Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка

Алан включил радио и постарался поймать новостную волну.

Опять Вике показалось, что ее надежды рушатся. Неужели этот журналист не понимает, чего ей стоит каждая поездка в Филимонки? Она рассердилась на него. Будь у нее деньги на автобус, выпрыгнула бы из машины и добралась домой сама.

Не пожелавший брать на себя никаких обязательств журналист и молодая девушка, затеявшая крестовый поход за вызволение Вани из ада, бросили в мокрую траву окурки и, погруженные каждый в свои мысли, заторопились в Москву.

Прошли сутки, а Вика все еще чувствовала себя обиженной безразличием журналиста к Ваниной судьбе. Ей не терпелось узнать, собирается ли он писать статью. Несмотря на поздний час, она решила позвонить Алану. Он опять стал очаровательным английским джентльменом и сказал, что еще долго не сможет забыть Ваню, потому что от его блокнота до сих пор смердит вонью психушки. Он уже успел переговорить с редактором. Тот предвидел бурную реакцию добросердечных читателей и боялся наплыва телефонных звонков.

— Но это же хорошо! — воскликнула Вика. — Может быть, кто-нибудь из них захочет усыновить Ваню?

Алан ответил, что газета вовсе не желает оказаться вовлеченной в судьбу мальчика, да им и сотрудников не хватит отвечать на читательские звонки. Как бы там ни было, Алан уговорил редактора поставить материал в один из августовских выпусков, когда с новостями бывает негусто.

Вика положила трубку. Неужели Алан так и не понял, насколько важно выиграть время? Каждый день, проведенный Ваней в интернате, буквально высасывал из него жизнь. Ее одолевало отчаяние. Снова она одна против целого мира…

Однако Алан все же написал статью и до публикации показал ее Вике. Вика не согласилась только с одним его выводом. Алан утверждал, что таким подросткам, как Алеша, суждена ранняя смерть, тюрьма или пожизненное содержание в психушке.

— Вы не правы. Вера в Бога дает Алеше силы, которых нет у его приятелей. Его ждет другая судьба.

В середине августа статья Алана появилась в газете под заголовком “Сироты, брошенные Матерью-Россией". Ее сопровождало несколько жутких фотографий: мальчик в смирительной рубашке, дети с синдромом Дауна в манеже без единой игрушки. Рядом напечатали снимок: радостно улыбающийся Андрей с выгоревшими на солнце волосами. Он прижимал к уху пластмассовую трубку, как будто разговаривал по телефону со своей будущей семьей во Флориде. И тут же, подчеркивая контраст, фотография обритого наголо Вани: сдвинув брови, он смотрел прямо в объектив, словно спрашивал: “Почему я здесь? Чем я заслужил такую участь?” Лишь очень дотошный читатель мог бы заметить, что у него чуть раздута щека, за которой пряталась кислая виноградина.

Британцы, естественно, не остались равнодушными к публикации. Одна женщина выразила твердое намерение усыновить Ваню. Но радость Вики была преждевременной. Сэра объяснила ей, что из-за отсутствия соответствующего соглашения между Великобританией и Россией процедура международного усыновления невероятно сложна. Итак, Ванины шансы были практически равны нулю. Но он об этом не знал и по-прежнему ждал своего ангела-хранителя.

В октябре Вику уволили. Она снова и снова прокручивала в голове события последних месяцев. Да, она немало сделала для Вани. Но все ее усилия ни к чему не привели. Она хотела перевести его в детский дом, где он мог бы учиться, но его туда не приняли. Она уговорила Наташу отказаться от родительских прав, чтобы ребенка усыновила приемная семья, но оказалось, что все гораздо сложнее, чем она предполагала. Она привезла журналиста, чтобы он собственными глазами увидел, в каких условиях живут несчастные дети, и он написал честную статью, но и это ничего не изменило. Ваня продолжал медленно угасать.

Безрезультатная борьба измотала Вику. Она молилась, чтобы Бог послал ей сил, и тут вдруг ей пришло в голову, что в трагической судьбе Вани виновата вовсе не она. Не она родила его на свет. Не она отдала его под опеку государства. Не она отправила его в психушку. Она могла только горевать, что ничем не может ему помочь. “Я билась головой об стену. Меня охватило чувство, что я ничего не значу в этой жизни. У меня опустились руки”.

