Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка
Шрифт:
В тяжелых случаях, когда дети находятся в учреждениях с самого рождения, возникают нарушения мозга, которые можно зарегистрировать с помощью различных методов нейровизуализации.
Постоянный стресс приводит к отмиранию определенных участков мозга, которые в первую очередь отвечают за понимание собственных эмоций и намерений других людей.
Даже в случаях, когда ребенок получает достаточное количество питательных веществ и калорий, он остается маленьким из-за специфических условий проживания — он испытывает постоянный стресс от отсутствия рядом близкого человека, и то, что он съел, не усваивается. По данным исследований, проведенных в Румынии, примерно за три месяца такой жизни ребенок теряет один месяц роста и веса. Подобные результаты были получены и в Санкт-Петербурге — за пять месяцев нахождения в доме ребенка дети недобирают одного месяца в весе и росте.
Мы также видим серьезные изменения в когнитивном развитии.
Святослав Довбня и Татьяна Морозова заключают: “То, что происходит с детьми в интернатах, такая же медицинская проблема, как дизентерия или грипп. Это болезнь, которую надо лечить. Для младенца отсутствие постоянного близкого взрослого, который бы знал и понимал потребности ребенка, является крайне опасным. Пока такого человека не будет, любые вливания — финансовые, материальные, в виде людских ресурсов и волонтерской помощи — будут, к сожалению, достаточно бессмысленными”.
Остался еще один человек, который не нашел себе места в этой книге. Речь идет о двенадцатилетней девочке из детского дома. Она не помнит свою прелестную маму с вьющимися волосами, которая умерла, когда малышке исполнилось всего восемь месяцев. До недавнего времени девочку навещал пожилой мужчина с палкой, ее отец, однако его уже некоторое время не видно. Девочку зовут Таня в честь бабушки, и у нее унаследованные от матери красивые черты лица.
Много российских пар приходили в детский дом посмотреть на нее, однако их пугала ее медицинская карта, в которой, было сказано, что она “инвалид”. На самом деле у нее была только одна медицинская проблема — заболевание сердца. И эта проблема была давно и успешно устранена.
У меня не было возможности встретиться с Таней, но мне сказали, что, несмотря на долгое пребывание в детском доме, она живой ребенок, умеющий выражать свои мысли и пытающийся завоевать любовь воспитательниц. Во всяком случае, ни один человек из тех, кто с ней виделся, не может ее забыть.
Эпилог
Сентябрь 2009 года
Мальчик из Бетлехема
После моего приезда в Америку прошло десять лет. Мне достаточно было одного взгляда на фотографию, которую Алан в 1996 году сделал на территории психиатрического интерната, чтобы понять, какой большой путь я проделал. Чтобы скрыть мою остриженную наголо голову, он тогда надел на меня бейсболку, но я никогда не избавлюсь от стыда за то время. Бейсболка команды “Рэд Соке". В Америке много бейсбольных команд, но почему это оказался “Рэд Соке"? Я болею за команду “Янки”. Иногда поддерживаю команду “Филлиз”, и то только потому, что живу в Филадельфии, но болеть за “Рэд Соке” я не буду никогда. Я надеюсь, что жители Новой Англии простят мне это.
Сейчас я учусь в средней школе Фридом в городе Бетлехеме, штат Пенсильвания. Мой любимый предмет — история. Чтобы успеть на школьный автобус, я каждое утро встаю в 5.45, и, поверьте мне, это не большое удовольствие. Но как бы я ни уставал, я никогда не ложусь спать днем. В России я потратил впустую значительную часть своей жизни, находясь в кровати, и сейчас меня не покидает чувство, что мне еще очень много предстоит наверстать.
Мне было девять с половиной лет, когда мама привезла меня в Америку, но меня определили в первый класс. По-английски я не говорил, и мне нужно было его быстро выучить. Мне повезло, потому что в группе продленного дня я подружился с одним мальчиком. Его зовут Дэнни. Он был моего возраста, но учился уже в четвертом классе. Дэнни учил меня так же, как я когда-то в России учил Андрея. Андрей научился от меня говорить по-русски, а я научился говорить по-английски от Дэнни. За два года, что мы были вместе на продленке, мы разговаривали каждый день — до уроков и после уроков. Он был первым, кто пригласил меня к себе на день рождения и предложил остаться у него дома ночевать. С тех пор прошло много лет, но Дэнни и сегодня — мой лучший друг.
Мама говорит, что, когда я учил английский, моим самым любимым словом было "наш, наши”. У меня никогда не было ничего своего, и поэтому я любил говорить о “нашем автомобиле” и “нашем доме”. "Это все наше”, — часто повторял я, как бы стараясь убедить самого себя, что все это у меня больше не отнимут.
