Дар памяти
Шрифт:
Полина Инесса вздохнула, прижимаясь к ней крепче.
– Мне страшно, - произнесла она. – Очень страшно. Я никогда не думала, - Полина Инесса сглотнула, - что Марта дойдет до такого. И подумать только, дядя Фелиппе клялся, что она не причинит тебе вреда. Что она дала ему Непреложный обет или что-то такое!
Значит, наверное, есть способы обойти клятвы.
Но нарушение Непреложного обета карается смертью!
В таком случае, может, она поклялась не убивать меня. Но никто не запрещал ей издеваться надо мной.
Я не понимаю, - резким рвущимся голосом сказала Полина Инесса, -
Если вдуматься, ни у одной ненависти нет причины, - возразила Эухения Виктория. – Даже если кажется, что человек что-то сделал, за что хочется сделать ему что-то в ответ. Но ведь Бог допустил это. Все, что происходит, происходит с разрешения Бога. Значит, в этом и нужно искать ответ на случившееся.
Значит, ты ее не ненавидишь? – с удивлением спросила сестра.
Нет. Я ее не ненавижу. Мне просто плохо и больно. Но не настолько, чтобы проклинать Бога или хотеть убить.
Я бы как раз проклинала. Не знаю, зачем нужен такой Бог, который так поступает с людьми.
Ты просто еще глупая, Полина Инесса. Бог всегда зачем-то поступает.
Ну вот, я еще и глупая, - вздохнула старшая сестра.
Ты не права, - мягко сказала Эухения Виктория. – Бог нужен всегда. Только Бог удерживает нас от плохих поступков. И если мы его теряем, мы теряем и все остальное, кроме Бога.
Как ты можешь рассуждать об этом? Это чистая теория, и я не вижу, как ты можешь применить ее на практике.
Запросто. Посмотри на Грегори. Ты ведь знаешь, что было с ним. Что в одно прекрасное утро Хенрик обнаружил на крыльце клиники просто окровавленный кусок мяса, замученный до невозможности. Посмотри на него теперь. С какими глазами люди выходят после мессы, которую он служит. Они светятся. Каким счастливым мое детство стало благодаря ему. Когда нашу маму объявили шпионкой, и тебя забрали родственники Риты, папа был все время в больнице, а Грегори заботился обо мне, Ромулу и Максе, разговаривал с нами. Самое мое первое воспоминание – это зоопарк в Берне, как мы идем все вместе, и я сижу у него на плече.
Я ему не верю, - вдруг сказала Полина Инесса.
Эухения Виктория ошеломленно уставилась на сестру:
– Что ты сказала?
То. Что. Я. Ему. Не. Верю, - раздельно произнесла та.
Но я тебя не понимаю, - голубые глаза Эухении Виктории смотрели на Полину Инессу так встревоженно, как будто бы она заподозрила, что сестра на самом деле не сестра, а кто-то под оборотным средством, или, на худой конец, находится под действием Империуса. – Почему?
Потому что он очень злой человек. Потому что в нем столько ненависти, что хватило бы весь Толедо спалить, - выговорила Полина Инесса четко.
Что за глупости ты говоришь! – возмущенно воскликнула Эухения Виктория. – Что на тебя нашло, что ты стала обвинять такого порядочного человека?!
Да у него вся аура черная, черт побери, - взъярилась вдруг Полина Инесса, вскакивая с кровати и начиная беспорядочно ходить по комнате. – И я не понимаю, как ты можешь этого не видеть и его защищать.
Аура? – сестра посмотрела на нее с недоумением.
Конечно, аура, разве ты не видишь?! – Полина Инесса вдруг опомнилась, остановилась и села на стул, скрестив свои длинные худые ноги. – Прости, - сказала она. – Конечно же, ты не видишь. Просто для меня
это настолько очевидно. Как они сталкиваются, пересекаются, активируются, когда люди попадают в поле зрения друг друга.И… с каких пор ты видишь ауры?
С той самой ночи, - сглотнув, произнесла Полина Инесса. – После машины. Я очнулась в маггловской больнице и поняла, что вижу ауру доктора. То есть сначала я думала, что умерла и попала на небо, так как… Это как круг над головой, ну, как у святых на картинках, - уже более спокойно стала объяснять она. – Иногда это красиво. У мамы, например, очень красиво. Или у папы. У них много зеленого. Это когда любовь. К людям или друг к другу. Оно интересно активируется. Красным – агрессия. А если черное – это что-то совсем. Страшное. Такое, что… хочется быть подальше от этого человека.
А я? – вдруг тихо спросила Эухения Виктория. – Мою ауру ты тоже видишь?
Полина Инесса побледнела и перевела взгляд на сестру.
То, что ты их убила, я вижу, да, - тихо ответила она.
Fuente Soleada (исп.) - Источник, освещенный солнцем
========== Глава 12 Драма в трех актах или о вреде отворота ==========
POV Северуса, 8-9 января 1994 года
Вечером восьмого января я заканчивал варить зелье для Альбуса, когда по каминной сети меня позвал Люпин и попросил разрешения войти.
К моей досаде, пришлось принять его в лаборатории. Зелье находилось на последней стадии варки, и его нельзя было оставлять без присмотра. Можно было, конечно, сказать нашему ручному волку, чтоб пришел позже, но на это самое «позже» у меня была намечена встреча с Альбусом. Кроме того, я понимал, что Люпин ко мне не сунется без крайней нужды.
Чего тебе? – с подозрением спросил я, когда он вошел в лабораторию своей переваливающейся походкой – ни дать ни взять животное, и, как всегда, в чиненой мантии. И, конечно же, он уселся на край стола с таким видом, как будто это было самое подходящее место для его плотной задницы. Никакого уважения, короче.
Северус… - он с недоумением смотрел, как я разрезаю себе ладонь.
А теперь помолчи, - сказал я, наклоняясь над кипящим котлом и отсчитывая одиннадцать капель – по возрасту Альбуса, одну за каждые десять лет.
Теперь он будет пить мою кровь не только в переносном, но и в буквальном смысле. Я хмыкнул про себя, наблюдая, как красные капли расплываются, попадая в густую голубую жижу. Наконец все, что должно было смешаться, смешалось, и зелье приобрело искомый сиреневый цвет. Я с удовольствием помешал его в последний раз, залечил ладонь заклинанием и загасил огонь. А потом оглянулся на Люпина и понял, что допустил бо-о-ольшую ошибку. Потому что его глаза в эту минуту были раза в два больше своего природного размера.
Это для Дамблдора? – спросил он с ужасом.
Это не твое собачье дело, Люпин, - отрезал я, понимая, что вряд ли остановлю его этим. – Скажи мне все, что хотел сказать, и выметайся.
Он проигнорировал мою реплику:
– Но это же отворотное!
Откуда ты?.. – должно быть, мой вид в самом деле был грозен, потому что Люпин съежился на краю стола. Наверное, он бы отступил, если бы я не встал к нему вплотную, не схватил за мантию и как следует не тряхнул бы его. Оборотень отвел глаза.