Дантон
Шрифт:
Откуда разоряющийся адвокат мог взять такие деньги? Занял? Но кто бы и под залог чего дал вдруг ему такую сумму? И потом покупать на занятые деньги дома и поместья? Как будто полнейшая чепуха. Но тогда…
Удивительное дело: финансовый взлет Дантона почти совпадает с его замещением должности советника Департамента, вернее — второе быстро следует за первым.
Современники считали, что свою новую должность Дантон получил не чистым путем. И в то время и позднее утверждали, что сделано это было с помощью Мирабо.
Мирабо! В который раз молва сближала это имя с именем Дантона!
В один из ранних дней апреля 1790
В это же время к этому же месту, но задворками, через Елисейские поля, двигаясь мелкими перебежками и стараясь, чтобы его никто не заметил, подходил еще один субъект, закутанный в черное. Он был толст и совсем обессилел. По его вискам струился пот. Лицо, которое он тщетно старался спрятать, напоминало маску Вельзевула. Войдя в сад отеля, толстяк, быстро оглядевшись, вынул из кармана ключ. Тихо отомкнув дверь черного хода, крадучись, избегая взглядов прислуги, он пробрался на второй этаж, в кабинет хозяина. Там его уже ожидали.
Человек этот не напрасно скрывался. Он был хорошо, слишком хорошо известен в Париже. Его имя было Оноре Мирабо…
Мирабо произвел очень благоприятное впечатление на графа де Мерси. Что же касается Ла Марка, тот знал его очень давно. Именно Ла Марк и рекомендовал Мирабо двору…
Измена Мирабо, которую Марат так давно предвидел, началась с января 1790 года. В апреле сделка была окончательно заключена, и великий оратор поступил в полное распоряжение своих хозяев.
Сделку оформили по-царски. Мирабо получал сразу 208 тысяч ливров для уплаты своих долгов. Ему назначалось постоянное секретное жалованье в размере 6 тысяч в месяц. По окончании же сессии Ассамблеи граф Ла Марк должен был передать ему один миллион…
Миллион в перспективе! Мирабо чуть не задохся от радости. «Он обнаружил опьянение счастья, — писал Ла Марк, — и его восторг, признаюсь, несколько удивил меня…» Граф, разумеется, был шокирован несдержанностью своего компаньона. Но как тут было сдержаться! Как было не выразить восторг! На один миг великий хищник, как в капле воды, увидел все: роскошные дворцы, кареты, почести, пленительных женщин, власть… Все, о чем он годами мечтал, к чему всегда стремился, ради чего был готов продать душу и совесть!..
По условиям договора Мирабо был обязан… «помогать королю своими знаниями, силами и красноречием». Он сразу же развил бурную деятельность. С одной стороны, ведя хитрую парламентарную игру в Учредительном собрании, с другой — он начал приводить в движение тайные пружины, которые должны были спутать карты новых правителей и помочь монарху в осуществлении его планов.
В конце декабря 1790 года Мирабо рекомендует двору организовать специальное бюро тайной полиции и пропаганды. Агенты этого бюро должны будут знать все, что происходит в клубах, оказывать давление на руководителей народных обществ, распространять с помощью продажных журналистов монархические статьи, подкупать депутатов Собрания и других видных деятелей.
Рекомендация была принята. С января 1791 года бюро начало функционировать. Во главе его по совету того же Мирабо был поставлен прежний судья Шатле, член Учредительного собрания,
имевший широкие связи у якобинцев, Омер Талон. В марте бюро получило в свое распоряжение огромную сумму денег, одним из распорядителей которых стал министр иностранных дел Монморен.Машина заработала. Вскоре стали видны первые результаты.
Когда в ноябре 1790 года Жорж Дантон громил министров и добился их ухода, никто не придал большого значения одной его оговорке: оратор ни словом не упрекнул министра иностранных дел Монморена, напротив — вещь на первый взгляд непонятная — воздал ему хвалу от имени народа…
Монморен, как установлено, был одним из главных распорядителей цивильного листа и отпускал средства на политический подкуп.
Случайное совпадение, скажет читатель. Возможно.
В январе Дантон вдруг по непонятной причине оказывается избранным в Департамент — не без протекции Мирабо, как утверждает молва.
Молва, конечно, может и ошибаться. Еще одна случайность. Тоже возможно.
Имя Дантона все чаще мелькает на страницах секретной переписки. Сам Людовик XVI, адресуясь к своему тайному агенту, называет Дантона среди тех «…смелых людей, известных честолюбием и склонностью к интриге…», на подкуп которых двором затрачены огромные средства.
Король мог быть неосведомленным? Мог, конечно.
Но вот наступает конец случайностям. В одном из писем, подлинность которого неоспорима, между прочим, попадаются слова:
«…Дантон получил вчера тридцать тысяч ливров…»
Автор письма — Мирабо. Письмо написано в крайне непринужденном, интимном тоне. Адресат — Ла Марк. Мирабо жалуется на Дантона. Мирабо считает, что тридцать тысяч Дантону дали зря, так как он не выполняет взятых на себя обязательств.
Письмо заканчивается глубокомысленным заключением:
«…В сущности, большая глупость не быть мошенником в этом низком мире…»
Скажем сразу: это единственная прямая улика против Дантона. Но улика убийственная. И главное, при сопоставлении с другими материалами, а таковых великое множество, она их полностью подтверждает и объясняет.
Все это относится к марту 1791 года, то есть времени, когда Дантон делает свои первые земельные приобретения…
По-видимому, весной этого года из королевских фондов черпали очень многие. И вообще брали многие и у многих. Буржуазия, ценившая больше всего на свете деньги, обнаруживала продажность у колыбели своей истории. Король платил щедро, еще щедрее платил герцог Орлеанский, мечтавший о королевском престоле.
— Почему не взять то, что легко дают? — рассуждали скороспелые политики.
Некоторые честно отрабатывали. Другие — только брали, но делали по-своему. К числу последних причислял себя и Жорж Дантон.
Мирабо думал превратить трибуна кордельеров в своего человека. Он готов был пойти на затраты: платил-то ведь он не из своего кармана! Но Жорж не стал «маленьким Мирабо», предпочитая оставаться «большим Дантоном».
А деньги, полагал он, не имеют запаха…
В марте — апреле он вновь переходит в атаку. Как бы стыдясь своего тайного падения, он с особенной яростью выступает против двора и агентов исполнительной власти. Он рычит и у кордельеров и в Якобинском клубе. Обрушившись на одного члена клуба, который скрыл, что назначен правительством на государственную должность, Дантон заявляет, что поддерживать подобного предателя могут только рабы!