Оставалось последнее. Надо было съездить в дом ребенка и признаться, что все ее старания ни к чему не привели. Они там тоже расстроятся, ведь, как ей казалось, они тоже переживали за судьбу Вани. Вика заставила себя вылезти из постели, заварила крепкий чай, положила в чашку три ложки сахара и, подойдя к телефону, набрала знакомый номер. Довольно долго никто не брал трубку. Наконец, Вике ответил тихий голос, почти полностью заглушаемый помехами.

— Адель, это вы?

Голос на том конце провода что-то прошелестел.

— Адель, — почти крикнула Вика, — мне надо поговорить с вами о Ване.

— Ну конечно! Все замечательно устроилось, правда? — отозвался голос.

Вика нахмурилась. О чем это Адель?

Помехи усилились, и Вика разобрала всего несколько слов. Ей послышалось или Адель в самом деле сказала: “Он здесь… Он вернулся”?

— Кто? Кто вернулся?

Вика сползла на пол.

— Ваня здесь. Вернулся в дом ребенка. Его сегодня утром привезли, — продолжала Адель. — Совсем недавно. Ну, сами увидите. Мы вас ждем.

Меньше часа потребовалось Вике, чтобы добраться до дома ребенка № 10. В коридоре ей никто не встретился, зато ее оглушил громкий крик, эхом метавшийся между стенами. Вика двинулась на этот крик. Голос вроде знакомый… Но нет, с чего бы Ване так кричать? Между тем невидимый ребенок прямо-таки заходился в истерике. Навстречу Вике вышла женщина в белом халате.

Она осуждающе посмотрела на Вику:

— А, это вы! Может, хоть вы объясните, что происходит. Он говорит, что хочет обратно в интернат! А вы утверждали, что ему там плохо.

Вика прислушалась. Да, это Ваня. Он громко вопил:

— Хочу домой!

— Где он?

— В шестой группе. Адель поехала за Валентиной Андреевной. Может, она разберется, что с ним.

Вика помчалась в шестую группу. У Вани горели щеки, из глаз безостановочно текли слезы, а сам он извивался на руках незнакомой воспитательницы, показывая на потолок и крича: “домой, домой, домой!” Вике еще не приходилось видеть его в таком состоянии. Ваня был до того не в себе, что даже не заметил ее появления. Вокруг него столпились растерянные сотрудницы дома ребенка. Они вообще не привыкли, чтобы дети так активно выражали свое недовольство.

Впрочем, скоро все разъяснилось. В дверях появилась Валентина Андреевна. За ней робко пряталась дрожащая от ужаса Адель — как всегда, больше всего ее пугала необходимость нести ответственность за скандал. Стоило Ване увидеть любимую воспитательницу, как он буквально прыгнул к ней на руки и крепко прижался к ее груди. Тишина была восстановлена. Валентина Андреевна величаво, как океанский лайнер, раздвинула толпу и унесла Ваню наверх, в тот единственный “дом”, который он знал. Вся боль и мука прошедших девяти месяцев вылилась в отчаянную мольбу: он хотел оказаться “дома”, с Андреев-ночкой. Для любого другого ребенка тихая комната для неизлечимо больных стала бы последним местом, куда он мог всей душой стремиться. А для Вани, вырвавшегося из тюремного режима психушки, вторая группа была родным домом.

То, на что Вика потратила все душевные силы, совершенно неожиданно стало реальностью. Но как это случилось? Вике требовалось объяснение, но Адель была настолько переполнена эмоциями, что обращаться к ней не имело смысла. Тогда Вика принялась расспрашивать сотрудниц дома ребенка.

— Вышел новый закон, — сказала заместительница Адели.

Ее коллега кивнула:

— По новому закону малолетнего пациента можно вернуть в дом ребенка для дальнейшего лечения и уточнения диагноза.

— А что стало с другими детьми? — спросила Вика. — Их тоже вернули в дома ребенка?