Дар неудачи

Вот что я создала своими руками: мой сын был настолько убежден в своей некомпетентности, что готов был пожертвовать целым часом игры с друзьями.

Поэтому в тот вечер я достала его запасные кроссовки и приготовилась исправить положение. Во время полдника я сказала ему, что совершила ошибку и что, кажется, поняла, как мне стать лучшей мамой. Я сказала, что понимаю его опасения и поначалу действительно будет непросто, но стоит постараться, и он справится – надо только терпеливо повторять попытки, пока чертовы шнурки не завяжутся. Не прошло и часа, как ему больше не нужно было стыдиться, что он единственный третьеклассник, не умеющий завязывать шнурки. Он справился, и кажется, я никогда не видела его более довольным собой. Я почувствовала себя супермамой, а всего-то и нужно было – немного времени, чуть веры друг в друга и терпение, чтобы распутать узлы и петли.

Разумеется, не всегда будет так просто. Дети растут, а с ними растут и ставки, и возможные последствия. Непослушные узлы и шнурки разной длины молниеносно уступают дорогу плохим вступительным сочинениям и проваленным собеседованиям при приеме на работу, и у нас есть лишь краткий миг на то, чтобы привить детям уверенность и стойкость. Работа начинается еще тогда, когда у младенца не получается достать до игрушки или пройти по комнате, не упав по дороге, и продолжается до тех пор, пока он не отправится во взрослую жизнь. Чем раньше родители научатся ценить положительные аспекты трудностей и позволят детям пожинать плоды детских ошибок, тем быстрее у всех нас появится возможность разделить радость, подобную той, которую я увидела на лице сына, когда он завязал эти несчастные шнурки.

Все зависит от нас. Нам, родителям, принадлежит власть предоставить детям свободу совершать ошибки. А учителям – способность преобразить эти ошибки в выученные уроки. А вместе? Вместе мы можем вырастить поколение уверенных, компетентных взрослых.

Итак, начнем.

Часть I Неудача – самый ценный инструмент воспитания

Глава 1 Как слово «неудача» стало ругательным краткая история воспитания детей в Америке

Когда я была маленькой, я обожала книжки из серии «Маленький домик в прериях». Я хотела жить в землянке на берегу Сливового ручья или в крохотном домике в Больших Лесах под строгим, но любящим руководством мамы и папы Инглз. Я хотела быть Лорой, смело исследующей опасный и будоражащий мир вокруг и совершающей множество ошибок, покоряя прерии. Когда же она возвращалась домой, чтобы держать ответ за свои проделки, реакцией родителей были не страх и беспокойство, а интерес к ее приключениям и тем урокам, которые можно из них вынести для грядущей большой жизни.

Я старалась снисходить к своей сестре, как Лора снисходила к Кэрри. Когда под елкой не появлялся дорогой подарок, который я так страстно желала, я напоминала себе, как однажды Лора получила на Рождество лишь маленькую жестяную кружку, конфету, пирожок и монетку в один пенни и при этом старалась все равно быть благодарной. Следы детской привычки думать «А как бы поступила Лора?» я сохранила и во взрослой жизни – и не могла дождаться, когда прочитаю «Маленький домик в прериях» своим детям и расскажу им о Лорином мире, где граница между добром и злом незыблема, а воздушные шары делают из свиного мочевого пузыря. Мы читали и заново переживали любимые моменты: как девочки лили сироп на снег, чтобы получились леденцы, как они красили масло соком тертой моркови и водили наперстком по морозным узорам на окнах. Я поощряла детей исследовать наши не такие уж большие леса, хотя и волновалась насчет медведей, охотников и глубоких погребов. Я очень старалась быть такой же надежной, поддерживающей и любящей матерью для своих сыновей, как мама Инглз.

Мама и папа Инглз устанавливали для детей четкие границы и цели. Добро было добром, а зло было злом, дети учились на ошибках, а когда родителям приходилось применять наказания, последствия были скорыми и справедливыми. И поэтому, когда я сама стала родителем, вопрос «Как бы поступила Лора?» сменился на «Как бы поступила мама Инглз?», и я пытаюсь растить своих детей в согласии с этим идеалом. Я стараюсь помнить, что их ошибки и промахи – необходимая и неизбежная часть взросления.

