Дар неудачи

Также нам пора кончать с гонкой за успехом, мы уже умудрились довести себя до постоянного стресса и паранойи. Наши записи в Facebook и беседы во время футбольного матча – сплошные байки об учебных достижениях и спортивной славе наших детей, от этого хвастовства так и разит пассивной агрессией. Дети растут, и мы начинаем говорить о том, как объездили всю страну в поисках подходящего университета, о репетиторах, готовящих детей к госэкзаменам, потому что… разве вы не слышали? В новостях сказали, что сегодняшний диплом университета приравнивается к прежнему школьному аттестату… а чтобы получить этот диплом, детям придется преодолеть массу препятствий, которых у нас не было, потому что колледжи стали дороже и разборчивее… и больше нет таких, после которых точно найдешь работу… а поскольку экономика катится в пропасть, то, когда дети выйдут из того университета, который соблаговолит их взять, им, может, придется работать в баре за минимальную зарплату, чтобы платить за койку в квартире с шестнадцатью своими приятелями.

Пора остановиться и сделать очень глубокий вдох. Ученые обнаружили, что эта болезнь – «Феномен родителей под давлением» – весьма заразна. Даже попытавшись привиться от нее заранее, я все равно пала ее жертвой и не смогла стать такой матерью, которой хотела. Я стою над ребенком, делающим уроки, и по мере того, как приближается поступление в университет, делаюсь все более одержима его средним баллом. Как будто бы лучшие мои порывы придушены, а я сама подсела на иглу: если я не буду давить на детей, чтобы они больше успевали, больше из себя представляли, они потерпят поражение, а значит (вот он, неизбежный вывод), и я в качестве их матери тоже потерплю поражение.

В особо мрачные моменты я пыталась искать виноватых в своей судьбе и успешно нашла целое стадо козлов отпущения. Тут и реакция на «расслабленное» воспитание пятидесятых и шестидесятых, и воспитание на основе привязанности, которое мы применяли, когда дети были младенцами, и чувство вины в связи с неудавшимися попытками найти неуловимое равновесие между работой и семьей. Похоже, у нас больше нет золотой середины, островка безопасности: или все, или ничего.

Маятник воспитания качается взад-вперед, поэтому в том, что сейчас он находится в фазе гиперопеки, на самом деле никто не виноват. Таков цикл действия и противодействия, который составляет историю нашего вида. В начале XX века родителям велели вообще не дотрагиваться до своих детей, чтобы не избаловать, но к девяностым годам нас учили спать, есть, мыться, отправлять естественные надобности и дышать, ни на миг не расставаясь со своими «кенгурятами». Очевидно, что маятник находился в своей разумной, средней зоне где-то между 1970 и 1980 годами, и я бесконечно благодарна за то, что мне выпало играть в его тени, когда он проходил срединную точку. Однако золотой век равновесия пролетел чересчур быстро, и маятник пошел вверх – к тому месту, где мы находимся сегодня.

Если вы выросли в 1970-х, возможно, вы сами были «ребенком с ключом на шее», у которого оба родителя работали вне дома [3] . В то время как для некоторых из нас этот образ окутан романтическим ореолом детства, другие печалятся о недостатке присмотра и чуть ли не заброшенности в свои нежные годы и пытаются дать детям то, что недодали им самим – и вот, стремясь компенсировать то, чего недополучили, мы стараемся быть вездесущими, всегда готовыми помочь, напомнить, выручить. В итоге некоторые родители – по большей части женщины – оставили офисы и осели дома, полные решимости осознанно заниматься детьми «на полную ставку». Зачастую матери окунались в «воспитание на полную ставку», вооруженные навыками, которые они почерпнули в университете и в бизнесе, и тут уж мало не казалось никому. Насколько серьезно можно заниматься воспитанием? Добиться, чтобы дети поступили в университет из Лиги плюща, сделать из них партнеров юридической фирмы на Уолл-стрит – все это было лишь вопросом организации, целеустремленности и тщательного распоряжения академическими и внешкольными ресурсами.

