Давите их, давите

А вот знакомой «Нивы» не было. Нехорошо. И тут же забыл об этом.

Дед приник глазом к прицелу, стал вращать маховички наводки. Ствол ожил, медленно пошел вправо, потом чуть вниз, замер.

– Во так вот, - прошептал дед.
– Заряжающим будь, - напомнил Санычу.

Машины двигались медленно, угрожающе. В распутицу они здесь, конечно, не прошли бы, но сейчас подморозило, и путь был свободен, Пока. А потом им не уйти.

– И нам тоже, - прочитал и продолжил мои мысли Саныч, гнездо которого они собирались безнаказанно, точнее, показательно, разорить дотла. Чтобы другим неповадно было бунтовать. Чтобы хорошо запомнили мужики, что хозяин этой земли не хлебороб, а бандит…

– Давите их, давите!
– донесся из задней машины, видимо, через мегафон боевой бандитский клич.

– Снаряд!
– крикнул дед и открыл затвор.

Саныч загнал снаряд в казенник, дед лязгнул затвором и снова прижал глаз к прицелу.

И тут могучая ель у самой обочины качнулась, накренилась и, затрещав, стала все быстрее клониться к земле - и грохнулась поперек дороги перед первой машиной, дрожа ветвями.

Я привстал, оперся коленом о бруствер - позади колонны накренилось и рухнуло еще одно дерево.

Все, заперли. Теперь только или - или…

– Огонь!
– скомандовал себе дед и нажал спуск.

Пушка рявкнула, подпрыгнула и выбросила из ствола длинный язык пламени: между машинами встал и осыпался красно-черный куст земли, осколки льда из лужи.

Саныч звякнул затвором - вылетела дымящаяся гильза, завоняло сгоревшим порохом - кисло, тревожно.

Из кустов полетели на дорогу бутылки, оставляя за собой в чистом холодном воздухе вьющиеся хвостики дымков.

Одна удачно разбилась о крышу «жигуленка», шедшего (теперь стоящего) вторым, и его сразу охватило разлившимся пламенем и черным дымом. Другие попадали почти бесполезно: две взорвались на земле, остальные вообще не разбились.

Из подожженной машины выбросились вооруженные люди: двое из них стали кататься по земле, сбивая пламя с одежды, двое других открыли огонь по кустам. Им дружно ответили ружейные залпы.

– Откат нормальный!
– крикнул дед.
– Снаряд!
– И снова припал к прицелу, снова тронул маховичок - взрывом снаряда разметало дальнюю ель, ту, что перекрывала бандитам путь к отходу. Артиллерист!

– А ну пусти!
– вдруг взвился над нами знакомый возмущенный голос.
– Последний снаряд остался! Мазила!

Я обернулся: Яна, в сбившейся набекрень каске, вцепившись в дедов валенок, пыталась оттащить его от пушки. Дед брыкался свободной ногой, вопил:

– Уберите бабу! Снаряд!

Они ведь так пушку своротят.

Я схватил Яну в охапку и оторвал от деда вместе с валенком.

Ругаясь под нос, дед стал снова наводить пушку, поджимая босую ногу.

На дороге вовсю бушевало пламя, горящий бензин растекался по замерзшим колеям, поджигал неразбившиеся бутылки, добрался еще до одной машины, и у нее взорвался бак. Выскакивали из машин боевики, бросались в лес, в болота. Которые не замерзали даже в январе.

Машина Махноты, тыкаясь мордой туда-сюда, пыталась развернуться, нащупала проход в разметанной ели, вырвалась на свободу, стала набирать скорость.

Дед выстрелил. Снаряд разорвался почти под багажником.

– Во так вот!
– сказал дед и вырвал у Яны из рук свой валенок.

Машину подбросило взрывом, будто она получила хороший пинок под зад. У нее разом распахнулось все, что могло, - все дверцы, капот, крышка багажника, сорвались с крыльев и покатились по дороге запасные колеса.

Из машины выпали водитель и, видимо, сам Махнота. К ним, со стороны шоссе, подлетела иномарка, подхватила и умчала.

– Ты почему здесь?
– закричал я на Яну.
– Пост оставила?

Она виновато вскочила и помчалась к сараю.

Я кинул взгляд на поле затихающего боя и побежал за ней. Но мог бы и не бегать, она управилась без меня. Правда, посмотреть стоило.

За сараем завершалась локальная битва. Толстяк корчился на земле, схватившись за ногу - достал-таки его Прохор картечью. Длинноволосый, навалившись на него, колотил его лицом о землю, пытался вырвать ружье.

Разгневанная Яна, потеряв каску, разметав по ветру свои прекрасные пепельные волосы, мчалась на них, размахивая дубинкой. Перехватила ее двумя руками и со словами: «Ах ты б…!» - обрушила на голову бандита. Хорошо - не на Прошкину.

Я бросил ей наручники, похвалил и вернулся на место основной схватки.

Дед Пидя и Саныч уже мирно выпивали, сидя рядышком на бруствере, свесив ноги, похожие на двух воробышков на заборе. С дороги подтягивались наши бойцы, ведя пленных. Подошел и Андрей.

Наши бравые воины бросали в кучу трофейное оружие и строились. Вот это так да!

Бандиты - закопченные, в болотной жиже, с побитыми в азарте и праведном гневе мордами - сбились в стаю, хоронились друг за друга.

– Потери есть?
– спросил я.

– Есть, - ответил бородатый мужик с двустволкой образца 1700 года.
– Васька Клюев в самом начале сбежал.

– А с их стороны?

– Один там лежит. У него наша граната в руке взорвалась. Мы ее бросили, а он, значит, подобрал.

– Ты им речь скажи, - шепнул мне Саныч.
– Поздравь.

И я сказал:

– Молодцы, ребята! Победили врага. Стало быть, вот так с ними и надо воевать - беспощадно давить их всем миром. Пусть знают, кто на нашей земле хозяин!

Саныч подошел к пленным:

– Славная компания. Что с ними будем делать?

– Отпустим, - посоветовал один из бандитов.

– Нечего их отпускать!
– качнулся вперед дед Пидя.
– По законам военного времени: допросить и расстрелять!

Бандиты переглянулись, забегали глаза, языки по пересохшим губам.

– В болото их, - сказал бородатый партизан.

– Или повесить, - не совсем членораздельно, но упрямо предложил Пидя.
– На отдельно стоящем дереве.

Я вышел вперед.

– Я полковник милиции.
– Они враз повеселели: если моя милиция, значит, самосуд отменяется.
– Кто из вас был у Белого дома? Во время событий.

Трое с готовностью растолкали своих коллег и вышли вперед, с надеждой уставились на меня, ждали теплого слова.

– Стреляли?

С усердием закивали, дураки.