Давай, расплачивайся

Заканчивая школу, я для себя решила вычеркнуть из сознания весь тот ужас, который в те годы происходил со мной. Вообще сделать вид, что всего этого не было и жить дальше, как нормальный человек.

Вот только, не получалось. Сколько бы я не старалась удерживать свою гордость, имелись люди, которые напоминали о том, что ее больше нет. Мою гордость в прошлом уже изощренно разбили и втоптали в грязь. И я больше не человек, а, скорее всего и правда, какое-то животное.

Вернувшись домой, я поднялась в свою спальню. Упала на кровать и, притянув к себе динозавра, обняла его. Далеко не сразу заметила то, что по щекам скользнули слезы, но тут же мысленно начала ругать себя. Нельзя реветь и вообще опускать руки. Да, сейчас тяжело, но когда-нибудь же должно стать лучше. Может, после университета. Нужно лишь… потерпеть четыре с половиной года, а потом… потом может станет лучше.

От этих мыслей слезы потекли лишь сильнее, но я уже решила не останавливать их. Наверное, мне нужно немного поплакать. После этого успокоюсь и, наверное, приду в норму.

Вот только, лежать на кровати я так и не смогла. От ее теперь исходил запах Лонго, а он острием ножа проходил по сознанию. Делал больно. Из-за чего я поднялась и, просто не имея другой альтернативы, решила пойти на кухню.

Вот только, уже спустившись в холл, вздрогнула от звука открывающейся двери и, резко обернувшись, увидела Лонго.

И уже теперь находиться рядом с ним стало критично невыносимо. Гуидо же ему, скорее всего, все рассказал, а как нормально жить и создавать вид гордости перед человеком, который уже теперь понимает, что у меня ее нет?

Я резко отвернулась. Не желая, чтобы Матео хотя бы мои слезы видел, но, когда я уже спускалась по последним ступенькам, он как раз подошел к лестнице. И встал так, что мне вообще не пройти.

Делая глубокий, судорожный вдох, я попыталась сделать голос ровным. Чтобы он не подвел меня содроганием, когда я произнесу твердое «Отойди».

Но, когда я готовилась к этому, Лонго поднял руку и кончиками пальцев коснулся моих волос. Я содрогнулась всем телом когда он это сделал. Или от того, как именно Матео прикоснулся к моим волосам. Могло показаться, что он сделал это очень бережно или даже нежно, но у меня явно сознание воспалилось, раз уже что-то такое начало мерещиться.

— Не трогай меня, — процедила сквозь плотно стиснутые зубы, но голос все же предательски дрогнул. Я еще и всхлипнула и, мысленно жестоко ругая себя, тут же отшатнулась, замечая, что Матео не просто прикоснулся к моим волосам. Он достал оттуда жеванный клочок бумаги. Наверное, после того, как Гуидо бросал их мне в волосы на лекции, я не все вытащила.

Развернувшись, я тут же убежала на кухню, лишь на мгновение замечая что-то красное на костяшках Лонго. Словно они были разбиты.

Ворвавшись на кухню, я захлопнула дверь, но она тут же открылась. Матео зашел за мной в комнату. Подхватил за талию и поднял. Я испуганно закричала, а он усадил меня на стол и посмотрел в глаза. Наклонился. Одной рукой оперся о деревянную поверхность рядом с моим бедром. Так, что его горячее дыхание коснулось моей щеки.

— И чего ты ревешь?

Глава 20. Ценное

— Я не реву! — резко опуская голову, я понадеялась, что горловина свитера посильнее спрячет лицо. Еще и пальцами, в нервном движении растрепала челку. Я ее давно не стригла и считала, что, опустившись на лицо, она хоть немного закроет глаза. — И, отойди от меня, Лонго. Какого черта ты вообще меня хватаешь?

Я попыталась спрыгнуть на пол, но Матео перехватил меня за талию и вернул на прежнее место.

— Кажется, мы уже давно прояснили, что я делаю все, что захочу.

Возможно, на улице вновь шел дождь, ведь пальто Лонго было немного мокрым. Я это ощутила, когда его воротник коснулся моей щеки, обжигая холодом. Но хуже было то, что при следующем вдохе я настолько явно уловила запах одеколона Матео. Терпкий. Будоражащий адом. Тот самый, который теперь исходил от моей кровати и постепенно собой заполнял весь дом.

— Мы прояснили лишь то, что ты еще тот ублюдок, — я вновь завозилась, в попытке скользнуть вбок, но Лонго оперся рукой о стол и с этой стороны.

И чего он ко мне прицепился? Будет издеваться тем, что услышал от Гуидо?

— Да, но это не мешает мне жить, — ответил он безразлично. Даже лениво, а я, судорожно выдохнув, рукой уперлась в плечо Матео. Даже попыталась его оттолкнуть. Некоторое время он стоял неподвижно. Буквально на мгновение мне показалось, что он даже наклонился еще ниже.

Но, в итоге выдыхая так, словно до этого задерживал дыхание, Лонго сделал шаг назад, а я, тут же спрыгнув на пол, ринулась в сторону двери.

Жаждала сию секунду уйти из кухни. Может, даже покинуть дом, но все же, уже будучи около двери, я остановилась. Положила ладонь на шероховатое дерево дверного проема, затем вовсе сжала его до дрожи в пальцах. В груди царапало. Даже душило и я понимала, что позже пожалею об этом. Уже сейчас мысленно кричала на себя запрещая задавать этот вопрос, но все же, сильно зажмурившись, я его произнесла:

— И как много этот придурок рассказал тебе?

— Какая разница?

Я уловила тихий шорох. Повернув голову, увидела, что Лонго снял пальто и бросил его на спинку стула. После этого пошел к столешнице.

— Я только одного понять не могу, — Лонго пальцем поддел ручку электрического чайника. Повернул его. — Твой отец Карлос Верди. Не такой жизни ожидаешь у его дочери.

— Ты слышал про моего отца? — переведя взгляд, я постаралась не выказывать того, как от слов Матео в груди пробрало судорогой. Ведь он сейчас ударил прямо по больному месту. По тому, что я была полнейшим позором по сравнению со своим папой.

— Несколько раз в прошлом виделся с ним. Но я терпеть не мог твоего отца. В прочем, как и он меня, — Лонго провел пальцем по западающим кнопкам на чайнике. Затем поднял крышку и посмотрел внутрь. — Какую воду сюда заливать?

— Ты сейчас шутишь? С чего это моему отцу тебя ненавидеть? — я попыталась разжать пальцы. Убрала ладонь от дверного проема, ею поднимая горловину свитера.

Папа пропал восемь лет назад. То, что они с Матео виделись, меня хоть и удивило, но, в принципе, такое могло быть. Все же мой отец некогда был лучшим другом его отца, вот только самому Матео на тот момент максимум было лет четырнадцать. За что папа мог ненавидеть по сути еще ребенка?

— Мне приглянулось то, что являлось самым ценным для него, — Лонго стоял ко мне спиной. Все еще пытался разобраться с чайником. — Твой отец заметил, что я смотрю на это «ценное» и сказал, что голову мне оторвет, если я хотя бы попытаюсь запачкать это своими руками.