Давай сыграем в любовь
Шрифт:
— Последний вариант тоже неплох, — ухмылка играет на его лице, в тот момент, когда он наклоняется ко мне. Слишком близко наклоняется.
— Я его даже не озвучила.
— Кристина, — говорит Руслан, положив руку на мое плечо.
Еще одна заминка. Мой словарный запас будто делает перезагрузку, как и боевой щит, который я обычно выставляю перед Русланом. В груди что-то искрит, что-то такое, чему я бы не хотела давать никаких логических объяснений. Вообще-то оно уже давно искрит, неправильно, без спроса. От этих искр делается с одной стороны приятно, ведь я давно такого не испытывала, чтобы и колени дрожали, и дыхание перехватывало.
Не найдясь, что ответить, пытаюсь отделаться глупой фразой:
— Эй, не дыши на меня без маски.
— Мы уже в тех отношениях, — прерывает Руслан меня. — Когда можно понять без слов.
Сглатываю, смутившись, даже не знаю больше чего: то ли этой близости, то ли намеков. Но тут же подбираюсь вся, чего это я лужицей рассмеялась? Не дело. Соболеву я не интересна, ему вообще-то никто не интересен, кроме себя и удовольствий. Не стоит об этом забывать.
— Может быть, но дышать на меня все равно не надо. Иначе я перееду к тебе и буду болеть прямо тут. — Бурчу я, в надежде, что Руслан отступит.
— Давай тогда я как следует, на тебя дыхну. — Выдает он, но тут я как-то сразу улавливаю, что это шутка, притом такая, довольно добрая. Вот как у старых друзей, когда они при просмотре фильма не могут решить, какой из героев лучше или хуже. Так и здесь. И я, наверное, опять же по дурости, поддаюсь этой атмосфере — его шутке.
— Да пошёл ты, — отталкиваю Руслана, а потом мы оба вдруг начинаем смеяться. То, что происходит сейчас не подходит ни нашему статусу, ни взаимной, что у нас там — неприязни? В общем, не подходит ни по одному показателю. А мы все равно смеёмся и будто несмотря ни на что, становимся ближе.
— Так-то лучше, — говорит Соболев, успокоившись. — А теперь все же дай мне таблетку, горло и голова разрываются. Я скоро выйду в окно. Ненавижу болеть.
И я действительно даю ему то таблетку, то завариваю лекарственный раствор, и даже заставляю пить медовый отвар, который приносит через час его мама. Руслан морщится, проклинает пчел, пчеловодов, пасеки, в общем, все то, что связано с медом. Но по итогу пьет, ведь я от него не могу отстать. А остаток вечера мы смотрим фильм — «Константин».
Сидим рядом — плечо к плечу, у Соболева в спальне, на его кровати, едим яблоки в меде, пьем чай и обсуждаем происходящее на экране. А позже он даже вызывает мне такси, сам, хотя я отнекиваюсь.
— Не говори ерунды, на улице темно, ты отсюда фиг уедешь, — строго чеканит Руслан, набирая в приложении адрес.
— Надеюсь, ты скоро выздоровеешь, — на прощание говорю, накидывая на плечи куртку.
— А до тех пор, тебе придется приходить ко мне каждый день.
— Что? — срывается у меня, и кажется, даже взгляд выдает мое крайнее удивление.
— Такси приехало, — с улыбкой отвечает Соболев. Затем в два шага сокращает между нами расстояние, и легонько касается губами моей щеки. Это происходит настолько нежно, что выбивает весь воздух из легких. Меня будто подкинули, притом куда-то высоко к облакам. Но реальность рушится об острые камни, когда я замечаю мать Руслана, и спешу напомнить себе — он просто играет роль.
Мы — чужие. Этот парень никогда не должен мне понравиться, несмотря на то, что это уже видимо происходит.
Глава 29
Вечером
Ленка ловит меня на кухне, пока я пью чай.— Ладно, я так больше не могу, — сестра садится напротив меня, схватив баранку из тарелки. — Колись! Что там у тебя с Соболевым.
— Ничего, — жму плечами. — У нас ничего такого. Мы просто… дружим.
— Поэтому он просто как друг тебя поцеловал? — не унимается сестра.
— Это было… на спор, — уклончиво отвечаю. Я все-таки не ас по отмазкам, надеюсь, Ленке этого хватит.
— На спор? — усмехается сестра. — Ладно, будь, по-твоему. Но ты же знаешь, что он немного с пулей в голове.
— Я тоже не особо адекватная.
— Надеюсь, он тебя не обидит. Иначе мне придется его убить! — резонно заявляет Ленка. Иногда мы с ней не можем найти общий язык, а иногда, вот, как сейчас, кажется, что ближе этой девушки у меня нет никого на свете.
А через час мы с сестрой случайно подслушиваем разговор родителей. Отец вернулся хмурый с работы, на наши вопросы, не ответил, мол, устал. И только после, когда они с мамой закрылись в спальне, он довольно громко стал сокрушаться на какую-то консалтинговую фирму. Вроде как ее нанял их шеф, чтобы продать завод. И судя по переживаниям папы, он боится, что новое руководство может устроить им перемены.
— Как думаешь, — спрашиваю я у Лены шепотом, мы стоим, притаившись в коридоре. — Папу могут уволить?
— Бред, — отмахивается сестра. Хотя по глазам вижу, она тоже встревожена. — У него такая должность, да и возраст. Когда тебе за пятьдесят, вряд ли выгоняют с работы.
Отец у нас работает на заводе инженером-механиком. Он единственный в своем роде там, занимается вопросами новой техники, ее эксплуатации, технического обслуживания и ремонта. Его часто отправляют на различные обучения, в целом, папу очень ценят и он всегда говорил, что могут уволить даже верхушку, а уж его-то, без кого может встать роботизированный процесс, оставят до самой старости. Но если папа переживает, значит, на то есть основания.
— Эй, — Ленка бьет меня по плечу. — Папа у нас крутяшка, забыла? Не забивай голову глупостями.
И я, чтобы не разводить лишние разговоры, молча киваю.
На следующий день, мне приходится снова ехать к Руслану. Он все еще болеет, а его мама активно продолжает заставлять сына есть мед. В этот день мы с ним почти не спорим, зато снова смотрит фильм, обсуждаем разные моменты, а потом я случайно натыкаюсь на гитару. Она стоит в уголке, спрятанная ото всех глаз.
— Значит, тебе всегда нравилось играть? — спрашиваю, проведя пальцами вдоль грифа. И в голове тут же воспоминания появляются, яркие, острые, обжигающие. Особенно тот поцелуй, от которого у меня… нет-нет, ничего у меня не было. Это все предрассудки.
— Я думал стать музыкантом, — отвечает он. Мы усаживаемся на кровать, Руслан кладет гитару между ног, обхватив ее рукой. Он умело проводить пальцами по струнам и тут же морщится. — Черт, звук шалит. Видимо перележала старушка.
— Почему ты хотел стать музыкантом? Чтобы девчонок кадрить? — наши взгляды пересекаются, и у меня снова возникает ощущение, что между нами что-то изменилось или меняется. Вот прямо сейчас. Мы будто подбираемся друг к другу, шаг за шагом, к самым потаенным местам. И это плохо, ведь так можно привыкнуть, а я не хочу привыкать. Не к Соболеву.