Даун

Паша

Баба Катя привела к нам соседского мальчишку. Костю. Она хотела, чтобы мы взяли его к себе поиграть, пока соседка уехала на мотоцикле в город с этим лешим. Михалыч – чучело огородное. Мы иногда любим его подразнить. Но только иногда. Он добрый. Очень. Он часто помогает и нашей бабушке. Недавно шифер на крыше заменил. Он катает нас на мотоцикле. Так здорово лететь по проселочной дороге в коляске его «ижака». В городе таких уже не увидеть, а тут – пожалуйста, даже прокатят.

Мы с Машкой смотрели на Костю и не знали, что делать. Нет, играть – это всегда пожалуйста. Но как играть с ним? Он же даун!

Пока мы думали, он сам подсказал, что делать. Схватил мячик и бросил его нам. Раз он сам так хочет, значит, будем играть в собачку. Никогда бы не подумал, что это так здорово: играть в собачку с дауном. Его так легко обхитрить. Он верит во что угодно! Было так весело.

Еще он умеет собирать пазлы. У нас есть один новый. Баба купила нам его в городе. Она до сих пор думает, что мы очень любим этим заниматься. Жаль, что она забывает: мы уже взрослые. В седьмом классе! Хотя иногда можно и пособирать их. Интересно даже. Особенно сейчас, когда с нами даун.

Ну и ловко же у него это получается! Мы с Машкой только-только соображали, что к чему, а он уже вовсю собирает картинку. Даже как-то не интересно. А еще этот чудак все норовит как-то по-другому картинку собрать. Не так, как положено это. Даже ухитряется что-то сложить.

Мы пообедали и пошли на речку. Тут, рядом с деревней. Мы очень любим это место: тихое, безлюдное. Река не глубокая, и вода в ней теплая, как молоко! Мы плескались в воде, а даун что-то делал на мосту. Вот смешной! То подолгу замирал на нем, то начинал красться, словно кого-то боялся спугнуть. А раз этот дурачок попытался пробежать по навесному мосту. Он так его раскачал, что едва не свалился вниз. Кто же по навесным мостам бегает-то, балда? Даун, одним словом. Ну что с него взять?

Закончился день плохо. Этот дурак решил искупаться. Ну посмотри сначала, как это другие делают, а потом лезь в реку! Так ведь нет. Бухнулся в воду прямо в одежде. Нам с Машкой сначала смешно стало. Это же надо было догадаться: в реку – в одежде. А он скулить начал, пришлось одеваться и вести его домой, чтобы высушить. От бабы влетело, конечно. Не уследили, мол. Почему на речку без спроса? Но мы уже взрослые. Почему мы не можем сходить на речку без спроса?

С трудом избавились мы от него. Еле-еле баба отпустила нас на речку снова. В конце концов, почему нам должно быть плохо из-за дауна этого?

Ему надо высохнуть до приезда соседки. Вот пусть и сушится здесь. Все равно даже на улицу не пойдет теперь. А нам теперь что, вместе с ним сидеть? Мы пойдем искупаемся, а через час вернемся. Как раз просохнет он. Тогда и подумаем, что с ним делать.

А без него даже лучше. Машка мне в карты проиграла. На желания играли. Теперь, когда дауна нет, я загадаю свое. Давно хотел уже подсмотреть. А теперь и повод есть: проиграла же Машка в карты. Теперь она голая купаться будет. А что? Сюда народ только в выходные ходит. Или вечером поздно.

Андрюха

Чего я сюда поперся? Голова трещит, самого мутит. Еще и не ложились со вчерашнего. Как к Тощему в баню забурились, как и не просыхали. Тоже мне, банщики, блин. Парилка-то знатная у него, да вот только не зашли мы туда ни разу за вечер. А когда? Только отвлекся, тебе уже по новой налили. Перебрал, конечно. На лирику потянуло. Друганам про мечту свою и рассказал. Типа, «ижак» хочу себе древний. С детства мечта моя.

Все сидели и кивали. А что им? Все равно бухие. И чего Макс этот влез. На дух его не переношу. Шуганный какой-то. Все хочет ко мне в бизнес подписаться. Типа партнером. Типа капиталом помочь. Да видал я твой капитал! И так он, и сяк ко мне. А тут – на тебе, и повод подкатил. Вот и решил подстелиться.