3

Judith Warner. Perfect Madness: Motherhood in the Age of Anxiety. New York: Penguin Books, 2006. P. 138.

В то же время родители, продолжавшие работать, чувствовали себя ущербными, ведь они поставили карьеру выше детей, и они ощущали необходимость продемонстрировать всему миру, что справляются со всеми делами одновременно. И для них опять-таки успех был вопросом планирования и проворства. И кексики испечь, и заседание совета директоров провести. И на родительское собрание успеть, и звонок по конференц-связи через Bluetooth с клиентами в машине по дороге домой организовать. Кроме того, для оплаты ипотеки и детского сада семье требовались две зарплаты, а по мере обострения экономической ситуации сама идея, что один из родителей может расстаться со стабильностью ежемесячного дохода и соцпакетом, чтобы на полную ставку заниматься воспитанием, становилась нелепой.

Мы старались наилучшим образом применить навыки, которые с таким трудом приобрели. На место графиков встреч и схем проекта пришли заштрихованные разными цветами школьные расписания и логистические схемы перемещения между кружками. Навыки менеджмента, ранее применявшиеся в управлении командой сотрудников чтобы обеспечить выполнение квартального плана, теперь использовались в планировании кампаний по улучшению оценок в течение полугодия. Мне ли не знать: я сама пользовалась каждым приемом, усвоенным в колледже и юридической школе. Когда я вернулась на работу после рождения Бена, моего старшего, я вела электронные таблицы и базы данных для записи его первых слов, баланса потребления и выделения, а также прогресса в чтении. Раз эти инструменты были у меня в распоряжении, и я долго и упорно трудилась, чтобы ими овладеть, мне казалось совершенно разумным не дать им пропасть втуне. Эти меры усмиряли мое беспокойство о том, насколько я «правильный» родитель – беспокойство, оставлявшее чувство зияющей, засасывающей пустоты. Единственным союзником в этом деле, которого мне удалось найти, был наш педиатр, который хотя бы давал мне таблицы роста, где прогресс моего сына сравнивался с развитием всех его многочисленных конкурентов. Если его вес и рост были хоть немного выше 50-го процентиля в таблице – прекрасно! Значит, я хорошая, надежная мать. Если индекс массы его тела был немного ниже среднего, я чувствовала себя молодцом: я начисляла себе несколько баллов за предупреждение эпидемии детского ожирения. Однако в конце каждого визита мне хотелось, чтобы добрый доктор добавил что-то от себя, ответил на мою неозвученную мольбу: положено ли мне какое-нибудь отличие или в этой родительской гонке есть только зачет / незачет? Что он скажет об остальных родителях, сидящих в коридоре, – обогнала ли я их? Ну же, доктор, не томите: какую оценку вы мне поставили?

Конечно, стратегии достижения успеха в деловом мире трудно перенести на почву воспитания. Целые стопки исследований в сфере развития детей и психологии поведения говорят нам о том, что, даже если некие методы успешно мотивируют рабочих сборочного цеха, они совершенно не подходят для стимулирования детей к творческому решению проблем и на самом деле подрывают долгосрочную мотивацию к вложению сил в образование. Еще опаснее то, что наши вознаграждения и стимулы ставят баллы и оценки выше интеллектуального поиска и экспериментирования: это не позволяет учителю вести учеников к самостоятельной, лично мотивированной работе.

Хотя порочность таких методов вроде бы очевидна и доказана, мы продолжаем включать их в свою воспитательную стратегию. А за неимением регулярных оценок, выставленных какой-либо вышестоящей инстанцией, многие из нас, чтобы почувствовать, насколько хорошо мы справляемся с задачей, ожидают обратной связи от самих детей. Если дети пополнили список отличников и на первом курсе играют в футбол за университетскую команду – должно быть, мы прекрасные родители. И наоборот, когда ребенок заваливает контрольную или получает нагоняй за несдачу доклада по биологии, это с большой вероятностью означает, что мы где-то ошиблись. В конце концов, о родителях судят скорее по достижениям детей, нежели по тому, насколько дети счастливы, поэтому, когда наши дети терпят поражение, мы рассматриваем его как свое собственное.

