Дары Кандары

До самого старта она не повторилась ни разу. Полисменов едва успели эвакуировать, оборудование погибло — но город не пострадал. Поэтому господин полковник впоследствии потерял лишь погоны.

Старушка «Хелена» оделась в белое пламя и с ревом оторвалась от земли. Флаг подняли в кают — компании. Через тридцать минут на всех каналах планеты транслировали нравоучительное зрелище — взбунтовавшийся фрегат А-класса распадается на атомы под ударом ракет внешней охраны.

….Номеров судна правда было не разглядеть. И частные голографы ещё месяц не могли пробиться за стратосферу сквозь упорную магнитную бурю. И какое-то судно А-класса ещё год грабило прогулочные яхты за поясом астероидов. И пиратов с Тортуги засекали в нашей ветке Галактики. Легенды ложь, но людям надо во что-то верить. «Мы с тобой пройдем по кабакам, команду старую разыщем мы» — как певали веселые витальеры.

Я танцевал на этой дискотеке, сэр, когда был мальчишкой. Пил молочный коктейль в кафе, таскал кусочки обшивки и однажды даже подал капитану трубку Для меня слово «Хелена» не пустой звук и оплавленная земля на месте старта родней материнского дома. Спасибо за вашу щедрость! Кстати, у меня сохранилось кое-что — мелочи, альте-захн. Хотите приобрести сувенир, сэр?

Круги своя

Пахло смолой, как всегда у дорог. Пыхтящий паровоз уже протащил в город цепочку пестрых вагонов, гул утих и только влажные рельсы подрагивали под рукой, словно внутри билась живая кровь. Так, пожалуй, и есть — начав двигаться, металл обретает душу. Если священники молятся за котов и хоронят на кладбище попугаев, чем хуже стальные трудяги? Пар наполняет их теплом, стук колесиков и шестеренок сродни ударам сердца. А те невежды, что утверждают «рукотворные твари бесчувственны», просто ни разу в жизни не пробовали относиться к ним по-людски…

Борегар Метерлейн или мастер Бойм, как давно уже звали его жители города, был человеком с железным сердцем — может, поэтому он любил механизмы больше людей. Когда мальчик родился, повитуха и доктор в один голос сказали «не жилец» — в груди мальчика что-то свистело и хлюпало вместо размеренного «тук-тук». Сердце билось прямо под кожей, едва прикрытое тонкой перегородкой плоти. Но Метерлейн-старший не стал хоронить сына. По совету единственного из докторов, который взялся помочь, он выковал металлическую пластину, а врач вживил её в грудь младенца. Это не защитило Борегара от насмешек детей, злых шуток девиц и любопытства соседей, но помогло прожить долгую жизнь. Длинные, пышные как у женщины волосы мастера обильно тронула седина, машинное масло, сажа и копоть навеки въелись в большие, испещренные шрамами руки. Он был ещё крепок, но старость уже заглядывала в его зеркала.

Мастерскую свою Борегар унаследовал от отца и деда. Огромный деревянный ангар с рядами полок вдоль дальней стены — никто и никогда не стирал с них пыль, ни одна женщина суетливой рукой не проходилась по бесчисленным масляным или ржавым железкам, не копалась в сундуках и ящиках, полных таинственными деталями. Шустрые роботы-уборщики, шурша колесиками, дочиста отскребали пол, но подниматься на стеллажи им строго-настрого запрещалось. Каких только механизмов не пряталось в мастерской! Допотопные велосипеды с огромными колесами, поломанный парикмахерский автомат, похожий на кресло для пыток, угрюмые, но все ещё грозные паровые машины прошлого века, самобеглые коляски с потрескавшимся лаковым верхом и несуразными тормозными педалями. Всевозможные механические часы, настенные, настольные и напольные — за мелодичный разноголосый звон Борегар и получил свое прозвище. Он был одним из последних механиков-самоучек, не пошел ни в корпорацию, ни на завод, презирая поточное, бездушное воспроизводство.

Половину ангара занимали ничейные механоиды — снятые с выпуска, поломанные, немодные и ненужные, выкинутые на улицу роботы. «Я люблю подбирать на помойках одинокие старые вещи» говорил мастер Бойм. И подбирал, чинил, смазывал, менял подшипники и шестеренки, полировал металлические бока, а затем пристраивал трудяг в хорошие руки или сдавал в аренду. Ведь не всякий может позволить себе новехонький кухонный агрегат, механического садовника или «умную» колыбель. Мастер брал небольшие деньги, а с бедняков и вовсе гроши, но соседи знали — стоит вернуть робота изувеченным или выбросить за ненадобностью, никогда больше не получишь от мастера Бойма и ржавой гайки.

