Давид против Голиафа

Невозможно человеку, мыслящему в терминах адвайта-веданты, то есть «высшей недвойственности», объяснить пафос монотеистической эсхатологии, невозможно ведантисту объяснить эсхатологическую идею. Он скажет «да», в нашей традиции тоже существует концепция циклов, манвантары, которые соединяются в кальпы. Манвантара – это человеческий цикл, он кончается, исчерпываются возможности данного человечества, наступает «ночь Брахмы», возникает новое проявление сущего и так далее. Но ведь эсхатология – это не циклы, это не новое проявление, это не новый Золотой век после Кали-юги. Эсхатология – это уничтожение всего сущего и явление на его место новой земли и нового неба, это царство Божие, которое приходит на смену царству сатаны, или, если хотите, в более общих терминах, царство Божие, которое приходит на смену року, абсолютному року, вечному декрету неизменного, всегда вращающегося одинаковым образом неба… На смену ему приходит царство Божие, царство абсолютной свободы, царство абсолютного света. Значит, это победа над материей, победа духа, брошенного в темницу материи, над ней. И то, что придет царство Божие, – есть абсолютное добро, которого сейчас нет, но вместо него есть пока что виртуальный вектор добра, заключающийся в сопротивлении, противостоянии материи, противостоянии тьме. Отсюда все техники, отсюда аскеза, отсюда путь революционных анабаптистских сект Мюнцера и Гуса, отсюда все социальные движения с волей к абсолютной справедливости, которые всегда поднимались как религиозные движения, движения в фарватере света пророков в этом мире.

Когда мы оцениваем проблему в метафизических категориях, очень сложно перейти от этой перспективы к тому, что зло вместе с тем является внутри нашего человеческого общества еще и культурным фактором, уже опосредованным. То есть, было время, когда люди вообще не понимали, что есть зло… Что, кстати, отражено в Библии, что неким образом корреспондируется с темой некой невинности Адама в раю, которая необязательно является благим состоянием. Непросвещенность Адама, который не знал, что есть зло, что есть грех; он был, так сказать, в состоянии райского сна наяву, и мы приучены воспринимать это как блаженство, которое заведомо позитивно. Он не знал, что есть грех, значит, он был без греха. Но так в Библии не сказано, вообще такого вывода там нет. Он не знал. Но потом он узнал только то, что реально существует. Он же не изобрел грех в момент узнавания о нем, – он встретился с ним. А человек, который находится в состоянии дебилизма, человек, который является просто идиотом или наивным, человек, который просто не знает, как устроена вселенная, он же тем самым не делает вселенную вокруг себя, которую он не знает, благой, гармоничной совершенно. Но вдруг его что-то выводит из этого состояния, на него обрушивается водопадом правда реальности. И вот – потеря невинности. Но невинности-то не было вокруг, потому что существовала та сила негатива, которая персонифицирована в образе Змея. Ведь в традиции Змий – это ауроборос, окружающий реальность, сжимает ее и пожирает.

От того момента, когда о нем вообще ничего не знали и не хотели знать, зло приходит к тому моменту, когда оно превращается в развлечение, в эстетику, становится стержнем культуры, тем, что формирует всю цивилизацию – от досуга до жизненных идеалов. Это очень странно. Казалось бы, зло, которое пришло как инструмент разъяснения того, что есть сущее, не может быть банализировано до такой степени, чтобы превратиться в источник эстетики, любования, игры.

На самом деле, здесь есть любопытный процесс смешения. Во-первых – что такое эстетика? Сама эстетика нуждается в очень специальном и глубоком рассмотрении через увеличительное стекло теологического анализа. В конечном счете, эстетика невозможна без формы. А форма невозможна без проявления количества в материальном вещественном мире. Ибо что есть форма, если это не геометрия, не симметрия, если это не соразмерность, если это не ритм. Первичное эстетическое чувство связано с инстинктивным удовлетворением от обретенной гармонии. Самая первичная и самая сырая эстетика проявилась в античном мире, где она носила явно геометрический, ритмический характер. В мире рисовали всюду. В мире изображали людей, животных, богов, все что угодно. Но изображали их с функциональными целями, – чтобы им поклоняться, чтобы их заклинать, чтобы воздействовать на причинно-следственные цепи событий. Например, идолы на острове Пасхи или изображения, иллюстрирующие «Книгу мертвых» на стенах пирамид – это функциональные изображения, информационные изображения или магические изображения.

