Давайте все убьем Констанцию

– Ты знаешь, где это находится? – спросил я.

– Бункер-Хилл? Да уж знаю, как не знать. Я же родился на соседней улице. Райончик тот еще. Мексиканцы, цыгане, ирландцы – отборнейший сброд всех цветов и мастей. Там еще похоронное бюро есть – «Каллаган и Ортега», я бегал туда глазеть на трупы. Одни имена чего стоят – как будто ты где-нибудь в Хуаресе… Бомжи из Гвадалахары, проститутки из Дублина, похоронные букеты от Розариты Бич… Эй, ты! – Крумли с недовольным видом оборвал свою речь, решив, видимо, что демонстрирует слишком большую увлеченность моими делами. – Ты, вообще, слушаешь меня или нет?

– Слушаю, – сказал я. – А почему бы нам не позвонить по этим меченым телефонам и не узнать, живы ли эти люди?

Не дожидаясь возражений, я схватил книгу и побежал к бассейну, где на столике в патио был телефон – слава богу, там тоже горел свет. Боясь взглянуть на Крумли и не увидеть его, я набрал первый номер. Но, кажется, Крумли был на месте.

Мне ответил далекий голос. «Этот номер больше не обслуживается». Не успел я подумать: «Вот черт!» – как услышал: – «Подождите».

Я быстро записал новый номер, набрал его и перенес телефон поближе к Крумли, чтобы ему тоже было слышно:

– «Каллаган и Ортега», добрый вечер, – произнесла трубка матерым прокуренным голосом с провинциальным акцентом, каким обычно говорят актеры из театра Эбби [11] .

От радости я чуть не засмеялся в голос – я увидел, как Крумли вздрогнул.

– «Каллаган и Ортега»! – повторила трубка с явным раздражением. Я продолжал молчать. – Да кто это, черт возьми?

Когда Крумли подошел, я уже нажал на рычаг.

Он споткнулся и грязно выругался.

– Говоришь, родился на соседней улице? – уточнил я.

11

Эбби – театр в Дублине.

– Через одну – не хочешь?

– Ну-ну, – сказал я.

Крумли взял в руки записную книжку Раттиган.

– Книга почти мертвых…

– Хочешь, попробуем еще один номер? – Я открыл справочник, пролистал и остановился на «Р». – Ага, вот, нашел. Это будет получше Царицы Калифии.

Крумли прищурился.

– Раттиган, Маунт-Лоу. Что еще за Раттиган живет на Маунт-Лоу? Насколько я помню, Маунт-Лоу – это то самое место, где раньше ходил большой красный трамвай, который возил толпы народа на холм, на пикники.

От этого воспоминания на лицо Крумли набежала тень.

Я ткнул в следующее имя.

– Раттиган. Собор Святой Вивианы.

– Во имя Христа-спасателя, и в соборе Раттиган окопался?

– Как-как ты сказал? Спасателя? Речь истинного неофита, – похвалил я.

У Крумли по-прежнему был категорически недовольный вид. Я пошел на крайние меры.

– Ладно, мне пора, – сказал я и решительно шагнул в темноту.

Рискуя переломать ноги, я вынужден был пройти метров десять, пока Крумли наконец не сдался.

– Интересно, как ты собираешься туда добираться, если у тебя нет ни машины, ни прав?

– Так ты меня отвезешь, – не поворачиваясь, сказал я.

Повисла тяжелая пауза.

– Ну что, по рукам? – помог делу я.

– И ты сможешь найти этот чертов Маунт-Лоу, где ходил трамвай?

– Меня возили туда года в полтора.

– То есть дорогу показать сможешь?

– Как сейчас помню…

– Ладно, заткнись, – Крумли закинул в свой драндулет несколько бутылок пива. – Садись в машину.

Мы загрузились в авто, попрощались с Гершвином, оставив его в Париже с любимой перфолентой, и отбыли.

– Только молчи, – сказал Крумли, – можешь, если что, кивать – да или нет.

Глава 8

– Не знаю, какого хрена я все это делаю… – проворчал Крумли, чуть не выехав на встречную полосу. – Я говорю, не знаю, какого хрена…

– Да слышу я, – сказал я, глядя на проплывающие за окном холмы и предгорья.

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь? – не унимался Крумли. – Мою первую и единственную жену. Она отлично умела пудрить мне мозги своими формами, размерами и улыбками на тридцать два зуба.

– Я – пудрю тебе мозги?

– Только попробуй скажи «нет» – живо вылетишь из машины. Или это, может быть, не ты, как только завидишь меня на горизонте, тут же садишься и делаешь вид, что поглощен разгадыванием кроссворда? И еще с умным видом вписываешь слова четыре, пока я не подойду и не настучу тебе по башке…

– Я что, действительно так делаю, Крумли?

– Не выводи меня. Ты смотришь на указатели? Давай посматривай. А еще скажи мне на всякий случай, зачем ты ввязался во все это дерьмо?

Я бросил взгляд на телефонную книжку Раттиган, которая лежала у меня на коленях.

– Она прибежала ко мне и сказала, что за ней гонится сама Смерть. Один из смертников со страниц телефонной книжки… Или тот, кто подкинул ей этот «подарочек». А может, она и сама уже вышла на него… Когда пыталась, как мы, разыскать этого типа, который имеет наглость посылать трепетным юным актрисам какие-то загробные словари…

– Юным? Тоже мне, нашел девочку, – проворчал Крумли.

– Да, девочку! Она не была бы звездой экрана, если бы не сохранила в себе этот пикантный налет нимфетки из Meglin Kiddie [12] , со всеми полагающимися сексуально-акробатическими ужимками. Нет, перед нами не старушка Раттиган. Перед нами – маленькая школьница Раттиган, которая в ужасе бежит через темный голливудский лес, полный диких зверей.

12

Meglin Kiddie – популярная в 1930–40–50-е годы театральная труппа, состоящая из актеров-детей до 16 лет.

– Так, понятно. Прогоняешь очередную рождественскую пургу в шоколаде?

– Что ты сказал?

– Без комментариев. Лучше подумай, зачем кому-то из этих обведенных красным друзей понадобилось посылать ей две книги гнилых воспоминаний?

– А что тебя так удивляет? Констанция за свою жизнь перелюбила кучу народу. А это значит, что теперь, по прошествии лет, куча народу ее ненавидит. Кому-то она отказала, кого-то бросила, кого-то просто забыла. Она же стала знаменитой. А они остались валяться в придорожной канаве. И вот теперь все состарились и перед уходом в мир иной решили ей отомстить.

– Ты рассуждаешь прямо как я, – сказал Крумли.

– Бог свидетель, я к этому не стремился. Я имел в виду, что…

– Да ладно, я пошутил. Тебе никогда не быть Крумли, как мне не быть Жюль Верном-младшим. Где мы?

Я поднял взгляд на дорогу.

– Стоп! Кажется, приехали. Это Маунт-Лоу! Когда-то здесь разбился насмерть великий исторический красный трамвай. Но это было давно.

– Профессор Лоу… – задумчиво добавил я, покопавшись в архивах подсознания, расположенных, по моим ощущениям, где-то по ту сторону глазных яблок, – человек, который во времена Гражданской войны изобрел фотографирование с воздушного шара…