Дар

У Патриции затряслись руки, задрожал голос, но, тем не менее, у нее хватило сил воскликнуть:

– Неужели вы думаете, что Мигель когда-нибудь станет заниматься с вами любовью?

Исабель вскочила на ноги.

– Да! Да! Он ведь любил меня! До тех пор, пока его не украли вы!

Патриция почувствовала, как вокруг нее рушится весь мир. О чем можно было договориться с этой сумасшедшей?

– Миссис Велосо, любовь нельзя украсть, – взмолилась она. – Это дар одного человека другому. Даже если вы со мной сейчас не согласитесь, в глубине души вы вынуждены будете признать мою правоту. – Голос Патриции налился силой и окреп. – Я люблю Мигеля и он меня тоже любит.

– Нет! – истошно завопила Исабель. Схватив нож, она бросилась на Патрицию.

Эмилио метнулся через стол, пытаясь помешать ей. Тарелки и еда полетели на пол. Он повалил Исабель и вырвал нож из ее руки.

– Ах ты, сука! – заорал он. – Да Мигель никогда не любил тебя. Он сам говорил мне об этом. Ты ему надоела. Он считает тебя отвратительной! Он не прикоснулся бы к тебе, даже если бы ему пришлось просидеть в камере тысячу лет!

Патриция с ужасом наблюдала за этим взрывом. Наконец Эмилио подхватил ее под руку и повел из дому.

Исабель все еще лежала на полу, визжа, как раненное животное.

НЬЮ-ЙОРК

– Ваша честь, это только доказывает нашу правоту. Она безответственная девчонка.

Крефтон Смит, представляющий в суде интересы совета директоров, поднялся во весь рост – шесть футов два дюйма – и подался вперед, вцепившись растопыренными пальцами в стол, за которым восседал судья. На Смите был серый хорошо пошитый костюм, белая накрахмаленная рубашка, запонки с монограммой.

– Это утверждение преждевременно, – подался вперед Хови. – У моего клиента еще десять минут на то, чтобы добраться сюда.

– Восемь минут, – сверившись со своим «ролексом», провозгласил Смит.

Хови сделал большие глаза.

– Ценю вашу пунктуальность, мистер Смит, но слушание назначено на десять часов. Давайте наберемся терпения.

– Мои клиенты, – широким взмахом руки Смит указал на сидящих рядом с ним Коулмена, Эша и Роузмонта, – и так были предельно терпеливы по отношению к мисс Деннисон, заботились о ее благосостоянии, прощали ей вздорное поведение. Вот и сейчас они готовы терпеливо прождать ее даже не десять минут, а целый час. – Широкими шагами он подошел к судейскому столу. – Так или иначе, ваша честь, мистер Коулмен только что разговаривал с пилотом личного самолета руководства компании Стоунхэм. И пилот, да, естественно, и сам самолет, находятся сейчас в лиссабонском аэропорту. – Он с косой усмешкой посмотрел на Хови. – Согласно нашим данным, источник которых нам не хотелось бы разглашать, у мисс Деннисон есть в этом городе любовник. Но даже если она взойдет на борт сейчас, сюда она сможет прибыть не раньше, чем через восемь часов.

– Мистер Биндер, – поинтересовался судья, – что вы на это ответите?

Хови нервно затеребил подтяжки.

– Ваша честь, у меня нет никакой информации по вопросу, поднятому противной стороной.

– Что ж, мистер Биндер. – Судья поглядел на стенные часы над входом. – Через три минуты мы начнем слушание дела.

Коулмен, Эш и Роузмонт с явным облегчением откинулись в креслах, не забывая, однако ж, продемонстрировать суду, что они и так проявили чрезмерное терпение.

Миссис Спербер, сидящая рядом с Хови, затеребила его за рукав, словно желая ободрить.

– Внимание, внимание, внимание! – завел свою песенку секретарь суда. – Суд по делам о наследстве и опеке графства Нью-Йорк объявляет свое заседание открытым. Председательствует досточтимый судья Артур Мейсон.

Судья стукнул молоточком по столу.

– Объявляю открытым слушание по делу: финансово-промышленная корпорация Стоунхэм против Деннисон. – Он поглядел в дальний конец зала. – Как только мисс Деннисон сядет на место, мы начнем.

Хорейс Коулмен развернулся с такой стремительностью, что едва не вылетел из кресла. Патриция шла по проходу.

– Вызывайте вашего первого свидетеля, мистер Смит, – сказал судья.

