Давай попробуем вместе
Шрифт:
– Ну и что же делать? Взять на буксир? Мы должны прибыть к месту назначения вовремя.
– Без тебя знаю, – отрезал Денис. – Воды дай.
– Не дам! – взъерепенился X. – Вода на вес золота. Зальем в этот гроб, а потом самим что пить? Вот тут, неподалеку, на плане местности лужа какая-то указана. Возьми ведро и дуй, да поскорее.
– Сам и иди, – оглядев ощетинившиеся стволами голых деревьев сопки, окутанные войлоком тумана, сказал Денис. – Кто-нибудь, дайте буксир.
Но ни в одной укомплектованной до зубов вооружением всех видов и мастей машин не нашлось обычного троса-буксира. Я предложил бросить «Урал» к чертовой матери, но капитан, возмущенно брызгая слюной, проревел, что не собирается идти под суд, за потерю боевой техники и что каждая из этих машин стоит целой роты таких умников, как я. После чего гаркнул одному
Наверное, у меня к тому времени все-таки съехала крыша, и я не узнал своего голоса – таким глухим и твердым он казался, когда, сам не ожидая, произнес:
– Оставьте. Я схожу.
Я увидел, как на лбу и переносице лопоухого новобранца выступили крупные капли пота, а губы стали медленно розоветь. Он с трудом сдержал вздох облегчения. Если он решил, что мне в радость прогуляться одному по неизвестной враждебной территории, то, мягко говоря, ошибался. И, окажись я снова в подобной ситуации, вряд ли вызвал бы огонь на себя. Скорее вспомнил бы одну из заповедей Кирилла: «Не лезь на рожон. Возможно, загробного мира не существует, и на том свете твой героизм будет некому оценить». Но Кирилл был уже в другом мире, где Чечня – всего лишь короткое слово с экрана телевизора. Где нет войны, а есть малопонятная антитеррористическая акция, которая почему-то никак не завершится…
– Ну и ступай, – сказал X. – Да поживее.
– Пошел ты.
– Как с командиром разговариваешь?! – заорал он, побагровев.
– Вот когда вернусь, по-другому поговорим. – Я взял ведро. Оно было ярко-красного цвета, видимо для лучшей маскировки.
– Я с тобой, – сказал Денис.
И мы отправились в глубь мрачного леса, окутанного глухими клубами свинцового тумана…
Указанный на карте водоем на поверку оказался затхлым, подернутым зеленой ряской болотцем, с поросших осокой берегов которого лениво попрыгали, потревоженно ворча, жирные, неповоротливые жабы. Я зачерпнул воды, поставил ведро и зачем-то уселся рядом. Все было слишком нереально. Тихо, по-дачному. Наверно, то же подумал и Денис, когда вытащил самокрутку и выпустил в сырой воздух порцию крепкого тягучего дыма. Мы не были новичками. Мы оба знали, как кощунственно обманчива на войне тишина. Но почему-то в ту минуту ни один из нас не вспомнил или не пожелал помнить об этом… Хотелось одного: на миг, всего на мгновение забыть про сросшийся с телом автомат, замершую в ожидании нас колонну, свирепого и безжалостного противника и слиться с этим безмолвием, землей, небом… Чтобы, покинув эту реальность, перенестись в иную, почти иллюзорную и потому прекрасную до невозможности, до боли меж ребер и невольных, нежданных слез, помимо воли сползающих на горько-соленую сигарету… Почему иногда старые, прожженные вояки вдруг из-за дурацкой, необъяснимой сентиментальности как мальчишки теряют бдительность, становясь легкой добычей? Кто сможет сделать нужные выводы и найти панацею от внезапно берущей за горло усталости и безразличия ко всему, даже к собственной жизни? Я – нет.
– Стоять, бросить оружие! Руки… И не орать..
Я увидел, как побелел Денис. Ощутил, как леденеют, становясь ватными, ноги. Я не видел «чехов» – они были за спиной, но ощущал их присутствие каждым кончиком нерва. И от этого было еще страшнее. Я слышал, как приминается трава под их шагами, как мерно колышется воздух от их непонятных, произносимых полушепотом, гортанных слов. Их было несколько – судя по голосам, трое или четверо. И пока они решали нашу судьбу, перед моими глазами явственно, словно на телеэкране, заскакали вдруг бессвязные эпизоды из моей жизни…
Вот мама и папа ведут меня в зоопарк. Я впервые тогда увидел слона и поразился: «Какой огромный!» Родители смеются. Сколько мне было? Четыре? Пять? Вот я впервые иду в школу. У меня огромный букет разноцветных гладиолусов, едва ли не
с меня ростом. И ужасно жмут новые ботинки… А вот мы впервые на море… И я строю замок из песка на берегу, у самой воды…«Ничто не вечно…»
«Господи, если ты есть, помоги мне…»
Наверное, это плен. Никто за мою жизнь миллионов не отвалит, и рано или поздно меня найдут с выколотыми глазами и вырезанным членом… Или одну голову… Уж лучше сразу – пуля. Жаль, так и не понял, за что… Зато я теперь наверняка узнаю, что же там, за невидимой чертой: светящийся тоннель или черная дыра… А может, зияющая пустота… Нет, должно же там быть хоть что-нибудь! Иначе слишком несправедливо…
Я медленно поворачиваюсь, опуская руки.