О том, что происходило в первые месяцы после моего приезда, моя мама может говорить часами. Она» например, дала мне ящик инструментов, который стал моим самым дорогим
сокровищем. Теперь она понимает, что самыми счастливыми моментами в моей жизни в России были те редкие случаи, когда я играл с молотком и гвоздями. Она напоминает мне, что я любил играть со снегом и возвращался домой мокрый и грязный. В России мне никогда не позволяли делать ничего подобного. Очень скоро после моего приезда в Америку она повела меня в парк дикой природы. Вид клеток и животных за решеткой очень растревожил меня. Я не переставал спрашивать: “А почему это животное — за решеткой?" Но не все меня пугало или напоминало о том плохом, что я пережил в России. Мама часто вспоминает о том, что произошло при посещении Диснейленда. Тигра — персонаж из книжки про Винни-Пуха — перестала играть свою роль (что строжайше запрещено в Диснейленде), подошла к моей маме и прошептала ей на ухо: “Благослови его Господь!" Я думаю, Господь услышал молитву Тигры!Однажды, в третьем классе, произошло вот что. В школе проводился сбор, на котором всех мальчиков призывали вступать в клуб скаутов “Львята". Я не очень хорошо представлял себе, что означает вступление в этот клуб, но, похоже, там должно было быть много интересного, например походы. В тот же день после школы я рассказал об этом маме и попросил разрешения вступить в клуб “Львята”. Она не была уверена, что участие в деятельности клуба будет мне по силам, учитывая мои ограниченные возможности, и, судя по всему, не хотела давать мне разрешение. Я сказал ей: “Мама, дай мне шанс” (я сказал по-английски, но построил фразу по-русски, который тогда еще немного помнил). После этого она не смогла мне отказать.
Когда я по возрасту перерос “Львят”, ребята в моей группе стали решать, к какому из взрослых отрядов бойскаутов присоединиться. Мы просмотрели по крайней мере четыре отряда, и один из них произвел на меня огромное впечатление. И, несмотря на то что большинство ребят решили все вместе вступать в один отряд, я выбрал другой. Это был отряд № 362, на мой взгляд, самый лучший из всех. Я сразу понял, что он очень хорошо организован и пребывание в нем может дать мне очень много.
Но маму это обеспокоило. Она думала, что один я там буду чувствовать себя не очень комфортно. “Разве ты не хочешь пойти в один отряд со всеми своими друзьями?” — спросила она.
Но я стоял на своем: “Мама, даже и не думай меня отговаривать!”
Было это пять лет тому назад. Теперь мама часто говорит мне: “Джон, я должна признать, что ты был прав, когда выбрал отряд № 362”. В этом отряде я приобрел очень много друзей, мы вместе обследовали окрестности нашего города, я получил массу полезных для жизни навыков. Что мне нравится больше всего — мои новые друзья никогда не обращали особого внимания на то, что я человек с ограниченными возможностями. За те пять лет, что я в этом отряде бойскаутов, я здорово повзрослел и приобрел навыки лидерства.
В 2006 году, чтобы подняться до уровня “испытанных бойцов” и присоединиться к “Ордену стрелы” — это нечто вроде почетного общества бойскаутов, — мне нужно было пройти через “испытание”. Испытание состояло в том, что я должен был совершенно один провести ночь в лесу. С собой нельзя брать ни телефон, ни фонарик. Для передвижения мне нужны ходунки или костыли, но во всем остальном требования ко мне были точно такими же, как ко всем. Единственное, что мне позволили взять с собой, — это спальник и брезент, чтобы я не промок и не замерз. На завтрак мне выдали яйцо и апельсин. Маму я уговаривал целую вечность, но в конце концов она согласилась, и я с другими скаутами ушел в ночь. Когда мы прибыли на место, было около 11 часов вечера, шел дождь и уже стемнело. Один старший скаут отвел меня в лес и ушел. И вот я очутился один посреди леса, в полной темноте. Там не было ни одного сухого места, чтобы лечь спать, и даже брезент не спасал от дождя. К утру всю мою одежду можно было выжимать — так я промок, — и я почти не сомкнул глаз. Мама клянется, что в ту ночь, беспокоясь обо мне, она тоже не сомкнула глаз. Когда взошло солнце, я съел яйцо и апельсин и стал ждать, когда за мной придут. Я выдержал испытание, прошел проверку на прочность и стал членом “Ордена стрелы”. С того времени я участвовал во многих мероприятиях ордена и гожусь тем, что я член особого братства “Ордена стрелы”.
Мы с мамой принадлежим к приходу православной церкви Святого Павла в Эммаусе, штат Пенсильвания. Эта церковь — одна из самых прочных нитей, связывающих меня с моим прошлым. Среди тех немногих вещей, которые я привез с собой из России и которые имеют значение и в Америке, было мое свидетельство о крещении, подписанное священником, приходившим в дом ребенка № 10. Я посещаю воскресную школу при храме, а раньше прислуживал у алтаря. Церковь эта маленькая, но туда ходят прекрасные люди. Я всегда могу рассчитывать, что они купят у меня кукурузные хлопья, когда я занимаюсь ежегодным сбором средств в пользу движения бойскаутов.