Хови ухмыльнулся во весь рот и подмигнул подсевшей к нему Патриции.

– Ваш самолет в Европе, а вы уже здесь, – прошептал он. – Вы, должно быть, ангел.

– «Конкорд» быстрее ангела, – шепнула она в ответ.

Патриция пыталась перенестись мыслями из Лиссабона в зал суда, где тоже разыгрывались кое-какие события.

– Ваша честь, за всю свою жизнь мне еще не доводилось оказываться в столь затруднительном положении. – Голос Хорейса Коулмена, в котором сквозило наигранное волнение, раздаваясь со свидетельского места, уносился под потолок, слабо освещенный светом хрустальной люстры; все вокруг было исполнено многозначительности – темно-красная обивка кресел, коричневые бархатные занавеси, ручки кресел, обтянутые коричневой кожей. – Я знаю Патрицию еще с тех пор, когда она была малюткой. Я был знаком с ее матерью… – И тут он мягко добавил: – Которая покончила с собой. Я был знаком с ее отцом, павшим от руки террориста. С великим страданием я наблюдал за тем, какое бремя упало ей на плечи и какие проблемы ей приходилось изо дня в день разрешать. Здесь и следует искать причину целой серии нервных срывов и даже… – Поколебавшись, он опять понизил голос. – И даже попыток самоубийства. Она хрупкий человек. Ее покойный дед, Дж. Л.Стоунхэм, основатель корпорации, полностью отдавал себе в этом отчет. Мы не раз говорили с ним об этом. Перед смертью… – Коулмен прочистил горло, И теперь его голос зазвучал еще сильнее. – Перед смертью он вырвал у меня обещание приглядывать за ней и тем самым оберегать ее. И я пришел сюда сегодня во исполнение данного мною тогда обещания.

Патриция задрожала. В жаркий июльский день ей вдруг стало холодно. Коулмен меж тем напирал. Такого – ложного, разумеется, – благородства и в таких количествах ей было просто не вынести. Чтобы не слушать его, она стала разглядывать позолоченную резьбу, украшающую стены судейского зала. Сюжет барельефов постоянно повторялся: мускулистые мужеподобные девы с мечами и со щитами – олицетворения духов войны. Прямо над головой у судьи были изображены две богини в шлемах – одна размахивала мечом, другая – факелом, а свободными руками они держали расположенное между ними нагое дитя. Как раз таким беззащитным младенцем и чувствовала себя сейчас Патриция.

– Допрашивайте свидетеля, мистер Биндер!

Смит был явно рад тому, с каким блеском сыграл свой спектакль Коулмен.

Как, однако, кричаще не похожи друг на друга эти адвокаты, – подумала Патриция. Смит, строго и торжественно облаченный в безупречный двубортный костюм серого цвета; Хови – во всегдашнем жеванном-пережеванном коричневом пиджачке. Или у него целый гардероб, сплошь состоящий из мятых коричневых костюмов?

– Мистер Коулмен! – Хови неторопливо пошел по направлению к стойке свидетеля. – У вас есть дети?

– Нет. Мне грустно признаться в этом, но Господь не благословил на это нас с женой.

– Ваши показания меня чрезвычайно тронули. Ваше отношение к моей клиентке – и он указал на Патрицию – свидетельствует о подлинно отцовской любви.

– Так оно и есть, сэр.

– И, естественно, вам хотелось бы, чтобы дела у вашей названной дочери шли как можно лучше.

– Совершенно верно, мистер Биндер.

Хови радостно кивнул, соглашаясь; его черные нечесаные волосы затрепыхали в воздухе.

– И вы посоветовали своей, так сказать, дочери – он вновь указал на Патрицию – продать контрольный пакет акций.

– Это неверно.

– Вот как? – Хови недоуменно заморгал. – Тогда поправьте меня, пожалуйста.

– Патриции самой захотелось избавиться от той доли имущества компании, которой она владеет.

– И вы согласились?

– Совершенно верно.

Хови вплотную подступил к нему.

– Но почему же, мистер Коулмен?

– Ее дед возложил на нее непосильное бремя – контрольный пакет акций в гигантской финансово-промышленной группе. Для Патриции оно и впрямь оказалось непосильным. Ее буквально преследовала идея поскорее избавиться от своих денег. Она не раз разрабатывала и предлагала нам совершенно нереальные проекты, преследующие в конечном счете эту цель. Последний такой проект был связан с врачом гомосексуальной ориентации, за которого она собиралась выйти замуж.