Дар
Шрифт:
– Одно из самых легких дел в моей практике… а все лавры не мне, а матадору. – Он похлопал Мигеля по спине. – Когда вы обнаружили этот номер, дело можно было считать законченным.
Мигель ухмыльнулся.
– Когда у вас возникнет еще какое-нибудь дело, связанное с лошадьми, пригласите меня в помощники.
– А нам и так предстоит другое дело, – вмешалась миссис Спербер. – Уголовный процесс.
Хови доел сэндвич и потер сухонькие ручки.
– С нетерпением жду визита в контору прокурора. С каким наслаждением я потащу этих трех мерзавцев в уголовный суд.
– Нет, Хови, – твердо
– А в чем дело?
Хови с недоумением посмотрел на нее.
– Я не хочу никакого уголовного дела.
– Вы не шутите?
– Нет. Оставьте все, как есть. Я не хочу проходить через это еще раз.
– Но, Патриция, – начала миссис Спербер.
– Пожалуйста. Мне хочется положить этому конец. Я ведь всех их знаю еще с тех времен, когда была совсем малышкой. Мы выиграли – и достаточно. А теперь мне их жаль. И хочется поскорее обо всем забыть.
– Я вас не понимаю. – Хови потянулся за следующим сэндвичем. – После всего, что они сделали?
– Мистер Биндер, – вмешался Мигель, – Вы не знаете Патрицию. Ей жаль всех на свете.
Хови с откровенным разочарованием вздохнул.
– На вашем месте, я бы прислушался к ее словам, – сказал Мигель.
Патриция с благодарностью посмотрела на него. Ей не хотелось спорить со своими союзниками и помощниками, но она так устала, так смертельно устала.
Хови переглянулся с миссис Спербер.
– Мне кажется, я остался в меньшинстве, – уныло произнес Хови. – Но вы не будете возражать, Патриция, если я не стану слишком спешить с передачей им этой радостной вести? Пусть помучаются. И под угрозой обвинения в уголовном преступлении они без лишних разговоров подпишут все просьбы об увольнении и об отставке, которые я им подсуну.
Теперь вздохнула Патриция.
– О чем вы грустите, моя дорогая? – спросила миссис Спербер.
– Я только одного не могу понять. Зачем они все это затеяли? Чего им не хватало? У них было столько денег, столько власти… Зачем?
Хови подошел к ней и с полным ртом пробормотал ей на ухо одно-единственное слово:
– Жадность.
Мигель сидел, попивая кофе и пытался вникнуть в смысл разговора, впрочем, безуспешно. Вклады… поставки… реструктурирование… дивиденды… капитальные вложения… реинвестиции… Время от времени Патриция высказывала соображения, которые, судя по всему, в хорошем смысле слова изумляли Хови и миссис Спербер. Мигель очень гордился ею, но все это казалось ему китайской грамотой. Он хорошо владел английским, но, столкнувшись с подобной терминологией, чувствовал себя иностранцем, впервые попавшим в чужую страну.
Стараясь не привлекать к себе внимания, он перешел из конференц-зала в кабинет Патриции. А очутившись там, потянулся к телефону и позвонил в Лиссабон.
– Эмилио?
– Мигель? И ты нашел время вспомнить о старом друге! Какие-нибудь неприятности?
– Сколько времени осталось до начала финальных состязаний в Лиссабоне?
– Но послушай! В этой корриде тебе принять участие все равно не удастся!
– А почему бы и нет? Ведь еще, кажется, шесть недель. Я успею провести три необходимые квалификационные встречи.
– Но ты пропустил две недели, пока болел Пауло, и еще две, пока сидел в тюрьме. Осталось три недели
до начала отбора. А в этот уик-энд тебя тоже не будет.– Почему? Я буду.
– Будешь? Но как тебе удастся…
– Не спорь. Просто подготовь все заранее.
– Ладно-ладно! Твой покорный слуга обо всем позаботится.
Мигель сам не понимал, почему с такой однозначностью объявил о своем решении в разговоре с Эмилио. Он хотел было даже перезвонить ему, но раздумал.
Через полуоткрытую дверь он скользнул обратно в конференц-зал. Помещение уже заполняли люди в строгих костюмах. Должно быть, это начали прибывать участники экстренного совещания. С этими людьми у него не было ничего общего. И, наверное, лучше всего ему уйти отсюда. Да, именно так – вернуться на ферму Патриции и дожидаться там ее возвращения. Да и ему сразу же станет веселее, едва он оседлает Харпало. На скорую руку Мигель набросал записку и попросил секретаршу передать ее Патриции. Она наверняка поймет его правильно.
Но Патриция не поняла его. Она сидела в машине, забившись в уголок, чувствуя себя совершенно измотанной. Какими чудовищными выдались последние две недели – но теперь все кончилось, и ей не терпелось обрести долгожданный покой в объятиях у Мигеля. Почему же он не дождался ее?
Ну, конечно, ему стало скучно и поэтому захотелось поскорей очутиться в седле и развеяться. Она пыталась посмотреть на происшедшее его глазами. Нельзя в конце концов быть настолько эгоистичной…
К тому времени, как машина подъехала к ферме, Патриция уже совладала со своими чувствами.
Все на ферме было, на первый взгляд, в порядке. Лошади мирно паслись. Вечернее солнце заливало медовым светом луга. Могильник павших лошадей был сровнен с землей. В живописных сумерках казалось, что все случившееся было только дурным сном.
Эдгар стоял у нового сарая, наблюдая за разгрузкой машины с сеном. Он приветственно помахал ей.
– А где мистер Кардига? – крикнула она из открытого окошка машины.
– В лесу! Он только что умчался! – прокричал Эдгар в ответ.
Патриция улыбнулась. Прекрасный летний вечер был, как нарочно, создан для конной прогулки вдвоем; она наверняка сумеет нагнать его. Но когда машина въехала на прямую, ведущую к дому, аллею, улыбку с лица Патриции как рукой стерло. Прямо перед домом стояла машина Лауры, мотор был включен, а задняя дверца распахнута. Патриция невольно задрожала. Встретиться сейчас с Лаурой было бы для нее невыносимо. Она отослала машину, а сама вошла в дом черным ходом, чтобы избежать нежеланной встречи.
Посреди кухни с чашкой кофе в руках стояла Конча.
– Конча! Ты вернулась!
Патриция бросилась к экономке и обняла ее.
– Осторожнее, мэм! Обожжетесь! – воскликнула Конча, ставя чашку на стол.
– Я так счастлива встретиться с тобой!
– Вы отправили моей больной сестре чудесную посылку.
– Ах! Я рада, что ее доставили.
– Но у меня нет сестры. Восемь братьев – это да. Мне это показалось очень странным. Мисс Симпсон сказала мне, что вы – в Швейцарии и сами дадите знать, когда мне возвращаться. А когда пришла посылка для больной сестры, я решила, что дело плохо. И вернулась.