Тот факт, что я обращаюсь за советом к источнику конца девятнадцатого века, красноречиво свидетельствует о том, каким сложным и запутанным делом стало воспитание детей. Папа и мама Инглз понимали, что задача родителя – вырастить самодостаточных, разумных и нравственных людей. Я завидую их ясному видению, потому что иногда у меня нет уверенности в том, какова моя задача. То я должна быть сыну другом, чтобы он не побоялся поделиться со мной своими чувствами. А через минуту задача меняется: нужно продемонстрировать свой авторитет и научить сына писать благодарственные письма, хочет он этого или нет.

Если я сама не уверена в своей роли, то наверняка сомнения посещают и сына. Неудивительно, что я мечтаю о простоте воспитания в Больших Лесах. Однако боюсь, что даже трезвомыслящие мама и папа Инглз растерялись бы и запутались в условиях переменчивых ожиданий и отсутствия крепкой опоры в нынешнем пейзаже родительства. Чтобы определить свое местоположение в этой темной чаще и разобраться, как мы здесь оказались, надо вычленить внятный сигнал из шума истории родительства.

Когда воспитывать детей было проще

Процесс воспитания в колониальную пору Новой Англии упрощался еще и четкой иерархией потребностей, которая, в свою очередь, определялась высоким уровнем детской смертности. Даже в самом богатом и здоровом окружении умирал каждый десятый ребенок. В таких городах, как Бостон, где нищета и теснота способствовали распространению болезней, детская смертность была в два-три раза выше. Когда случалась катастрофа, как, например, во время эпидемии оспы 1677 года, умирала пятая часть населения, по большей части дети [5] . Родителей, которым вид мертвого ребенка казался «не страннее разбитого графина» [6] , гораздо больше заботили базовые потребности: ежедневная борьба за кров, еду и безопасную питьевую воду, – нежели образование, социализация и эмоциональное здоровье отпрысков. В воспитании детей на заре США господствовал скорее разум, нежели чувства. «Голосом философии воспитания» в колониальной Америке, если таковой вообще существовал, можно назвать Джона Локка. Это сегодня мы с помощью витиеватого трактата с подкрепляющим урок леденцом объясняем чаду, почему не следует кусать соседку, а Локк предпочитал более простое решение, которое ставило во главу угла трезвый разум, а не эмоцию, потому что «длинные речи и философские рассуждения в лучшем случае приводят детей в изумление и смущение, но нисколько не учат их» [7] . Считалось, что детей должно быть видно, но не слышно и что им всегда следует руководствоваться интересами семьи. Им совершенно точно не позволялось устраивать сцены. Малыш, с воплем бросающийся на пол в лавке конца 17 века? Нет уж, помилуйте. Локк сообщает нам, что «плач детей часто является выражением притязания на господство и открытым проявлением их дерзости и упорства; не будучи в силах добиться осуществления своего желания, они хотят криком и плачем утвердить свое притязание и право на его удовлетворение» [8] (курсив автора, и я прямо-таки чувствую, как насмешка сочится из этих отвратительных, эмоциональных слов). Когда дети сталкивались со страданием и последствиями своих ошибок, Локк советовал родителям: «Ни в коем случае не стоните жалобно над ними. Это расслабляет их душу, и они начинают поддаваться малейшей боли, выпадающей на их долю; благодаря этому боль глубже проникает в ту часть тела, в которой она в данный момент сосредоточена, и наносит более тяжелые раны, чем вызвала бы сама по себе» [9] . Другими словами, исправляй и утешай, но не сочувствуй и не придавай слишком большого значения детским страданиям и промахам, поскольку «многочисленные превратности, которым подвержена наша земная жизнь, требуют от нас, чтобы мы не были слишком чувствительны к любому незначительному страданию» [10] . Локк был решительным приверженцем метода, побуждавшего детей возвратиться к тому моменту, где они потерпели неудачу, и попытаться снова. «Когда дети испытывают незначительную боль от ушиба или падения, следует не выражать свою жалость, а советовать им предпринять новую попытку. Таким образом, вы не только прекратите их плач, но и скорее вылечите их от неосторожности и предупредите дальнейшие падения, чем бранью или преувеличенными выражениями жалости. Но каковы бы ни были полученные ими ушибы, прекращайте их плач: это доставит им больше спокойствия и облегчения в данный момент и закалит их на будущее время» [11] (опять-таки курсив и презрительная интонация принадлежат автору). Колонисты любили своих детей и, я уверена, утешали их, если те «испытывали боль от ушиба или падения», но эти неприятности считались частью повседневной жизни, когда ребенок тихо и покорно вносил свой вклад в выживание семьи на суровой и опасной земле. Дети росли, переживали взлеты и падения, а у родителей было много других забот, помимо круглосуточного обеспечения счастья своих отпрысков.

