Дар тому, кто рожден летать

А смысл?

Эти люди с их единственной реальной и вечной частью живы сегодня. Если мы отыщем их, мы можем наблюдать вместе с ними и смеяться с ними и учиться с ними. Их бортовые журналы переплавляются в наши, и наш полет и наша жизнь становится богаче благодаря знакомству с ними.

Эти люди могут умереть, только тогда, если о них совершенно забудут.

Мы должны сделать для друзей то, что они сделали для нас — мы должны помочь им жить. На тот случай, если вы могли и не встретить одного или двух из них, окажите мне честь и позвольте представить некоторых из них.

М-р Гарольд Пенроуз. «В небе без эхо» (Арно Пресс, Инк.)

М-р Ричард Хиллари. «Последний враг» (издавалась также под названием «Падение в пространстве»)

Лейтенант Джеймс Левеллин Рис. «Англия — моя деревня» (Книги для библиотек, Инк.)

Госпожа Молли Бернхайм «Мое небо» (Издательство Макмиллан Ко, Инк.)

М-р Роальд Даль «Вверх к тебе».

Мисс Дот Лимэн «Один-один».

Сэр Франсиз Чичестер «В одиночку через Тасманово море».

М-р Гилл Робб Вилсон «Мир авиатора».

М-р Чальз А. Линдберг «Дух святого Люиса» (Сыновья Чарльза Скрибнера)

Госпожа Энн Морроу Линдберг «Север для Востока» (Харкорт Брейс Иованович. Инк.).

М-р Невил Шьют «За поворотом», «Радуга и розы», «Пастораль» (Баллантин Книга, инк.).

М-р Гай Мурчи «Песня неба» (компания Хугтон Мифолин)

М-р К. Ганн «Полуденное пламя» (Баллантин Книга, инк.) «Судьба-охотник» (Саймон & Шустер, инк. Балантин Книга, инк.)

Господин Антуан де Сент-Экзюпери «Ветер, песок и звезды» (Харкорт Aрейс Иованович, инк.), «Маленький принц» (Харкорт Брейс Иованович, инк.).

Если книга в печати, издатель указан. В остальных случаях посмотрите в библиотеках или букинистических магазинах.

Свет в ящике для инструментов

То, во что человек верит, по мнению философии, становится его реальностью. Итак, я в течение многих лет повторял снова и снова: «Я — не механик». Я не был механиком. Когда я произнес: «Я даже не знаю, каким концом отвертки забивают гвозди», я закрыл для себя целый мир света. Кто-то другой должен был работать с моим самолетом, иначе я не мог бы летать.

Затем случилось так, что я приобрел старый биплан со старомодным круглым двигателем в носовой части, и не нужно было много времени, чтобы понять, что эта машина не потерпит того, кто ничего не знает об индивидуальности стосемидесятипятисильного «Мастера вихря» и о ремонте деревянных нервюр и распорок.

Вот так ко мне пришло самое необычайное событие в моей жизни. Я изменил привычное мнение. Я стал изучать механику самолетов.

То, что кому-то другому было известно давно, для меня было совершенно новым приключением. Двигатель, например, разъединенный и разбросанный на рабочей скамье, просто коллекция частей странных форм, — это холодное мертвое железо. И те же части, собранные и закрепленные болтами в холодном мертвом корпусе, становятся новым существом, законченной скульптурой, художественной формой, достойной любой галереи на земле. И, в отличие от любой другой скульптуры в истории искусства, мертвый двигатель и мертвый корпус оживают при прикосновении руки пилота, и их жизнь сливается с его жизнью. Существуя порознь, железо, дерево, ткань и человек прикованы цепями к земле. Вместе они могут подняться в небо, осваивая места, где никто из них до этого не был. Это было удивительным откровением для меня, так как я все время считал, что механика — это куски металла и ворчливые проклятия.