Это не только катастрофически действует на родительскую самооценку, это признак недальновидности и отсутствия воображения. Промахи, от небольших ошибок до серьезных просчетов, – необходимый и критически важный элемент развития детей. Провал слишком часто рисуется в негативных тонах: двойка по математике или исключение из школы. Однако любые разочарования, отказы, замечания и критика – это маленькие поражения, которые одновременно являются скрытыми возможностями, ценными дарами, ошибочно воспринимаемыми как трагедии. К сожалению, когда мы отворачиваемся от них и отвергаем эти возможности, чтобы защитить детей от малейшего неудобства и обеспечить им сиюминутное счастье, мы лишаем их опыта, который нужен, чтобы стать компетентными, ответственными взрослыми.

Поражение пугает даже когда сталкиваешься с ним сам, но, когда речь идет о наших детях, бродящих слишком близко к его оскалу, нас охватывает примитивная, непреодолимая потребность их защитить. С эволюционной точки зрения такая реакция вполне естественна. Наше сердце и генетический код запрограммированы на защиту детей от вреда, поэтому, когда на нас возлагается задача «довести» свое биологическое потомство до взрослой жизни, мы готовы вступить в схватку с чем угодно, что грозит их успеху, мы бросаемся на защиту со всей яростью, на какую способны наши когти, зубы и мозги. К сожалению, если уровень адреналина и кортизола зашкаливает, мозг не может уловить разницу между подлинной, смертельной угрозой жизни и здоровью и безобидной ситуацией, когда противник в футбольном матче бежит по полю, чтобы забрать у нашего отпрыска мяч. Когда мы бросаемся наперерез хищнику в саванне и когда мы кричим на судью за несправедливое решение – это просто «два разных проявления одной и той же биологической реакции» [4] . Поэтому, когда вам хочется толкнуть девочку, бросившую песок в лицо вашему малышу, или дать в нос учительнице, которая угрожает дочери двойкой по физике, помните, что, хотя эти действия не являются разумной, социально адекватной реакцией на легкие раздражители, они рождаются из нашей биологической природы, общей с остальным животным миром. Все мы хотим, чтобы наши дети благополучно дожили до взрослого возраста, и часто нам кажется, что успешное завершение этого проекта зависит только от нас.

4

Wendy Grolnick, Kathy Seal. Pressured Parents and Stressed-Out Kids. Amherst, NY: Prometheus Books, 2008. P. 74.

За неимением саблезубых тигров и опасных обрывов, неудача кажется нам самой большой угрозой, той самой опасностью, с которой нашим детям совершенно не стоит встречаться в наше время, когда учеба все труднее, а барьер при поступлении в университеты всё выше. И в то же время история полна незаурядных людей, изобретателей и новаторов, которые научились обращать дар неудачи в свою пользу, которые не бежали от него, а оставались в его компании достаточно долго, чтобы уютно себя чувствовать среди разрушенных надежд и несостоявшихся планов. Они научились спасать из-под обломков то, что работает, и оставлять провалившиеся планы в прошлом, чтобы собраться и построить все заново и по-другому. Как обнаружила недавняя стипендиатка Фонда Макартуров и бывшая учительница старших классов Ангела Дакворт, способность упорно заниматься одним делом и следовать долгосрочным целям – надежный признак будущего успеха: точнее, чем оценки в школе, участие во внешкольной деятельности, экзаменационные баллы и коэффициент интеллекта. Она называет это твердостью характера. Ангела впервые осознала роль этого показателя, когда преподавала математику семиклассникам. Она оставила преподавание, чтобы серьезнее исследовать свою догадку, и ее открытия изменили взгляд преподавателей на потенциал учеников. Добиваются успеха ученики с твердым характером, а твердость характера выковывается в горниле неудач.