Дарители

— Предъявить? — с улыбкой спросил он, и только сейчас они оба вспомнили о Схимнике и резко обернулись, а он стоял, прислонившись к парапету, и снисходительно ухмылялся, словно добрый дядюшка, наблюдающий за возней малолетних несмышленых племянников.

— Ей-ей, щас расплачусь! — произнес он неожиданно тонким всхлипывающим голосом, прижал ладонь к лицу и дернул плечами, потом убрал руку и продолжил своим обычным равнодушным тоном: — Ладно. Ты, Новиков, похоже сейчас только и будешь делать, что бубнить о предмете своей любви, а милая девушка бить себя в грудь — мол, врагу не сдается наш гордый «Варяг», можете меня расстрелять… С вами становится скучно, господа. А посему разрешите откланяться.

— Что ты опять задумал?! — холодно спросила Вита, и ее лицо окаменело. — Я тебя к ней не подпущу — понял?!

Она беспомощно взглянула на Славу, не зная, что делать, но тот, отвернувшись, сказал Схимнику:

— Ты совершаешь большую ошибку. Разве мало?!

— Мне пора, — бесстрастно отозвался Схимник и отхлебнул из бутылки немного пива. — По мне скучают. Мое место на другой стороне.

— Как знаешь, — упавшим голосом сказал Слава, и Вита взглянула на него удивленно. Схимник усмехнулся, кивнул и неторопливо пошел через площадь, а Вита, напрягшись, смотрела ему в спину, зябко обхватив себя руками и крепко сжав губы.

— Подожди меня, — вдруг сказала она Славе, слегка дотронувшись до его локтя, — подожди меня тут, хорошо?

Не дожидаясь ответа, Вита пробежала через площадь, увернулась от разворачивающегося микроавтобуса, догнала Схимника и схватила его за предплечье. Он резко обернулся, и она невольно отшатнулась, увидев его темные, горящие, жутковатые глаза, но они почти сразу же исчезли, и ее взгляд снова уткнулся в его спину.

— Что, решила на всякий случай проверить — не привидение ли я?!

— Мы можем поговорить?

— Поговорить? — Схимник опять повернул голову — его глаза были обычными — серая безмятежность, покойная вода… но Вита хорошо знала, как из тихой воды в любой момент может вынырнуть чудовище. — Слушай, девочка, а ты, часом, не мазохистка?

— Я хочу с тобой поговорить! — хмуро повторила она, и ее ладони порхнули к губам, но тут же опустились, и Вита бессознательно начала растягивать ногтями изящную кружевную кайму кофты, опустив голову. — Не сейчас, потом… часов в восемь. — Там, недалеко от фонтана бар «Атолл». Придешь?

Схимник неопределенно пожал плечами.

— Это нужно только тебе. Мне это не нужно. Я уже все сказал, и у меня нет желания тратить свое время на то, чтобы выслушивать твои сантименты. Или ты ждешь их от меня?

— Почему я еще должна оправдываться за то, что спасала свою жизнь?! — вызывающе спросила Вита, вздернув голову. — Ты придешь или нет?! Или ты хочешь, чтобы я тебя уговаривала?! Умоляла?! Бухнулась в пыль и целовала тебе пальцы ног?!

— Вот, наверное, было бы здорово, — задумчиво сказал Схимник. — Но такие уговоры негигиеничны, не находишь?

— Я могу тебя хоть раз попросить?! Ты, между прочим…

— Да ты только и делаешь, что просишь — потанцуй со мной, подай мне халат, спаси мою жизнь… Твое счастье, что я такой терпеливый.

— Так ты придешь или нет?!

— Не знаю, — ответил Схимник, повернулся и быстро пошел прочь. На этот раз Вита не стала его догонять, а вернулась к Славе, нервно кусая губы, с перекошенным от злости лицом.

— Что случилось? — встревоженно спросил он, и Вита мотнула головой.

— Иногда мне хочется убить его лично, взять грех на душу. Мало того, что он делает, так он еще и смотрит на нас, как натуралист на букашек! Как будто мы не люди!

