Дары инопланетных Богов
Шрифт:
Когда они вышли, задумчивая Икринка сказала, — Моя мама не хотела играть даже с живой дочкой. Ей всегда было не до того. А до чего? Она жила здесь. Это далеко от того места, где жила я. Так я тогда думала. Но теперь-то я вижу, как это рядом. Но видишь, даже кукла может ожить, если её любить по-настоящему. А как живому человеку жить без любви? — Неожиданно она бросилась назад в лавчонку, к старику.
— Где живёт эта женщина со своей дочкой? — спросила она возбуждённо. Старик отпрянул, решив вначале, что она передумала о своём необдуманном даре. Но она словно прочла его мысли, — Вы не о том подумали, не то. Я, понимаете, узнала её. Это же Асия. Но почему она так изменилась? Она выцвела как высушенный цветок, брошенный на пыльную обочину…
— Рабочие общежития закрылись после ликвидации предприятия, — обратился к ним старик. — Не думаю, что её просто будет найти и, судя по характеру этой женщины, она скорее уйдёт в пустыни, чем отдаст свою
Тратила свои скудные деньги на игрушки своей чудесной дочке, — как это было характерно для Асии, всегда доброй, всегда желающей порадовать других, отдающей то, чем и была она богата, и ничего никогда не жалеющей. Более странного несходства с её грубыми жадными, неразвитыми и некрасивыми родителями трудно себе и вообразить. Это произошло в тот самый приезд, который помнится мне лучше многих остальных. В числе прочих, подошедших тогда к его машине была и Асия. Она была дочерью той самой нашей соседки, ставшей впоследствии женой лесника, вдовца с тремя детьми. Старший сын был уже взрослый к тому времени, как лесник решил завести себе полноценную семейную жизнь после гибели старой матери, столько лет играющей роль пугала для местных женщин. Всегда бы нашлись женщины, что были не прочь войти в его дом, но не желали этого из-за опущенной алкоголички. Но сына у несчастного лесника уже нет. Он был убит в столице. Об этом я не хочу говорить. Это слишком тяжело. Мать Асии была к тому же без всякой причины ворчлива, а когда злилась, то и визжала на всю округу, как и большинство тех, кто жили в провинции, во всяком случае, на нашей окраине особо утончённых персон не водилось. Исключая её дочь. Не иначе это был тот самый случай из сказки, где женщина находит себе ребёнка в волшебной чашечке дикого цветка. Кто рассказывал мне в детстве эту сказку? Не помню. Так не похожа была Асия не только на свою мать, но и на тех, с кем работала на местной фабрике по пошиву одежды для бедноты.
В тот дождливый тускнеющий, близившийся к вечернему угасанию день она вышла встречать своего жениха и направилась к дороге, ведущей в сторону подземных разработок. Но бесцеремонная мать ухватила её, растолкала прочих попрошайничающих вокруг машины столичного гостя, чтобы и Асия получила свою добычу. Асия сопротивлялась. Девушка оправдывала своё имя — «Ночной цветок». О ней ходили слухи, что она и её жених, рабочий из подземных заводов, тот самый, кого она и шла встречать, покупают у лесника за небольшие деньги его сторожку на ночь. Сам же лесник шёл на это с радостью. Он любил сидеть у костра в лесу, где часто и спал. А деньги ему лишними не были. Асия и её жених уже оплатили дань жрецу за будущий брачный ритуал в Храме Надмирного Света. Был назначен день их священного праздника — зажигания зелёного небесного огня в семейном алтаре.
Была она, как казалось мне в моём детстве, необычна во всём, наполнена как стеклянный сосуд с чистой водой тихим свечением. Дети же часто способны увидеть скрытые от людей взрослых измерения другой души, им дано восприятие света и доброты, если они есть в человеке. Нам девочкам она казалась прекрасной. Лёгкая, изящная, она проскальзывала, как стремительная птица в ветвях, по нашей улице. Одежда фабричной работницы ничуть не портила её. Я, замирая, следила за ней, провожая её ладную фигурку, чёрные волосы, похожие на мамины, которые она открывала светилу, греясь и радуясь под ним. Она знала о своей пригожести, несомненно. Длинные и ярко-фиолетовые, как лесные ягоды, глаза сияли приветливостью, обращённой ко всем и ни к кому в отдельности. Она дарила нам, девочкам, красивые лоскутки, принесённые с фабрики, где не только ткали из растительных нитей полотно, которое там же и красили, но и шили одежду для небогатых потребителей. Девочки хватали для кукол, но я не играла в куклы никогда. Но именно мне Асия припрятывала одни из красивейших ярких лоскутков, которые и совала в мой передник, вышитый неизвестной мне тогда мастерицей. Эти вещички привозила мне моя мама из столицы. Асия делала вид, что рассматривает и восхищается объёмной вышивкой. Но восхищалась и не она одна. Она проводила нежными пальчиками по уже замусоленным мною красочным нитям и совала тряпочки в кармашки передника.