Изображения, которые созданы исключительно для эстетического удовлетворения от соразмерности и гармонии, появляются в определенном месте – Средиземноморская Ойкумена. Оттуда эта эстетическая концепция распространилась по всему миру. Эстетика проникла и на Восток, поскольку Восток через Средиземноморье был очень тесно связан с эллинской традицией. Как известно, Платона и Аристотеля вернули Европе арабы, но прежде, чем вернули, глубоко познакомились с ними. И мощные последствия античного послания действовали в арабо-исламской цивилизации, практически, вплоть до монголов. Монголы разрушили феерическое великолепие Халифата. Постмонгольская исламская цивилизация выглядит крайне одномерной и монохромной по сравнению с аббасидами. Но Ислам был спасен этим, потому что цветение ведет к гибели.

Эстетика, таким образом, распространилась очень широко. Что такое эстетика? На самом деле, это самая ранняя форма восприятия информации. Вот мы, когда входим в комнату, зажигаем свет, и в первую же долю секунды мы оцениваем эту комнату с точки зрения соответствия привычному, то есть тому, какой мы эту комнату оставили, уходя. Комната выглядит определенным образом. Слева этажерка, справа – вазочка, прямо – картина и так далее. И когда человек возвращается в комнату, которую он сам расположил, убрал, с которой у него связаны определенные воспоминания, он ее узнает, у него возникает чувство удовлетворения от того, что он оказался в привычном, знакомом мире. Между этим ощущением и эстетическим переживанием гармонии, ритма, симметрии, соразмерности есть прямая связь. Представьте себе, что кто-то побывал в этой комнате и произвел какие-то перестановки, все поменял местами. Вы зажигаете свет и оказываетесь в совершенно незнакомом пространстве. Это шок, который вас выбивает из нормального состояния. Предельный шок – оказаться вообще в космическом пространстве, где все непонятно – утрачивается ощущение присутствия «у себя». Но разве не то же самое испытывает человек, когда он сталкивается со звуковым диссонансом, с явной асимметрией, с неправильностью расположения поверхностей, углов, с тем, что не соответствует в нем ожидаемому, некой априорно присутствующей в человеке воле к пропорции, представлению о пропорции (я говорю о пропорции в очень широком смысле). Человек – это корпоральная система, погруженная в корпоральный мир, мир корпоральных ориентиров. Хождение человека по потолку вниз головой шокирует не только взрослого, но и маленького ребенка. Малыш, у которого еще нет устойчивого опыта, увидев нечто, не соответствующее общечеловеческим стандартам, начнет реагировать негативно, плакать и протестовать. Это значит, что ощущение того, как должно быть в корпоральном мире, встроено в человека априорно. Паттерны, шаблоны, мыслеформы, которые существуют в человеке, – это некие количественные программы, в соответствии с которыми человек оценивает приходящую к нему сенсорную информацию. Раздается за углом лязг скрежещущего металла – «ага, столкнулись автомобили, или что-то в этом роде». Информация не есть долетевший до него звук рвущегося металла; информацией этот звук становится тогда, когда он ложится в некую модель, некое клише. Если человек сталкивается с хаосом впечатлений, пятен и никак не может этот пазл собрать в узнаваемую картину, то это для него не информация, но хаос. Так вот, эстетика есть самая коренная базовая форма организации впечатлений, превращения их в информацию.

Чем информация отличается от знания? Знание – это сознательное проникновение в тайну нового, постижение того, чем поистине, в глазах Бога является данный предмет. А информация есть получение некого соответствия с априорной идеей, существующей внутри тебя, о должном, когда звуки, пятна, ритмы – все это ложится в некую картину, которая чему-то соответствует в твоей корпоральной данности. Кстати говоря, мы вступаем в информационное общество. Вокруг нас стремительный диктат информации вытесняет сферу знаний, сферу исследования, постижения, проникновения. На место всего этого приходит информация. То есть, потоки впечатлений, которые ложатся в заранее заготовленные клише. Мы становимся своего рода носителями искусственного интеллекта – какие-то шпенечки, клинышки, зубчики встают на место в заготовленные для них щели.