— А мне показалось, что ты была рада его встретить.

Вита возмущенно посмотрела на него.

— С каких это пор зайцы радуются встрече с гончими псами? Теперь все начнется по новой… все, что я ни делаю — все зря! Что он теперь задумал?! Даже про Наташку ничего не спросил! Неужели он и вправду считает меня такой дурой и рассчитывает, что я поверю в такой внезапный приступ бескорыстия?!

— Не бери в голову, — Слава положил ладонь ей на плечо. — Виточка, скажи мне… а Наташа в городе?

— Конечно, — злость исчезла с ее лица, и оно стало странным, — мы уже давно, как сиамские близнецы. Я сейчас же отведу тебя к ней. Надеюсь, это… — Вита нахмурилась, с трудом удержав готовые вырваться слова, и поспешно заменила их другими, — надеюсь, ты не станешь для нее слишком большим потрясением — от нечаянной радости, видишь ли, можно получить разрыв сердца.

К ее неудовольствию, Слава оказался проницательнее, чем она подумала.

— Ты ведь не это хотела сказать, — тихо заметил он. — Я слышал кое-что о ней, и мне показалось, что слышал правду. Очень плохую правду. Что с ней?

II

Что с ней? Я не могу тебе рассказать об этом, Слава. Во-первых, я очень плохой рассказчик на эту тему, особенно после сегодняшней встречи… Все заново… только я расслабилась, и все опять заново. Происходящее в последнее время напоминает мне древнегреческий миф о бедняге Сизифе, закатывающем в гору камень — стоит ему достигнуть вершины, надежно пристроить там каменюку и, утерев пот, с облегченным вздохом отправиться обедать, как булыжник срывается к чертовой матери, летит вниз, чуть не придавив по пути самого Сизифа, и ему приходится бросать недопитую амфору и недоеденный бифштекс и с матерной древнегреческой руганью закатывать камень обратно, и никто не ответит мне на вопрос, почему Сизиф не бросит камень и почему я не бросаю Чистову, не отделавшись этим и от Схимника — ведь не будет рядом со мной Наташи, и я никогда его больше не встречу, потому что сама по себе я ему не нужна.

Что с ней? Я не знаю, Слава. Но я точно знаю, что боюсь ее — боюсь так, как, должно быть, боятся волчьего воя в ночном лесу или чьих-то тяжелых шагов в темноте за спиной. Я боюсь ее глаз, которые похожи на пальцы с длинными когтями, я знаю, что если потеряю бдительность, эти когти вонзятся в мою сущность и начнут выдирать кусок за куском, не спрашивая моего разрешения. Сейчас она — та Наташа, с которой мы пили пиво и болтали о всяких милых глупостях, а через пять минут это незнакомый мне человек, и душа его бродит темными тропами, на которые я бы ни за что не хотела ступить; он произносит слова, которые она никогда не произносила, и его одолевают желания, которых она не знала. Он смотрит на меня и бормочет: «У тебя есть то, что тебе совсем не нужно, а мне пригодится… отдай это мне, просто посмотри мне в глаза минут пятнадцать. Поверь мне, я ценю то, что ты для меня сделала — ведь именно поэтому я спрашиваю у тебя разрешения».

Я так и не поняла, когда именно это произошло и почему. Мы встретились буквально через несколько часов после моей «гибели», и первые два дня Наташа вела себя вполне знакомо, переживала из-за Светы, по-прежнему вменяя ее смерть себе в вину, переживала из-за всех остальных, постоянно извинялась передо мной, постоянно говорила о тебе… Если б ты знал, что и как она о тебе говорила, ты, Слава, простил бы ее лет на сто вперед (хотя ты в любом случае, наверное, так и сделаешь). А потом она вдруг заявила, что хочет вернуться домой, сюда, даже не заезжая в Симферополь, к маме, к Косте. Я попыталась отговорить ее — Наташе даже в Симферополь возвращаться было опасно, а уж ехать в родной город — совершеннейшее безумие. Она в ответ странно улыбнулась мне, и смотреть на эту улыбку было все равно, что открывать первую страницу очень страшной книги.