В тот приезд мамы она не хотела подходить близко, хотя и остановилась, восхищённо изучая мамино платье, да и саму маму. Она никогда не полезла бы за деньгами, она вначале даже пряталась за других. Но её собственная мать толкнула её вперёд, не давая сомкнуться тем, кто лез за подачкой. Впереди толкался пьяный рабочий из рудников, норовя выхватить и ещё себе денег. И когда Асия оказалась перед отцом, розовея лицом от стыда за мать и себя, негодуя даже, отец замерцал глазами ещё веселее. Он задержал её ладошку, которую она неловко протянула за подачкой. Я помню выражение её лица. Мне было жаль её, как и мою маму,
хотя и разные причины вызывали мою жалость. Взяв деньги, она быстро юркнула в толпу и, отдав купюру матери, ушла. И он, я видела это, долго смотрел ей вслед, поверх голов попрошаек. Она шла ровненько, как и всегда, но напряжённо, и я это уловила.— Насколько же удивительные девушки рождаются в Паралее, — сказал он маме, — она похожа на диковинный цветок, попавший в сено по нелепой случайности и обречённый на прокорм скоту, которому всё равно что жрать. Жаль, что ей не светит ничего, кроме душного и пыльного сеновала, где она по любому засохнет.
— Тебе-то что до этого? И в каком смысле жаль? Её участь здесь ни в чём не хуже, чем у остальных. Она родит красивых детей. Что в этом плохого?
Отец улыбался, чему-то радуясь. — Ты ревнуешь меня?
— Ещё чего? К кому это?
— Вдруг я уловлю эту малышку и вытащу её из сеновала, чтобы поставить у себя в вазочку для любования? Это не будет долго, но всё же. Тебя это не заденет? Нет?
— Отстань, несытое животное! — она отпихнула его руки, — ты всюду что-то ищешь своими ненасытными глазищами.
Я достала те лоскутки и показала маме. Я никогда их не выбрасывала, — Асия добрая. Она дарит мне красивые лоскутки и всем девочкам тоже. Для игры. Она шьёт одежду, а остатки им разрешают брать себе.
— Вот и хорошо. Бабушка сошьёт твоей кукле новое платьице на смену. Чтобы в этом, нарядном, она только радовала вас, а в простом и домашнем она будет с тобой играть.
— Не будет она играть! — возразила я. — И я не буду играть с бездушной подделкой под живого человека. Пусть себе сидит. А тряпочки отдам бабушке, она сделает мне шарфик и тебе тоже, для волос. Это будет наш тебе подарок. Хочешь?
Мама, радуясь моей заботе, целовала меня.
Спустя какое-то время после того приезда мамы с отцом, дедушка как-то вернулся из столицы. Он сидел на своей скамье, не зная или не обращая на это и внимания, что я прячусь в кустах за скамьёй.
— У вокзала в пивнушке болтали об Асии, — сказал он бабушке. — Она пропала. А было так. Какой-то мужик, из себя страшный и свирепый, но прилично одетый, вроде бюрократа, прикатил на столичной машине. Беседовал с нею после рабочей смены, выловив её у фабрики. Ему сказали: «Парень, вали отсюда! Она невеста другого человека. Хотя ты и похож на обрубок столетнего лакового дерева своей толщиной, парень девушки тебя задавит, если что. Так что двигай, пока ноги целы, а то их вполне могут тебе отрубить, и будешь ты обрубком уже подлинным, а не мнимым»! Но тот достал оружие, и все разбежались, поняв, что он не из тех, кто пугает. Никто не видел, сама она к нему села, или он втащил её силой. Я слышал, что у этих похитителей и торговцев есть колдовские снадобья, которые лишают жертву способности к сопротивлению. Но подруги её не дождались. Я, конечно, ничего не скажу её матери, что она мне? Слабоумная и жадная. Но я видел живую и невредимую Асию вчера в столице, когда зашёл в то заведение за своей любимой наливкой, а я так и не расшифровал её секрет, из каких трав её готовят? Заведение похоже на твой сад, Инэлия. Но под крышей стеклянной. Называется «Ночная лиана». Улавливаешь созвучие? Ну, а дальше не только созвучие! Там и растут эти лианы, ползут из пола и цветут, одуряющими по своему запаху, цветами. У меня там тайный уголок. Имею договор с обслугой. Пью один лишь бокал, а остальные в последующие приходы. Они за дополнительную плату хранят мой сосуд. А мне хватает надолго.
— Тебе не хватает твоих наливок? — спросила бабушка.
— Они другие. А та с какими-то добавками, они распечатывают сокрытое в человеке. И вот сижу я там. А заведеньице из дорогих. И вижу я, кормилец наш там обретается, а рядом «Ночной Цветок». Но не тот, что на лианах, а живой, плотский, в нарядном платье, смеётся, заливается. Ясно тебе, где она? Глаза расширенные и непонятно, что она понимает, что нет. Этот же лезет к ней уже как к личной собственности. Да там все такие, там же особое место для встреч. Вот тебе и ритуал в Храме Надмирного Света! Пропадёт теперь. Мать пожадничала, пихнула ему на глаза. Ну что он ей дал? Пошла мамаша в лавку и купила на эту купюру куль зерна для молотьбы. Вот тебе и цена дочери! А когда он её вышвырнет, кому она будет и нужна? В «дом любви», самый дешёвый, а оттуда в пустыни, вот и путь ей, коли сеновал был плох. Вот тебе и стоимость жизни — куль зерна. В кои-то веки примчался, и тут успел отметиться, комета хвостатая!
Вернувшись из столицы, они в пределах корпусов «ЗОНТа» столкнулись с Рудольфом. На сей раз он не фыркал и встретил их спокойно.
— В столице гуляли. — Икринка начала общение первая, и Антон решил, что она ищет примирения с отцом.
— Чем же обогатила вас «Вавилония»? Кого там можно встретить, чтобы оно того стоило?
— Много чем, — отозвалась дочь, — Нэю, к примеру, с толстухой на пару, с которой она поедала кучу пирожных. Не удивлюсь, если она и сама станет со временем под стать своей приятельнице.