал. Но на скорые находки никто особенно и не рассчитывал: было ясно, что как ЧК, так и многочисленные кладоискатели-любители в более поздние времена достаточно основательно обыскивали как саму церковь, так и её окрестности.