– Куда?!
– Домой. – Мне вдруг стало смешно – такая растерянность застыла в черных глазах бородача с автоматом. Я не мог сдержать улыбку. Наверное, это было чем-то вроде судороги. Как иногда на похоронах женский плач внезапно переходит в отчаянный душераздирающий хохот… Но я не буду сейчас думать об этом. Потому что мне жалко мать и отца и себя, конечно, тоже…
С моих губ срывается невольный возглас. В тот же момент я получаю отличный удар меж ребер, но, падая в вонючую болотную жижу, сквозь заволакивающую багровую пелену вижу удивленный и немного растерянный мальчишеский взгляд…
«…Когда я пойду воевать, если вдруг встречу. тебя, то не стану убивать».
Сквозь мерный шум в ушах я слышал сбивчивый детский голос, произносящий непонятные слова на незнакомом языке. Но по интонации я угадывал, что он то ли объясняет, то ли просит о чем… Мне стянули руки за спиной какой-то веревкой, да еще тот бородатый хрен поставил ногу сверху.
«Господи, пожалуйста, помоги мне… Если повезет и я останусь в живых, то…»
Но зависший над головой автомат американского производства сеял хаос в моем стынущем от животного страха мозгу. Искоса, насколько хватало взгляда, я рассматривал его тупой нос, блестящие бока, черное дуло, словно от этого знания зависело количество отпущенного мне времени…
Денису тоже связали руки и поставили на колени. Он попытался подняться, но другой «чех» Ударил по коленным суставам, и Денис снова упал. Значит, я – следующий… Один из бородачей дал мальчику винтовку с глушителем… Что это? Нечто вроде посвящения? Боевое крещение? Нас должен расстрелять ребенок?! Я вижу, как дрожат его тонкие руки, как кривятся, прыгают губы… Это и есть хваленый джихад?!
«Ты ничего не понимаешь. Ничего…»
В этот момент Денис, шатаясь, снова поднялся.
– Ублюдки, – сказал он, сплюнув. – Зачем вы издеваетесь над собственными детьми?
– Закрой пасть, недомерок! – уже по-русски заорал ему в ответ один их «чехов». – Это вы виноваты, что лишили его детства. Вы взяли жизнь его отца – он возьмет сто ваших взамен! Мы растим мужчин, а вы давно перестали ими быть!
– Быть мужчиной – не значит только уметь убивать…
«Зачем он спорит с ними, может, все еще обойдется…»
Бородач что-то выкрикнул мальчику, и тот, прерывисто вздохнув, спустил курок. Раздался сухой щелчок. Денис упал, завалившись на бок.
– Нет! – закричал вдруг мальчишка. – Нет! – И снова принялся что-то доказывать бородачу.
Тот морщился, бранился, дал пацану хорошего тумака, а потом, приблизившись ко мне, сказал:
– Он говорит, что однажды ты вступился за его мать и он дал слово оставить тебя в живых. Мужчина должен держать слово. Я тебе ничего не обещал. Но сегодня необычный день – он стал воином. И именем великого Аллаха мы даруем тебе пощаду. Тебе очень повезло. Велик Аллах!
В тот момент перед глазами у меня поплыли разноцветные кружочки, и я, наверно, на мгновение сошел с ума, потому что кто-то, сидевший внутри меня, хриплым от напряжения голосом ответил:
– Не знаю, не видел.
Я думал, он меня пристрелит, так яростно и безумно сверкнули его глаза. Но он только ударил меня сапогом по голове и покрыл отборнейшим русским матом. И они ушли. Бесшумно, как змеи. Ни одна травинка не шелохнулась, словно и не было никого вовсе. Лишь еле уловимый запах мужского пота, смешанного с гашишем. Да скрюченное тело моего друга поодаль…
Тем временем лес огласился криками и автоматным треском. Звали нас. Товарищ X. проявлял трогательное беспокойство.