Дар волка. Дилогия

— Меня обуревает множество идей, — заявил Феликс, — насчет того, что принесет всем нам новый год.

— Хватит идей! — воскликнул Сергей. — Надо пить, а не думать!

— Ну, а если серьезно? — возразил ему Феликс. — Что мы обязательно должны сделать в новом году, так это поделиться историями наших жизней с новыми братьями и сестрами.

— А вот за это обязательно нужно выпить, — заявил Сергей. — Правда, и ничего, кроме правды.

— А кто произнес слово «правда»? — осведомилась Беренайси.

— Лично я не намерен этой ночью слушать никаких подобных россказней, — сказал Сергей. — А вам, молодежь, лучше всего дождаться, покуда Geliebten Lakaien начнут плести свои сказки о корнях и кронах.

— Вы что же такое хотите сказать? — осведомился Стюарт. — Лично я, черт возьми, хочу узнать чистую правду о том, что было. Правду и ничего, кроме правды!

— А я готов слушать все, что угодно, — сказал Ройбен. Фил кивнул и поднял бокал.

И снова все захохотали, как будто было сказано нечто очень смешное.

Феликс же никак не хотел придать финалу вечеринки серьезную интонацию и то и дело провозглашал тосты, подразнивал Стюарта и обменивался шпильками с Маргоном.

Ройбен давно уже отодвинул свой бокал и теперь потягивал кофе, наслаждаясь резкостью его вкуса и кофеиновой встряской, и сентиментально и влюбленно поглядывал на Лауру. Ее синие глаза были полны жизни, и к ним так шло синее платье, что в Ройбене бурно взыграли эмоции. «Еще семь минут, — думал он, глядя на свои наручные часы, которые показывали точно то же время, что и огромные напольные часы, возвышавшиеся в большом зале, — а потом я схвачу ее в объятия и обниму изо всех сил, а она меня, и ты никогда не забудешь этой ночи, этого Йоля, этой Модранехт, этого года, этого времени, когда началась твоя новая жизнь, а с нею и глубочайшие твои любовь и осмысление».

Внезапно во входную дверь громко постучали.

В первый миг никто не пошевелился. Звук послышался снова: кто-то снаружи, под дождем, с силой барабанил в парадную дверь.

— Кого же это могло принести?! — воскликнул Фрэнк и, вскочив, торопливо, словно швейцар, отлучившийся со своего поста, пересек столовую и скрылся за дверью, ведущей в большой зал.

Когда дверь распахнулась, по дому пролетел порыв ветра, взметнувший легкие огоньки свечей, а затем дверь грохнула, закрываясь, послышались щелчки задвигаемых засовов и два, кажется, споривших голоса.

Феликс молча стоял во главе стола с бокалом в руке, как будто бы знал, кто стучал, и заранее предвидел его появление. Остальные прислушивались, пытаясь угадать, кто это. Только Беренайси негромко, но явно испуганно охнула.

Появился раскрасневшийся и встревоженный Фрэнк.

— Хотите впустить его?

Феликс ответил не сразу. Он некоторое время вглядывался мимо Фрэнка в короткий коридор, отделявший столовую от гостиной.

И лишь после того, как Фрэнк шагнул к своему месту, Феликс направился к нежданному посетителю.

В дверях появился промокший, перепачканный грязью, бледный, как мука, дрожащий от холода Хокан.

— Помилуй бог, ты же весь мокрый, — сказал Феликс. — Лиза, пожалуйста, принеси сверху какой-нибудь мой свитер. Хедди, полотенца.

Остальные молча сидели вокруг стола. Ройбен поймал себя на том, что как завороженный наблюдает за происходящим.

— Снимай скорее пальто, — и Феликс, не дожидаясь реакции на свои слова, принялся расстегивать пуговицы и стягивать пальто с плеч Хокана.

Появилась Хедди. Встав за спиной Хокана, она принялась вытирать его промокшие волосы, а потом протянула ему другое полотенце, чтобы он вытер лицо, но Хокан уставился на полотенце с таким видом, будто не имел представления о том, что это за предмет и для чего он нужен.

— Господин, сбросьте мокрые ботинки, — предложила она.

Хокан стоял словно окаменелый.

Стоял и смотрел Феликсу в глаза. Его лицо дергалось, но прочесть что-либо по его выражению было невозможно.

Потом он издал какой-то негромкий звук вроде невнятного слова или сдавленного стона и вдруг закрыл лицо руками и затрясся от сухих рыданий, перемежаемых кашлем.

— Их никого больше нет! — произнес он надорванным страданием голосом. — Их никого нет — ни Хелены, ни Фионы, ни всех остальных.

— Пойдем, — ласково сказал Феликс и, обняв Хокана за плечи, повел его к столу. — Я знаю. Но у тебя есть мы. У тебя всегда есть мы. Мы всегда ждем тебя.

Вцепившись в Феликса, Хокан плакал на его плече.

Маргон закатил глаза, Тибо покачал головой. Сергей, как и ожидал Ройбен, неодобрительно рыкнул.

А Фрэнк негромко, но сурово произнес:

— Помилуй бог! Феликс, друг мой, по-моему, твое терпение просто неисчерпаемо.

— Скажи, Феликс, — загробным тоном сказал Сергей, — есть ли под солнцем хоть кто-то — фея, эльф, демон, тролль или последний негодяй, — кого ты не попытался бы полюбить жить с ним в мире?

Тибо коротко, с горечью, засмеялся.

Но Хокан, похоже, не слышал их слов и продолжал горестно, безнадежно рыдать.

Феликс, продолжая держать его в надежных объятиях, ухитрился все же повернуть голову и посмотреть на остальных.

— Солнцеворот, джентльмены, — сказал он сверкнув глазами, — Йоль. А он — наш брат.

Никто не ответил ни слова. Ройбен украдкой глянул на Фила, который с душераздирающе-печальным лицом смотрел через стол на Феликса и Хокана. Однако в его выражении лица угадывались, как ни странно, и восхищение, и даже безмятежность.

Хокан, похоже, был сломлен до последней крайности, его душа — опустошена рыданиями, и он практически не замечал ничего и никого, кроме Феликса.

— Я не знаю, куда идти, — пробормотал он. — Я не знаю, что делать.

— Йоле, — сказал, в конце концов, Маргон и, поднявшись, положил правую руку на плечо Хокана. — Все в порядке, брат. Теперь ты с нами.

Вернулась Лиза с перекинутым через руку свитером, но, увидев, что момент для переодевания не самый подходящий, скромно остановилась в сторонке.

Хокан сдавленным голосом пробормотал что-то невнятное.

— Йоле, — сказала Беренайси. По ее щекам текли слезы.

— Йоле, — повторил Фрэнк, недовольно вздохнул и поднял бокал.

— Йоле, — сказал Сергей.

То же самое слово повторили Лаура и Фил, а потом и Лиза, и остальные Geliebten Lakaien.

У Лауры в глазах стояли слезы, а Беренайси открыто плакала и с благодарностью смотрела на всех остальных.