Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка

Я рассказала им, как он заботился о других детях. Как, проявляя чудеса терпения, учил разговаривать Андрея. Как в больнице поддерживал Эльвиру, как по-братски опекает Юлю. Его сердце полно любви, и он щедро делится ею с другими.

Американцы внимали мне затаив дыхание и явно были в шоке от услышанного. Напоследок Ваня пожелал им счастливого пути и помахал рукой.

Я попрощалась с Ваней сдержанно, но сказала, что мои подруги Рейчел и Энн будут его навещать. О надеждах, связанных с проектом Марии, я намеренно умолчала. Не хватало ему нового разочарования. Что касается меня, то я всегда была ему другом, а не мамой. Вот и в тот последний день мне пришлось отчаянно бороться с собственными инстинктами, чтобы не обнять мальчика и не прижать к себе. Я поцеловала его в голову, повернулась и пошла прочь, мечтая поскорее оказаться дома, со своими детьми”.

21 Август — сентябрь 1998 года Сила зажженной свечи

В августе Алан перевез семью в Иерусалим, однако мыслями и чувствами Сэра все еще оставалась в Москве. “Помню первые недели в Иерусалиме. Я выгуливала привезенную из Москвы собаку по оливковым аллеям местного парка, а сама все думала о Ване, который томится в доме ребенка. Я смотрела на своих детей, которые целыми днями носились на велосипедах и быстро загорели на жарком солнце, а перед глазами вставало мертвенно-бледное лицо Вани, напрасно ждущего, что придет кто-нибудь и выведет его во двор погулять. Пока мои сын и дочь привыкали к свежей питте и крупным черным маслинам, Ваня питался серыми порошковыми омлетами. Друзья клятвенно обещали навещать его, но я-то знала, что каждый из них может стать жертвой дурного настроения Адели и будет навсегда изгнан".

Сэра представила, как Ваня вместе с ними включается в иерусалимскую жизнь. В Москве она ни за что не позволила бы себе подобных мыслей. Какую бы любовь она ни испытывала к Ване, она никогда не думала о его усыновлении. Более того, всю свою энергию она направила на помощь Марии и другим энтузиастам, убежденным, что дети должны воспитываться в семье, а не в государственных учреждениях. Но теперь, вдалеке от Москвы, Сэра все острее ощущала свою ответственность за мальчика.

Каждый день она звонила в Москву. Опасность того, что Ваню вместе с пятилетними детьми отошлют в интернат № 30, никуда не девалась: малейшая задержка с оформлением документов, необходимых для его участия в проекте Марии, — и Адель спровадит его в интернат, просто потому, что ей так проще. Новости из дома ребенка были неутешительными. В последнем телефонном разговоре с заместительницей Адели та нахваливала интернат № 28 — дескать, там лучшие в Москве условия, вот бы устроить туда и Ваню.

— А сами вы там были? — поинтересовалась Сэра. — Может, там и лучше, чем в других местах, но он опять окажется под замком.

К счастью, в доме ребенка осталась женщина, ради Вани готовая на все. Вера — та самая сотрудница, что два года назад сопровождала Ваню в психушку, держала связь с Марией, которая объясняла ей, как надо действовать. Вера горела желанием помочь Ване и выполнила все инструкции Марии. Сэра позвонила Вере домой, и та с гордостью сообщила, что министерские чиновницы — те самые женщины, которые так препятствовали усыновлению Вани, — согласились на участие мальчика в патронатной программе. Это было чудо. Еще четыре дня напряженного ожидания — и дом ребенка получил вожделенную путевку.

Рейчел сдержала обещание и постоянно навещала Ваню. Сэра настоятельно советовала ей улыбаться охранникам и не забыть поблагодарить их за преподнесенный ей на прощание подарок — поэтический сборник.

Наконец-то Сэра нашла время пролистать книгу и внимательно изучить посвящение. Это был изрядно зачитанный и явно любимый томик стихов Евтушенко, популярного в 1960-х годах поэта, чьи выступления в свое время собирали целые залы. Подписал его Виталий — старший охранник, который всегда вел себя крайне официально и не разрешал Сэре уводить Ваню за ворота. Оказалось, Виталий мог быть совсем другим человеком. Его послание было исполнено благородства и доброты. Он благодарил Сэру за заботу о российских больных детях “в условиях экономического кризиса в России” и высоко оценивал ее усилия по поиску для Вани семьи и лучшей жизни. Листая на ближневосточном солнце пожелтевшие страницы, Сэра ощутила искреннюю симпатию к охранникам. Инженеры и даже научные сотрудники, в Советской России занимавшие довольно высокое положение, они в одночасье оказались выброшенными на обочину жизни. Водоворот перемен прибил этих людей к крыльцу дома ребенка, а об их новом социальном статусе свидетельствовала выданная им дешевая форма.

