Дар волка. Дилогия
Шрифт:
Ройбен поднялся на ноги и подошел к Феликсу.
— Спасибо тебе, — шепотом, чуть слышно сказал ему Феликс.
— Полночь, — сказал Ройбен. — Часы бьют. — И он обхватил за плечи сразу Феликса и Хокана, а потом повернулся и обнял свою ненаглядную Лауру.
27
Грейс позвонила в воскресенье, шестого января. Ройбен, по заказу Билли, трудился над статьей о крохотном городке Нидеке и его возрождении, начавшемся с создания различных новых торговых и иных предприятий и жилищного строительства.
— Ты срочно нужен брату, — сказала Грейс. — И присутствие отца тоже
— В чем дело? Что случилось?
— Ройбен, у него в приходе случилось несчастье. Это же Тендерлойн! Вчера к Джиму приехал на несколько дней молодой священник откуда-то издалека. Несколько мерзавцев напали на него, страшно избили и кастрировали. Минувшей ночью он умер на операционном столе, и, может быть, это было даже к счастью для него. Но твоего брата это полностью вышибло из равновесия.
Ройбен оторопел.
— Нетрудно было предвидеть. Конечно, мы приедем. Сейчас, быстро соберусь и приеду.
— Джим звонил в полицию, и оттуда приезжали в больницу. Джим знает, кто все это устроил — какой-то наркоделец, отъявленный мерзавец, грязь! Но полицейские говорят, что ничего не могут поделать, потому что у них нет показаний умершего священника. Был еще один свидетель, но его тоже убили. Я не могу даже понять, о чем все эти полицейские говорят. Ройбен, когда этот священник умер, Джим чуть не сошел с ума. А с минувшей ночи он пропал.
— То есть что значит: Джим пропал? — спросил Ройбен, вытаскивая чемодан с верхней полки гардероба.
— Именно это и значит. Я умоляла его приехать домой, бросить эту квартиру и вернуться к нам. Но твой брат просто не стал меня слушать. А теперь он не отвечает на звонки, и в приходе никто не знает, где его искать. Ройбен, ты только представь себе: он не служил сегодня утреннюю мессу! Из церкви звонили
мне
!
— И, пожалуйста, Ройбен, уговори Фила приехать. Джим прислушивается к отцу. Джим прислушивается к тебе. А на мои слова Джим никогда не обращает внимания.
Ройбен поспешно швырял вещи в чемодан.
— Я разыщу его. Понятно, что такие ужасы выбили его из колеи, что он не владеет собой. Приеду так быстро, как смогу.
Фила он отыскал в дубраве, где тот прогуливался и беседовал о чем-то с Хоканом Кростом. Хокан сразу же откланялся, чтобы дать им поговорить наедине. Фил внимательно выслушал сына и лишь потом заговорил.
— Ройбен, я ничего не смогу сделать. Видишь ли, минувшей ночью со мной случилось превращение. О, только не беспокойся еще и из-за этого — со мною была Лиза, и она сразу же вызвала Маргона. Это произошло сразу после полуночи. Не стану же я…
— Значит, тебе нельзя ехать.
— Именно так. На следующую ночь превращение повторится, и никто не знает, когда именно. Но ты же сам прекрасно знаешь, что это не единственная проблема. Посмотри на меня внимательно. Что ты видишь?
Фил был совершенно прав. У него на голове заметно прибавилось волос, они стали пышнее, и рыжеватые пряди в шевелюре обрели новую яркость, и вообще сейчас он выглядел мужчиной в расцвете лет. Лицо, правда, сохранило все отметины, оставленные прожитыми годами, но его выражение и глаза, а также походка и движения Фила — все это чудесным образом
изменилось, и Джим обязательно заметил бы это. И от взгляда Грейс такие перемены тоже не укрылись бы.— Ты прав, — сказал Ройбен. — Джим и без того сходит с ума, а уж если увидит тебя таким…
— То может рехнуться совсем, — подхватил Фил. — Так что поезжай без меня. Попытайся заставить его вернуться домой. Или отвези его в какое-нибудь подходящее место, где он смог бы прийти в себя. Какой-нибудь хороший отель. Джим, между прочим, уже лет пять без отпуска, а теперь еще и такое…
Позвонив Лауре, которая вместе с Феликсом встречалась в Нидеке с несколькими новыми торговцами, и, сделав несколько безответных звонков Джиму, Ройбен к полудню выехал из дома.
Уже на подъезде к округу Марин вновь позвонила Грейс.
— Я подала заявление на его розыск, — сообщила Грейс, — полиция ничего не станет делать, пока не пройдут двадцать четыре часа. Ройбен, я никогда прежде не видела Джима в таком состоянии. Видел бы ты его, когда ему сказали, что тот священник умер! Я даже подумала, что он тихо сошел с ума. Он просто вышел из больницы, никому ничего не сказав, и исчез. Ройбен, его машина осталась на стоянке. Он ушел пешком.
— Мама, он мог где угодно взять такси. Я найду его. Мне осталось ехать часа полтора.
Съехав на обочину, он позвонил в церковный дом — никто не ответил, в квартиру Джима — безрезультатно, и отправил на сотовый телефон Джима еще одно сообщение: «Прошу тебя, ответь как можно быстрее».
Уже в Сан-Франциско, когда он ехал по Ломбард-стрит и пытался решить, куда же ехать сначала, домой или в больницу, от Джима пришло СМС-сообщение.
«Хантингтон-парк, Ноб-хилл. Никому не говори».
«Несколько минут», — набрал в ответ Ройбен и сразу свернул направо. Не худшее место для встречи с братом. На вершине холма Ноб-хилл, прямо в парке имелись три отеля.
Моросил дождь, но движение было не слишком напряженным. Ройбен за пять минут добрался до вершины холма, поставил машину в общественный крытый гараж на Тейлор-стрит, схватил чемодан и прямо через улицу устремился в парк.
Джим, одетый в обычный костюм священника с воротничком, в одиночестве сидел на скамейке, положив на колени портфель, и неподвижно, словно находясь в трансе, смотрел прямо перед собой. От моросящего дождя дорожка под ногами почернела, одежда и волосы Джима покрылись серебряным налетом влаги, но он, похоже, не замечал ни дождя, ни ледяного пронизывающего ветра.
Ройбен протянул руку и положил руку Джиму на плечо. Тот даже не пошевелился.
— Послушай, здесь ужасно холодно, — сказал Ройбен. — Пойдем-ка в «Фейрмонт», выпьем кофе.
Джим медленно, как будто очнувшись от сна, поднял голову и ничего не сказал.
— Пойдем, — повторил Ройбен и крепко взял Джима за руку. — В помещении будет теплее и лучше.
Продолжая бубнить какие-то бессмысленные банальности, он ввел Джима в просторный, роскошный и заполненный суетливой публикой вестибюль «Фейрмонта». Рождественские украшения уже убрали, но вестибюль с блестящими мраморными полами, зеркалами в золоченых рамах, позолоченными колоннами и золотыми же узорами на потолке всегда имел праздничный вид.