5

Steven Mintz. Huck’s Raft: A History of American Childhood. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2004. P. 15.

6

Steven Mintz. Huck’s Raft: A History of American Childhood. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2004. P. 14.

7

Дж. Локк. Мысли о воспитании. § 81. Локк Дж. Сочинения в трех томах: Т. 3. – М.: Мысль, 1988. – 668 с. – (Филос. Наследие. Т. 103). С. 407–614.

8

Дж. Локк. Мысли о воспитании. § 111. Локк Дж. Сочинения в трех томах: Т. 3. – М.: Мысль, 1988. – 668 с.

9

Дж. Локк. Мысли о воспитании. § 113. Локк Дж. Сочинения в трех томах: Т. 3. – М.: Мысль, 1988. – 668 с.

10

Дж. Локк. Мысли о воспитании. § 113. Локк Дж. Сочинения в трех томах: Т. 3. – М.: Мысль, 1988. – 668 с.

11

Дж. Локк. Мысли о воспитании. § 113. Локк Дж. Сочинения в трех томах: Т. 3. – М.: Мысль, 1988. – 668 с.

Родители гораздо раньше выталкивали детей из гнезда, чем это принято сегодня. Выражаясь словами писателя и участника американской революции Томаса Пейна, «ничто не наносит такого вреда привязанности как со стороны родителей, так и со стороны детей, как слишком крепкая связь и слишком долгое сохранение этой связи» [12] . Отпрыски рано женились и выходили замуж, вскоре рожали собственных детей и должны были самостоятельно заниматься ремеслом или фермерством, а также вести домашнее хозяйство еще до окончания того, что по нашим меркам считается средним подростковым возрастом, поэтому родители чувствовали насущную необходимость с самых первых дней жизни передавать им навыки выживания и независимости.

12

Mintz, p. 52.

В результате американской революции родились новая нация и новая философия природы детей и их места в семье и обществе. Точно так же, как наш народ восстал против власти английского короля, требовавшего слепой преданности и подчинения, писатели и мыслители провозглашали аналогичное видение для американских детей. Как показывает Стивен Минц в книге «Плот Гека: история американского детства», этот переход к индивидуальности может быть проиллюстрирован сдвигом в обычаях выбора имени для ребенка. До американской революции детей обычно называли в честь родителей или близких родственников, чтобы подчеркнуть важность происхождения и семьи по сравнению с индивидуальностью. Однако к середине XVIII века родители начали называть детей уникальными именами, иногда в паре со вторым именем в качестве особого выражения индивидуальности [13] . Вышли из обихода и другие традиции, которые поддерживали политическую, социальную и семейную иерархию, например детская обязанность кланяться родителям, и дух революции начал проникать в умы и привычки граждан, которые отказывались воспринимать себя как подданных какого бы то ни было хозяина, политического или любого другого. Американцы начали мечтать о будущем своей новой страны, нации образованных граждан, которая может состояться, только если ее дети не будут склоняться перед тиранией и будут ценить индивидуальные права, служащие свободе.

13

Mintz., p. 59.

Несмотря на надежды и восторженный идеализм завоеванной в бою американской независимости, дети по-прежнему жили в тихой безысходности отчаянии. Более половины теряли родителей до достижения брачного возраста, поэтому многие вынужденно несли на своих худеньких плечах бремя не только собственного детского, но и родительского труда. Крестьянских детей приобщали к труду в нежном возрасте пяти лет и ожидали от них выполнения причитающихся им обязанностей для обеспечения будущего семьи. В городах дети трудились по дому, учились ремеслу и помогали с подработкой, которую брали другие члены семьи ради дополнительного дохода, например со стиркой и шитьем.