Но Рейчел так и не удалось передать дарителю благодарность от Сэры. Когда на следующий день она пришла в дом ребенка, охранник едва поздоровался с ней. Разговаривать он был не в настроении и очень неохотно пропустил ее внутрь.

Рейчел ждала в коридоре. Минут через пятнадцать вышел врач и сказал, что она не вовремя. Еще через несколько минут в коридоре появилась маленькая нескладная фигурка в комбинезончике и красной рубашечке. Мальчик глядел перед собой не по возрасту серьезно.

Присмотревшись к ней получше, он вдруг закричал:

— Рейчел!

— И добавил: — Я не еду в Англию.

Знаю, кивнула Рейчел. В Лондоне она встречалась с Джорджем, и ей сразу бросилось в глаза, как он опечален. Собственно, именно это она и хотела сказать Ване, но не смогла вспомнить, как это будет по-русски. В голове вертелось только одно слово: “мутный”. Но она рассчитывала, что Ваня ее поймет. Он слушал ее очень внимательно. “Ты ведь помнишь, как он это умеет: замирает и весь собирается, как будто предчувствует, что сейчас узнает что-то важное. От него мало что ускользает”, — писала она Сэре.

Ваня интересовался, какая жизнь его ждет, если он попадет в проект Марии — например, будет ли у него брат? Рейчел ответила, что, скорее всего, у него там будет большая семья. Потом они стали играть. Ваня запирал Рейчел в шкафу и отходил. Его веселило, когда она принималась притворно хныкать. Потом его позвали обедать, и Рейчел сдала его с рук на руки молодой женщине с кислым лицом, которая сделала вид, будто не узнает ее. Дети, как всегда, сидели по местам, напоминая маленькие манекены.

Солнце било в окна, и текст на экране монитора делался неразличимым. Сэра встала, закрыла ставни и вернулась к письму Рейчел: “Думаю, в доме ребенка будут скучать по Ване. По его громкому голосу, по его неуемному любопытству ко всему на свете, по его жизнелюбию, которым он словно озаряет этот мрачный дом. Дети здесь делятся на две группы — обидчиков и обиженных. Боюсь, это заведение не внушает мне теплых чувств. Ну, а Ваня пока ждет перевода в проект Марии”.

Сэра пробежала глазами оставшуюся часть письма, посвященную нараставшему в Москве кризису. Рейчел писала о бесконечных терпеливых вереницах вкладчиков перед закрытыми дверями банков, о безобразной сцене, которую наблюдала своими глазами: две пожилые женщины затеяли драку за место в очереди в обменный пункт. Сэра включила круглосуточный канал телевизионных новостей. Москва. Толпы осаждающих банки людей, отчаянно пытающихся спасти свои сбережения. Похоже на начало революции. Сэра смотрела на столичные потасовки, когда зазвонил телефон. Это был Алан. Его срочно посылают в Москву, сказал он. Улетает дневным рейсом. Сэре стоило немалого труда не удариться в панику. “Мы всего десять дней пробыли в Иерусалиме. У меня почти совсем не осталось денег, не было разрешения на жительство в Иерусалиме, я не знала здешних правил дорожного движения и даже Кэтрин в школу не смогла бы отвезти. Но, утешала я себя, по крайней мере, Алан будет в Москве, когда Ване придет время знакомиться с патронатной семьей”.

В новостях только и говорили что о финансовом крахе. Россия была на грани банкротства. Рубль стремительно обесценивался. В банках не было денег, и они просто-напросто закрывали двери. Видеокамера показывала пустые полки магазинов. Люди сметали все подряд, пока деньги не превратятся в ничего не стоящие бумажки. На улицах собирались пенсионеры, злобно потрясали кулаками и, размахивая красными флагами, клеймили мошенников-капиталистов, укравших их сбережения. И тут Сэру обожгла ужасная мысль. Мария с ее программой патронатных семей не может не пострадать в этом кошмаре. Не исключено, что она не сможет взять новых детей. И Ваня останется в доме ребенка № 10.

Сэра не находила себе покоя долгих четыре дня, пока Алан, наконец, не выкроил время и не побывал у Марии. Ее намерения насчет Вани не изменились. Она сказала Алану, что мальчик останется в доме ребенка еще на три дня, но не больше — до седьмого сентября. Однако, согласно требованиям министерства, прежде чем стать участником программы, ребенок должен пройти врачебное освидетельствование. Поэтому Ване предстоит на сорок дней лечь в Морозовскую больницу. Конечно, это невесело, но Мария твердо обещала, что в больнице Ваню будет наблюдать врач, работающий в их программе. Впрочем, Ваня с ним уже знаком — они виделись во время первой встречи мальчика с Марией. Да и у нее будет больше времени, чтобы подобрать ему подходящую семью.