«Я, – говорит, – знаю. Тут у черта одного „ижак" есть. Как раз такой, о котором ты говоришь.

Типа поехали. Я знаю, как к нему проехать. Рядом совсем. Подарок тебе сделаю. Мечту осуществлю».

Гудвин хренов. Тоже мне, исполнитель желаний! Трах-тибидох-тибидох, явись «ижак» новый! Ладно, он кретин. Я-то чего повелся? Бухой был, понятное дело. Вот меня и переклинило: «Поехали покупать „ижак"».

Третий час колесим уже. Знает он. Конечно. Сначала туда, потом сюда. Потом вообще отключился. Козел. Выкинуть бы его здесь из машины, да останавливаться западло. Хотя ему полезно было бы разочек. В следующий раз думать башкой будет, прежде чем рисоваться. Хотя ему и думать-то нечем. Мозги пропил да прокурил давно уже. Козел!

Костя

Ребята почему-то больше не хотят со мной играть. Я снова остался один. Меня раздели и посадили греться возле печки. Нет, тетя Катя глядит за мной, даже разговаривает. Но она не умеет понимать меня, как Михалыч. А еще она не умеет играть в мячик.

Она занимается на кухне: что-то готовит. Ей просто не до меня. Я сижу на скамейке возле печки. Один. Мне надо просохнуть, иначе бабушка расстроится. Потом придут ребята, и мы снова будем играть в наши игры. Или вернется бабушка. Она придумает что-нибудь интересное.

Уже солнце начало прятаться за горизонт. Уже вернулись Паша с Машей. Они поужинали и легли спать. Уже ночь. Баба Катя чем-то страшно озабочена. Она ходит по дому и ворчит:

– Владимировна к обеду собиралась вернуться, уже вечер, а ее все нет. Уж не случилось ли чего, – все не утихает она.

Баба Катя надевает пальто и куда-то уходит. Может, она пошла искать бабушку с Михалычем? Она боится, что они забыли про меня? Вряд ли.

Я остался один. Первый раз с тех пор, как я здесь, мне одиноко. Первый раз я вызываю своего друга – Оранжевого Мячика. Он пришел не сразу. Он не хотел играть со мной. Он обиделся. Ему было одиноко все это время. Но вот наконец он появляется. Как всегда, из воздуха. Из света. Я уже отвык от этого. Мне все ново. Все в диковинку. Странно. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что сейчас он стал ближе. Намного. Кажется, стоит вытянуть руку – и я схвачу его. Никогда он не был так близко ко мне. Я осторожно вытягиваю руку. Пытаюсь дотянуться. Еще чуть-чуть! Самую малость! Я уже чувствую тепло его поверхности.

Михалыч

Я больше никогда не поеду сюда. Никакого уважения! Стыд и срам сплошной! Хоть и глаза не открывай! Девки-то полуголые ходят. Годов пятнадцать едва есть, а уже с куревом! Помадой измазаны. Будь моей дочерью такая, уж я дурь-то из нее всю эту повыбивал бы. Бестолочь бы всю из башки разом! И никаких тебе «но-но». Порядок потому как такой. Не положено, и все тут, срам на улице разводить!

А они-то, бестии, никакого почтения! Это же надо так! Я терпел-то срам весть этот и так, и эдак. Не выдержал. «Кто тебе, – кричу, – пигалица, сигарету-то дал? Она же тебя-то больше! Домой бы шла, мамке помогла бы. Толку хоть было бы. Кто же научил тебя по улицам ходишь чуть прикрытой?» А она мне в ответ: «Вали, дед, назад в свой Мухосранск, коров своих учи жизни! Чего дома не сидится, хрен старый!»

Это она мне-то! Мне! Да она мне во внучки годится, а разговаривает как!

Да я ради таких, как она, в колхозе пахал что проклятый! Пять утра – уже на ногах! И впроголодь жили, лишь бы детям нашим пожить как человекам-то белым. Пигалица! Уж я тебе уши-то надеру! Будешь знать у меня, как со старшими разговаривать. Научу уважению и порядку.

Уже и вскочил я, так меня Надежда за руку схватила. «Пойдем, – говорит, – Михалыч, внутрь. Нечего тебе здесь на улице делать!»

Я-то не стал перечить. Чего там, дых гонять на бестолковок этих? Уж лучше внутри посидеть, чем здесь. Тьфу, пропасть! Противно, аж страсть как!