Дантон
Шрифт:
У моста Нотр-Дам собралась толпа.
Обсуждали тревожную новость: не далее как сегодня утром Париж зачем-то наводнили войска. Они пришли из Версаля. Это были отборные иноземные части.
Подойдя к Гревской площади, Дантон убедился в справедливости услышанного. Всадники в голубых мундирах и золоченых кирасах перекрывали улицу. Пехотинцы под ружьем топтались на тротуарах.
Во Дворце правосудия адвокат пробыл довольно долго. Когда он освободился и вышел на улицу, солнце склонялось к западу. Тревожно гудели колокола. Жорж не успел опомниться,
Парк, примыкавший к резиденции герцога Орлеанского, давно уже стал центром революционной пропаганды. Этим летом он почти всегда был полон. Но сегодня здесь творилось что-то совершенно невообразимое.
На столах, скамейках, поваленных ящиках устроились ораторы, которые что-то разъясняли народу. Шум стоял невероятный. Многие, чтобы лучше слышать и видеть, влезли на деревья.
Дантон хорошо знал некоторых из выступавших.
Вот журналист, гневный обличитель Лусталло, вот похожий на медведя буян, маркиз Сен-Юруг, а этот, с растрепанными волосами и шпагой в руке, это Камилл Демулен, самый пламенный и популярный из ораторов-демократов.
Протискиваясь между клетчатыми фраками буржуа и синими блузами ремесленников, Дантон подобрался к группе, окружавшей Демулена.
Оратор неистовствует. Ему мало шпаги, он выхватывает пистолет. Срывающимся мальчишеским голосом он кричит:
— Граждане! Вы обмануты! Правительство готовит вам новую Варфоломеевскую ночь! Лучшие патриоты будут перерезаны!.. Вам нельзя медлить ни секунды! Вооружайтесь! Сплачивайте теснее ряды!..
Дантон в недоумении стал расспрашивать соседей. Ему с охотой объясняли:
Час назад прибыл человек из Версаля. Он сообщил об измене двора. Да, о гнуснейшей измене! Вчера по наущению Австриячки и своих клевретов король неожиданно вручил Неккеру и другим либеральным министрам приказ об отставке. Неккер отправлен в изгнание. К власти призваны ярые реакционеры во главе с бароном де Бретей, который похваляется, что сожжет Париж. А для того чтобы парализовать возмущение столицы, сюда прислали полчища иностранных войск под командованием придворного лизоблюда барона Безанваля. Следующим актом двора будет, несомненно, разгон Учредительного собрания!..
Дантон слушал. Ага, значит, все-таки решились. Не слишком ли поздно, господа?..
Демулен запихнул пистолет за пояс, сорвал с дерева лист и прикрепил к своей шляпе. Это кокарда революции! Все следуют его примеру. Он спрыгивает со скамейки, узнает Дантона и пожимает ему руку.
— К Вандомской площади! Вперед!..
Толпа устремляется за своим вожаком…
Торжественное шествие.
Из музея восковых фигур притащили бюсты Неккера и герцога Орлеанского. Их несут впереди. Изображение Неккера держит почтенный старец с длинной седой бородой. Рядом шагает гордый хозяин музея.
Неккер… Герцог Орлеанский…
Дантон всегда симпатизировал герцогу. Ближайший родственник царствующего дома, этот принц не пользовался фавором при дворе и казался чуждым сословных предрассудков. Богатейший землевладелец, он был во многом солидарен с буржуазией. Депутаты податных смотрели на него как на
своего.Неккер… Герцог Орлеанский…
Шествие напоминает религиозную процессию. Лица у всех торжественно-спокойны. Кажется, сейчас грянет религиозный гимн…
Но нет. Грянули выстрелы.
Со стороны площади Людовика XV мчится кавалерийский отряд. Конники вихрем врезаются в толпу демонстрантов… Бюст Неккера падает на землю… Старик, схватившись за голову, медленно оседает…
Толпа с криками расступается.
Но парижане не покидают поля боя.
Отойдя к тротуарам, они быстро собирают камни и щебень.
— Нате, доблестные уланы, получайте подарки!..
У окон домов появляются сочувствующие. В незваных гостей летят поленья, цветочные горшки, битые тарелки…
Кавалерийский отряд, обескураженный слишком бурным приемом, заворачивает обратно…
— К оружию!..
Этот клич теперь раздавался повсюду.
Первое нападение солдат стало сигналом ко всеобщему восстанию.
Призывно гудел набат.
Люди вооружались чем попало. Прежде всего опустошили арсенал. Потом взялись за магазины. В городе не осталось ни одной оружейной лавки, которая не вытряхнула бы своих недр. Кое-где владельцы лавок, воодушевленные общим энтузиазмом, сами раздавали ножи, ружья и пики. Были конфискованы все запасы пороха и селитры.
Звуки стрельбы долгое время слышались с Вандомской площади и площади Людовика XV.
Королевские войска сопротивлялись вяло, отдельные части переходили на сторону парижан.
Народ одерживал победу.
К ночи барон Безанваль решил покинуть столицу.
В эту ночь вопреки обычному Дантон спал плохо.
Впечатления дня снова и снова вспыхивали в мозгу с необыкновенной силой. Беспокойные мысли не давали забвенья.
Теперь он был уверен: против народа придворная камарилья не устоит.
Лавина двинулась. Дантон ее видел. Волна народной ярости захватила даже его, адвоката при Королевских советах.
В конце концов его место среди тех, кто боролся за свои права, за свободу.
Свобода!..
Это слово, такое короткое и такое могучее, теперь ослепляло Дантона.
Как он был близорук, как наивен, когда цеплялся за свои жалкие привилегии!..
Да и какие это, к черту, привилегии?
Он может, конечно, заработать кучу денег. Но что дадут ему деньги в обществе, где податные бесправны? Пусть он тщеславно величает себя «господином д’Антоном». Все равно каждый аристократишка, любой промотавшийся дворянчик может его безнаказанно третировать и оскорблять.
В старом мире он никогда не станет человеком.
Он навсегда обречен играть третьестепенные роли.
Так зачем же ему, Жоржу Дантону, яростному и могучему Дантону, любящему жизнь и успех, жадно рвущемуся к большой деятельности, зачем ему держаться за старое?..
Свобода!.. Вот его кредо отныне!..
Он пойдет с Лусталло и Демуленом.
Он покорится революции и возглавит ее!..
Тринадцатого июля наряду с другими агитаторами уже выступает и Жорж Дантон.
Он выступает как глашатай революции.