Дар дождя

– Она – женщина Йонг Квана?

– Да.

– Ты сошел с ума. Зачем ты взял ее сюда?

– Она беременна.

– От тебя?

– Мы не знаем. Но от ребенка надо избавиться. Неизвестно, сколько еще протянется война. Она не может рожать в джунглях.

– Пусть останется здесь. Ты не должен заставлять ее избавляться от ребенка.

– Я не заставляю. Она сама настояла. – Он увидел выражение моего лица.

– Не беспокойся об этом. Я сам разберусь. У меня есть знакомые в городе. Спасибо, что дал нам нужную информацию. Теперь мы с тобой в расчете.

– Да, в расчете.

– Пойдем с нами. Ты же знаешь, что именно так надо поступить.

– Я больше ни в чем не уверен, Кон.

Я не знал, когда снова его увижу и увижу ли вообще. Меня раздирало между желанием пожелать успеха в выполнении задания и надеждой, что он не станет его выполнять. В конце концов я решил ничего не говорить и просто поклонился.

Радарная установка была уничтожена через три дня. Это случилось в полдень, и в Джорджтауне взрыв был хорошо виден и слышен. Я отчасти ликовал и надеялся, что Кону удалось скрыться. Но мне стало страшно. Японцы отреагировали решительно, забирая всех подряд, и меня снова и снова вызывали зачитывать имена в городе и окружающих деревнях. Я знал, что люди, которых вытаскивали из толпы, были невиновны, но ничего не мог сделать. И злился на Кона, потому что ему не приходилось мириться с последствиями.

Во мне пустил глубокие корни страх, ставший постоянным спутником. Когда же я позволил ему войти, пробраться внутрь и прилепиться к себе? Были дни, когда я с трудом дышал, словно кровь теряла текучесть, свернувшись от страха.

Я каждый день сопровождал Горо на операции по плану «Суцин», с которых он возвращался с победоносным видом. Мой гнев разгорался все больше, мне хотелось его убить.

Я знал, что спас бесчисленное множество жизней благодаря информации, которую передавал Таукею Ийпу. Но я не мог спасти всех. Кому-то приходилось отправляться на казнь, чтобы в глазах Фудзихары и кэмпэнтай я оставался незапятнанным. Тайная полиция организовала за мной слежку, даже не позаботившись замаскироваться. Я с обидой пожаловался на соглядатаев Эндо-сану.

– Это для твоей же безопасности. Ты знаешь, что антияпонские группировки угрожают тебя убить? Тебе же нечего от меня скрывать, верно?

Я кивнул, но отвел взгляд в сторону. Знал ли он про мое пособничество триадам? Знал ли о роли, которую я сыграл в уничтожении радарной установки на Горе? У меня не было совершенно никакой возможности что-нибудь у него выпытать. Он был слишком осторожен, обладал хитростью и зрелостью человека в три раза меня старше. Он во всем меня превосходил, и я слишком поздно понял, что так было с самого первого дня.

Гуляя с ним после работы по берегу, в миле от Истаны, я спросил:

– Вам ведь известно, чем занимается Фудзихара-сан?

– Да, известно.

– И вы ничего не чувствуете?

– Я чувствую огромный стыд и боль. Но у меня есть свои обязательства. Идет война. Это – часть пути, которую нам надо преодолеть. И да, путь нелегок.

Над нами пролетела эскадрилья «Зеро», крошечных, как москиты, над землей, которую они облетали с дозором.

– Когда меня не станет, что во мне ты будешь вспоминать больше всего? – спросил Эндо-сан, провожая взглядом исчезающие вдалеке самолеты.

Я взвесил его вопрос.

– Не знаю. Я даже не знаю, что мне теперь о вас думать, откуда же мне знать, как я буду о вас вспоминать?

Остров отошел от первой вспышки арестов и затаился, наблюдая за происходящим. Из-за того что я сопровождал Горо, меня стали бояться, и, ходя по городу, я чувствовал на себе всеобщую ненависть.