Десятки скрипучих стальных подмастерьев трудились в ангаре, не покладая манипуляторов. У мастера оставалось время, чтобы бродить по городским окраинам, свалкам, депо, собирая несчастные механизмы в свою тележку. Уличные мальчишки порой смеялись над ним, но обычно помогали — за леденцы, удивительные игрушки или (о, чудо!) возможность постоять в мастерской, подержать щипцы, вкрутить болт, осторожно нанести масло, протирая ветошью потайное нутро машины. Учеников Бойм не брал, но и гнать ребятню не гнал — работы хватало на всех.

«Урожайным временем» для него была осень. Летом старые роботы неохотно шли к людям — солнечный свет придавал им сил, позволял резвиться на пустошах и съезжать взапуски с холмов. Зимой они дрожали под снегом в своих непрочных убежищах. Весной гибли во множестве от сырости, ржави и ядовитых стоков — даже лучшие мастера порой бывают бессильны. А тоска осеннего ветра напоминает об одиночестве не только людям и птицам, всякая тварь в октябре слепо ищет тепла.

Кожаный плащ мастера Бойма надежно защищал его от дождя, подбитые мехом башмаки грели ноги, очки в латунной оправе оберегали глаза. Он оставил тачку у самого входа в пустое депо, достал трость, окованную железом — хитро сработанная, она могла служить и орудием и оружием. Вдоль заваленной битым кирпичом тропки тянулись склады, кое-где из провалов окон уже показались молоденькие рябины, жалко обвисшие от сырости. Ржавые остовы вагонов казались тушами допотопных чудовищ. Тощая шавка выкатилась откуда-то, тявкнула и приблизилась, льстиво виляя хвостом. Еды у мастера не было, он потрепал собаку по мягким ушам, потом легонько оттолкнул — ступай. Важна была тишина.

Выждав немного, мастер достал маленький ксилофон, выверенный до тона, и прикоснулся молоточком к блестящим плашкам — дин-донн, дин-донн, ходят роботы на звон. Напрягая слух, он улавливал каждый шорох — каплет вода с крыши, поскрипывает открытая дверь, лепечут мокрые листья, шуршит щебенка под маленькими колесами… Некрупный, похожий на колесную гусеницу механоид выполз из темного склада — хитрец нашел себе уголок посуше. Улыбнувшись в усы, мастер Бойм осторожно присел, подхватил малыша на руки и спрятал под куртку. Манипуляторы пострадали довольно сильно — даже не разберешь, кем он был. Но механизм цел. Ну-ка… Тоненький писк раздавался откуда-то из-за завалов. Мастер пошел на звук, прощупывая путь тростью на случай ям. Несчастный робот провалился в решетку канализации, успел уцепиться манипулятором, но не смог выбраться, покрылся ржавчиной и буквально прирос к прутьям. Пришлось вырезать его, придерживая за передние ножки. Механоид так настрадался, что не шевелился, только чуть вздрагивал. Ничего, соберем, подкрутим, и станет как новенький.

Первая удача оказалась обманчивой — мастер Бойм обшарил все развалины, насвистывая код, но кроме собак и ворон никто ему не откликнулся. Или вымерли бедолаги или попались сборщикам металлолома — в механизмах случалось найти и золото и платину и сапфиры с рубинами, да и медь была недешевой. И дождь начал усиливаться, небо совсем затянуло. Что ж, двум малышам все равно удалось помочь.

Провожаемый скучным лаем, мастер Бойм выбрался из развалин, подхватил свою тележку и пошлепал по лужам к жилым кварталам. Его ждал теплый дом, вкусный грог и горячее рагу с бараниной и базиликом, приготовленное роботом-поваром — прежде старик принадлежал весьма знатному дому и в его ржавой памяти сохранились удивительные рецепты.

Впрочем, ужин простыл — заглянув на минутку в ангар, чтобы устроить поудобней новых питомцев, мастер Бойм провозился с ними до глубокой ночи. Похожий на гусеницу малыш чудом дождался помощи, в тепле цепь треснула и буквально осыпалась с колес. Когда-то механоид был дамским угодником, полировал ногти, завивал волосы, массировал чьё-то стареющее лицо — к запаху железа и смазки до сих пор примешивалась цветочная нота духов. А теперь ему найдется новое дело. Завинтив последний шурупчик, мастер Бойм уложил малышей в коробку, устланную промасленной ветошью, закрутил газ в лампах и запер ангар. Пообвыкнутся новички, сами вылезут.

Домашние роботы, выстроившись по росту, от громоздкого носильщика до крохотной мухоловки, как всегда встретили хозяина у дверей. Растроганный мастер Бойм улыбнулся — он так и не смог понять, каким образом механоиды всякий раз ощущают его приближение. Ужин тотчас разогрели, тапочки подали и даже кончик одеяла заботливо отогнули — будь у мастера жена, и она бы не смогла позаботиться лучше. Чтобы хозяину лучше спалось, робот-секретарь тихонько играл на скрипке, пока дыхание человека не стало медленным и глубоким.