Даймон
Шрифт:
И походка не такая, как после лекций — напряжённая, чуть нервная, словно вокруг минное поле…
Чушь, конечно. Наверно, у самого Алёши настроение подобное выпало — нервное, с напрягом. Подумав немного, он и сам рассудил: чушь. Но случаем все же воспользовался. Подошёл. Протолкался.
Профессор, здрасьте!
Понятно, не плебейское «здрасьте!» — «добрый день». И без всякого «Профессора», по имени-отчеству, со всем студенческим пиететом. Мол, если не торопитесь, если у вас нет четвёртой пары…
Вышли из жёлтого университетского корпуса вместе. У одного лекции закончились, у другого тоже.
А тут памятник. С
— А сами как думаете, Алексей?
— Ну-у, — Алёша вздохнул, очки поправил. — Не верится , если честно. Год назад наши… Демократы шум подняли насчёт фальсификации. Бюллетени, открепительные талоны, протоколы комиссий с не теми печатями. Но теперь они, демократы, выборы и проводят, Президент за всем следит! Чего опротестовывать?
И на Профессора покосился. Не сказал ничего Женин родитель, кивнул чуть заметно. Слушаю, юноша., продолжайте.
В метро спускаться не стали — через парк своим ходом пошли. До Профессорова дома всего полчаса ходу, и погода подходящая, словно на заказ. Солнышко, почти весна…
— Дело, конечно, не в демократии, это я, Профессор, понимаю. Никому демократия, честно говоря… Сейчас, как и год назад — Восток против Запада. У нас… На Востоке, где русскоязычные — Десант, во Львове — «Опир». Теоретически и те, и другие могут объявить выборы незаконными, вывести народ на улицы — если денег хватит.
— Хватит…
Не понял Алёша, кому сказано было. Ему, в знак согласия или просто слово эхом отозвалось.
…Всего год назад он, Алексей Лебедев, в эту самую демократию верил! В палатке мёрз, воззвания господина Усольцева расклеивал…
— Но почему — переворот? Победит, скорее всего, Восток…
…Юго-Восток. № 72.
— …Русскоязычных избирателей много, они сейчас объединились, значит, у нас… у них в парламенте будет большинство. И премьер будет с Востока. Так что? Националы свой «Опир» в бой бросят? Вы этого боитесь, Профессор?
Сказал — и язык прикусил, потому как плохо вышло, хуже некуда. «Боитесь» — даже не намекнул, прямо в лоб врезал. Но не обиделся Профессор, вновь кивнул согласно.
Остановился. По сторонам поглядел. Деревья старые в чёрной коре, влажные голые ветви сирени, мокрый лёд под ногами…
Весна рядом, но зима не ушла.
— Вы, Алексей, не учитываете два фактора. Первый — внешний. Штаты — и те от расклада сил в мире зависят, а мы точно — не Штаты. В близкой перспективы возможны… Скажем так, серьёзные и быстрые перемены, которые могут и нас… Накрыть.
— В смысле… Война? С кем?!
— Перемены — не только война… Но и она тоже — как некая гипотетическая вероятность. В Европе не воевали шесть десятков лет, забыли, поросли жирком… Если начнётся, будет не трагедия — катастрофа. И внутренний фактор. Перевороты производит тот, у кого есть деньги и реальная вооружённая сила. Деньги есть у многих. А сила? Десант и «Опир» прошу не предлагать — это ещё игрушки.
— Сила? Менты… То есть, МВД, госбезопасность, армия. Они подчиняются Президенту! А Президент не любит не восточных, ни западных…
— И ждёт, подобно мудрой обезьяне из китайской притчи, пока тигры перегрызут друг другу глотки. Это один вариант. Но, представьте, Алексей, что рядом
с обезьяной прячется ещё один тигр. Представили?Дорожка 9 — «По Муромской дорожке»
Исполняет Ольга Воронец.
(3`09).
«Он клялся и божился одну меня любить, на дальней, на сторонке одною мною жить».
По тёмному потолку — лёгкие зайчики — то ли от окон соседнего корпуса, то ли повыше, с самых небес. Эдем в чужом городе, маленький, за тонкой дверью из деревоплиты, с фикусами на окне и старым кассетным магнитофоном прямо на полу.
Варина рука на груди, тёплые губы у самого уха.
— Ты где зараз, малюня? Ты ж не тут, нэ зи мною!.. Що с тобою, Алёша? Знов обиделся?
Пошевелил губами Алексей, вдохнул знакомый запах Вариной кожи. Не стал отвечать. Ещё немного, минута, полминуты, несколько секунд! Так не хочется покидать невеликий островок между «ещё» и «уже», между «пришёл» и «ушёл», между «с нею» и «без неё»…
Между «позвала» и «выгнала», между «с тобой» — и «с другими».
Алёша закрыл глаза, чтобы на зайчиков знакомых не смотреть. Поздно, остров уже позади, на Эдеме-острове не надо слова подбирать…
— Я не обиделся, Варя!
Правда — не обиделся. Просто вспомнил, что прежде, когда Варя защёлкивала старенький американский замок, думалось только о ней. О том, что сейчас, прямо сейчас, уже… Теперь — иначе. Горячая вода в ведре, обязательное «я помоюсь», он не торопит, ждёт терпеливо. Ничего плохого нет, что твоя девушка хочет быть чистой, без капельки грязи на коже, который ты сейчас губами касаться будешь. Только грязь — она разная. Бывает просто, бывает — чужая…
Варя словно испытывает, на прочность проверяет, на боль. «Не целуй пока, рот прополощу. Я сегодня хачу два раза минет робыла». Зачем так, за что?
А молчала бы? Мылась, слова не сказав, а он бы все равно знал, ждал терпеливо…
— Ты нэ зи мною, малюня. Нельзя так! Мучишь себя, меня мучишь. Навищо? Ты тут, я с тобой, нам добрэ. Я позвала, ты пришёл…
Вновь беззвучно губы шевельнулись. Не хотелось уходить из Эдема, из нестойкого рая с небом в светлых зайчиках, с теплом Вариного тела — чистого, пахнущего счастьем, пахнущего тобой…
— Не вставай, Алёша. Полежи ще!
Поздно! Скользнули её руки, опустились, не удержав. Алёша накинул майку, поднял с коврика плавки. На миг почувствовал стыд: голый, в чужой комнате, напротив — горящие окна…
Если бы хача — из пневмопистолета, в лоб? Если его мозги — по всему коридору? Лучше бы стало?
Уйти? Прямо сейчас?
— Ты… Может, чаю заваришь? Травяного, который ты из Тростянца привезла?
Иногда верные мысли в самый нужный момент посещают. Чувствовал Алёша, понимал — не может уже. Позвала его Варя, он и пришёл, но чтобы прямо с порога: хватит, спасибо, у каждого свой путь… Не вышло — с порога. Посмотрел на девушку, представил, как она платье сбросит… А сейчас и вовсе не время. Получил своё, попользовался — и о полной отставке объявляет. Не устраиваешь ты меня, Варя Охрименко, потому как гордый я стал. Товарищу Северу такая любовница не нужна, он женщин ни с кем делит!