Город был практически пустым, потому что большинство населения либо скрылось в джунглях, либо перебралось в деревни, где японцы показывались редко. Пустовали целые улицы: их жители либо попрятались, либо были арестованы кэмпэнтай. С продуктами было трудно, и цены на черном рынке взлетели до небес. Люди стали сажать в садах сладкий картофель и ямс. Инфляция продолжала расти, и печатный станок печатал все больше банановых денег. Я перестал приносить с работы продукты, несмотря на то что имел на это право, потому что ни отец, ни Изабель к ним не притрагивались. Это меня злило и порождало чувство беспомощности. Если они не хотели моей помощи, зачем мне было иметь дело с нашими новыми хозяевами? Я молча смотрел, как они поглощают водянистый суп из ямса с ботвой сладкого картофеля, который слуги выращивали в огороде за домом. В конце концов почти каждый вечер я стал проводить на острове Эндо-сана. Я все больше нуждался в его поддержке, и все больше просто молчал, сидя рядом с ним и избавляясь от одиночества и гнева. Забавно, но он сам был их причиной.

– Скажите, что однажды все будет хорошо, – попросил я, убирая со стола остатки еды.

– Обязательно. Но чтобы туда добраться, тебе понадобится пересечь страну воспоминаний на континенте времени, – тихо ответил он.

– Если только вы будете меня направлять.

– Только иногда. Как сейчас, например. Иногда ты будешь один, иногда – с другими. Но в самом конце буду я, и я буду тебя ждать. Никогда об этом не забывай.

– Что, если я вас забуду?

– Но ведь до сих пор не забыл. Ты не можешь забыть то, что живет в тебе. А я живу в тебе. Посмотри внутрь себя, когда почувствуешь, что сбился с пути, и ты найдешь там меня.

– Эндо-сан, мне так страшно. Так страшно. Мне не хватит на это сил.

Он подошел и обнял меня. Я слушал внутренние звуки его тела: стук сердца, чередование вдохов и выдохов в легких, гул бегущей по венам крови. Это была целая вселенная, каждую секунду умиравшая и возрождавшаяся вновь.

Его короткий смешок тоже был окрашен иронией.

– И мне тоже страшно.

Он осторожно оттолкнул меня и подал мне письмо.

– Сегодня пришло. Мне очень жаль.

Я прочитал письмо Эдварда.

– Нет, – выдохнул я. Я так устал от войны, меня от нее воротило. – Я должен им рассказать.

– Не завидую твоему бремени.

– Часть этого бремени взвалили на меня вы, Эндо-сан. Вы и ваши соплеменники.

Я вышел из дома под разгоравшиеся звезды.

– Мне нужно вернуться домой.

– Конечно.

Я сидел за столом с завтраком и ждал отца с Изабель. Увидев мое лицо, они тут же сели. Я передал письмо отцу. Он прочитал его, сложил и произнес:

– Питер мертв. Его убили при попытке к бегству. Эдвард считает, что не сможет долго продержаться. Он страдает от дизентерии и голода. Лекарств у них нет.

Изабель сжала вилку, воткнув ее в поверхность стола. Я потянулся, чтобы взять ее за запястье, но она повернула вилку и вонзила ее мне в руку.

– Не трогай меня! – сказала она, пока я старался не вскрикнуть от боли.

– Ты не должна винить его, Изабель, – сказал отец, но его слова прозвучали вынужденно, с чувством долга, а не с уверенностью.

– Эдвард умирает, а он продолжает помогать этим убийцам, этим чудовищам, которые убили Питера. – Она встала, оттолкнув стул.

– Убирайся. Убирайся из этого дома. Ты больше не имеешь права здесь находиться.

– Возможно, тебе пока лучше пожить в другом месте, – сказал отец. – Пока ты не определишься, кому служить.

Я наблюдал, как на коже проступили четыре кровяные точки от зубцов вилки и раненая кисть онемела, словно утренняя прохлада воспользовалась проделанными во мне отверстиями, чтобы проникнуть внутрь. Я знал, что у отца разрывалось сердце, и – из любви к нему – согласился.

– Да, возможно, так будет лучше.

Я аккуратно свернул салфетку, положил ее обратно на стол и вышел из столовой.