Все это я увидел в ангаре в момент, когда открыл глаза, как на выставке в музее, когда кто-то включил свет. Я увидел на скамье элегантность полудюймовой штепсельной розетки, спокойное простое изящество гаечного ключа, чисто вытертого от масла. Как студент-новичок художественной Академии, который в первый же день увидел работы Винсента Ван Гога, Огюста Родена и Александра Калдера, так я вдруг увидел работу фирмы «Снэп-Он и Крафтсмен» и «Кресэнт Тул Компани», молчаливо поблескивающую на старых стеллажах.

Мастерство инструментов привело к мастерству двигателей, и через некоторое время я стал понимать «Вихрь», думать о нем как о живом друге с причудами и фантазиями, а не как о таинственном мрачном незнакомце. Каким это было открытием — узнать, что происходит внутри этой серой стальной коробки за крутящимся всплеском лопастей винта и резкими взрывами рокота мотора. Уже не было больше темно внутри этих цилиндров вокруг коленвала; там был свет — я знал! Там происходило всасывание воздуха, сжатие, энергия и разрежение. Там были конструкции, обеспечивающие давление масла для поддержания валов, крутящихся с высокой скоростью, беззаботные клапаны забора воздуха и измученные клапаны выброса, мечущиеся вниз и вверх согласно микросекундным графикам, проливая и выпивая свежий огонь. Там был хрупкий импеллер компрессора, отстукивающий семь раз по кругу при каждом повороте винта. Стержни и поршни, кольца клапанов и рычаги шатуна, все стало иметь смысл, совпадающей с той же простой прямой логикой инструментов, которые крепили их на своих местах.

Изучив двигатели, я перешел к корпусу и узнал о сварочных блоках и перегородках, стрингерах и сшивании ребер, блоках и свинцовых белилах, мойке, сдвигах центров валов, боевом оснащении.

* * *

За спиной уже годы полетов, и все же это был первый день, когда я увидел самолет, изучал и наблюдал его. Все эти маленькие части, собранные вместе, должны создать готовый самолет — это здорово! Я терзался желанием владеть целым полем самолетов, потому что они такие симпатичные! Мне они были нужны для того, чтобы я мог обходить и осматривать их под сотней различных углов, при тысячном свете рассвета и сумерек.

Я начал покупать свои собственные инструменты, начал держать их на своем рабочем столе, чтобы иметь возможность смотреть и трогать их время от времени. Открытие, которое я сделал в механике полета, было совсем немалым. В ангаре я часами был поглощен самолетами Микеланджело, в цехах — изучением ящиков с инструментами Ренуара.

Самой высокой формой искусства был человек, управлявший собой и своим самолетом во время полета, стремящийся к единению с настроем своей машины. Я узнал благодаря безумно старому биплану, что для того, чтобы увидеть красоту и найти искусство, мне не нужно летать каждую минуту моей жизни. Мне нужно почувствовать гладкость металла гаечного ключа в девять шестнадцатых дюйма, походить по тихому ангару, просто открыть глаза на чудесные гайки и болты, которые были так близки от меня на протяжении долгого времени. Такие удивительные и чудесные создания эти инструменты, двигатели, самолеты и люди, когда включен свет!

Везде все о'кей

Часа в два ночи словно кто-то взял стофунтовую шутиху, зажег фитиль, запустил все это высоко в темноту над нами и нашими самолетами и удрал сломя голову.

Шар динамитного огня вырвал нас из сна, пули тяжелого дождя градом взрывались на наших спальных мешках, черные ветры рвали нас, словно одичавшие звери. Три наши самолета неистово подпрыгивали на туго натянутых привязных тросах, бешено дергались, взбрыкивали и рвались кувырком унестись в ночь вместе с обезумевшим ветром.

— Ухватись за стойку, Джо!

— Что? — Его голос относило ветром, он тонул в дожде и грохоте грома. Вспышки молний выхватывали его застывшим, того же цвета десяти миллионов вольт, что и деревья, несущиеся листья и горизонтально летящие дождевые капли.

— СТОЙКА! УХВАТИСЬ ЗА СТОЙКУ И ДЕРЖИСЬ!

Он всем телом бросился на крыло в тот момент, когда буря начала с треском обламывать ветви деревьев, — мы с обеих сторон удерживали самолет, чтобы он не утащил нас обоих под крыльями и не отправился разгуливать по всей долине.