Первый шаг к информационному обществу был сделан в Элладе, как ни странно. Элладу рисуют детством человечества. Маркс говорил о том, что это смеющееся, ликующее детство человечества, имея в виду, что это все спонтанно, это все замечательно: статуи, песок, вода, венки, танцы. А, оказывается, это первый шаг к информационному обществу, первый шаг к тому, чтобы человек перестал быть человеком. Вот почему, кстати говоря, эллинизм воспринимался в раннем христианстве, да и в Исламе, как вызов духу, как угроза, как духовная язва. На самом деле, именно поэтому церковь боролась с эллинизмом. К сожалению, эллинизм оказался живучей и соответствующей естественному «глиняному» человеку традицией, которую не удалось вытеснить. Она осталась, действует, и, в какой-то степени, она сегодня победила. В христианскую эпоху эллинизм неоднократно возвращался, через Возрождение, через неоклассицизм, в самых разных формах.

Информационное общество – это общество, которое постулирует право материи быть непрерывной, гомогенной и не иметь ни малейшего зазора посреди себя. Это такая организация человека, при которой в нем уничтожается точка противостояния, капля света, – она выбрасывается из его сердца. Общество, которое было в Древнем Египте, не посягало на это. Тогда было общество тирании, общество рабов, из которых выжимали все соки, превращали их в едкий пот, в оливковое масло, но там не посягали на эту точку. Информационное общество говорит нам о том, что материя является потоком чистого количества, в котором разрыв иллюзорен, а континуум – окончательная правда о мире. Мир – континуум.

Таким образом, информационное общество – результат колоссального пути, который прошла эстетика от Эллады до нас, для того чтобы снова похоронить морально-этическое представление о зле и вернуть как бы аморальное, контрморальное переживание статус кво как единственно данного и должного, поток восприятия которого должен соответствовать системе заранее заданных клише…

Отсюда оказывается, что пространство, в котором мы живем, политическое пространство, небезразлично к теме добра и зла, и вот каким образом. Мы живем в царстве тирании бесконечной протяженности, которая нас гнетет как бессмысленный космос одинокую душу. Это обстоятельство должно транслироваться на человеческом уровне как политические технологии, социальный контроль, государственная организация, вся та система структур, в которых наши судьба, воля, внутреннее достояние отчуждаются от нас в пользу нелегитимных, безличных, античеловеческих образований, которые путем информационного насилия, эстетизации превращены в идолы. Мы служим этим идолам, отчуждаем от себя самую тонкую субстанцию, которая делает нас духовными существами. Мы превращаемся в марионеток, в пешек. Контроль, который мы привыкли называть властью, не есть власть, потому что власть в действительности – теологическое понятие, которое указывает на могущество Бога творить. А контроль есть редукция возможности. Что такое контроль? Контроль – это запрет на проход налево, направо, контроль – это запрет на провоз тех или иных вещей, это цензура. Это же все редукция, это же все ограничение возможностей… мы называем это властью. Власть нам не дает то, се, пятое, десятое, однако мы не видим, чтобы эта власть породила нечто небывалое. Она только отнимает у нас возможность сделать то, другое, третье, она сводит все к однообразным монохромным колебаниям молекулы в четко заданной частоте. Контроль есть информационный процесс. Контроль над деятельностью и возможностями каждого из нас, ограничение этих возможностей, есть возрастание информации в социальном объеме, подобно тому, как при охлаждении горячей взвеси, где много беспорядочных колебаний, энтропия убывает, а информация возрастает.

Контроль – это, опять-таки, информационная методология. Поразительно, что она связана с эстетикой, потому что эстетика играет огромную роль в формировании матрицы, которая штампует обитателей этого мира. Эстетика – это не просто те или иные клише или демагогия, подъем флага, распевание гимнов и так далее. Эстетика – это также и воля буржуа к соразмерности, гармонии и предсказуемости его обыденной жизни. Эстетика – это чистые улицы, вовремя приходящие трамваи, по-машинному четко работающие социальные структуры. В двадцатые годы это было очень красиво изложено. Мы, марширующие легионы, квадраты, карэ, посмотрите на запись физкультурных парадов тридцатых годов, какая колоссальная эстетика! Она могла быть построена только при доведении до виртуозности форм спортивного корпорального психологического контроля над человеческими массами.

Материя, которая вокруг нас протяженна и однородна, будучи «депутатом» негатива по уничтожению нас, может быть грубой и хаотичной, а может быть тонкой, высоко организованной. И когда материя тонка и высоко организованна, она гораздо более опасна! Потому что она, эта субтильная высокоорганизованная материя, которую большинство принимают за «дух», уничтожает нас, гнетет нас, вытирает о нас ноги. Взрыв таких структур, встречное уничтожение и разгром «духоподобной» материи является просто долгом каждого истинно свободного человека.