Даймон

Об этом леди мне поведала сама. Вскоре после завтрака я был приглашён в её шатёр. Никого из свиты не было, но леди оказалась не одна. Рядом с нею, в небольшой, связанной из прутьев, клетке находилось совершенно неведомое мне существо — лохматое, размером с кошку, но ничуть на кошку не похожее. При моем появлении существо зашевелило чем-то, напоминающим кожаные крылья и с интересом прижало мордочку к прутьям.

Нечего и говорить, с каким интересом я воззрился на дивного зверька. Леди Ньямоана засмеялась, заметив, что европейцы очень забавны. Араб в любом случае прежде всего посмотрит на женщину, а уж потом на что-то иное. Это не было упрёком. На какой миг почудилось, что для леди Ньямоаны я — такой же редкий зверь, нуждающийся в тщательном изучении. Я глядел на то, что в клетке, она — на меня.

Между тем, в это утро леди впервые надела «рокко» — юбку из коры, похожую на ту, что я видел на её супруге. Когда первое любопытство (крылатая кошка?!) было удовлетворено, я смог в этом убедиться. Леди оказалась весьма наблюдательной. Вновь улыбнувшись, она заметила, что люди разных племён действительно несходны. Арабы скрывают под одеждой все, включая женские лица. Её соплеменники рассуждают иначе. Если человек прячет нечто, значит, стыдится — или пытается защитить. Ей понятно, зачем надевают верхнюю одежду в лесу — дабы не исцарапать тело. «Рокко» — символ власти, в такой юбке правитель отдаёт распоряжения. Остальное же, по её мнению, дань обычным суевериям и предрассудкам.

Слышать такое от женщины, чью красоту скрывала лишь юбка из коры и золотые украшения, несколько непривычно. Я заметил, что мы европейцы, рассуждаем согласно с её соплеменниками, но только относительно лиц, которые не пытаемся скрыть. Во всем прочем мы, увы, совершённые арабы.

Мы посмеялись. Леди в нескольких словах коснулась военной обстановки, заметив, что отряды, ею посланные, разберутся с мятежниками без особого труда. Первый, пусть и небольшой успех необходим для укрепления духа и выработки привычки к победе. Судьбы самого селения она даже не коснулась. Движимый чувством справедливости, я заметил, что вина его обитателей совершенно не доказана, посему необходимо провести следствие. В ответ леди покачала головой, заметив, что европейцы и вправду очень забавны.

Разговор вновь коснулся обычаев разных народов, и я осмелился попросить её сделать для меня, как представителя очень забавного племени, некое исключения. У негров дарение — целое искусство, каждый подарок, даже самый простой, имеет характер знака, дары неоднократно возмещаются, причём ошибиться в этом деле весьма нежелательно. Посему я убедительно попросил леди Ньямоны ничего мне не дарить. Отдаривать мне нечем (разве что коленкором), возить с собой лишний груз затруднительно, а моё путешествие на север и так является лучшим из даров.

Леди не спорила, но заметила, что от некоторых подарков никто не сможет отказаться — даже шотландец Ричард. Я ту же вспомнил её песню. Леди её тоже не забыла и даже напомнила мне последние строки:

Твои боги остались в твоей земле, шотландец Ричард.Кто будет хранить тебя в миомбо, шотландец Ричард?

Кажется, это намёк, причём довольно ясный.

За весь разговор мы ни разу не коснулись политики — если, конечно, это слово употребимо для обозначения кровавых интриг в негрском племени. Я, конечно же, не настаивал. Если леди Ньямоана не забыла слова случайно придуманной песни, то о вещах куда более серьёзных, она тем более помнит.

Между тем, моё знакомство с лохматым зверьком из клетки позволило внести некоторую ясность и в этот вопрос. Крылатое существо я действительно ещё не встречал, но слышал о нем и даже видел в Южном Судане шкурки. Это один из видов шерстокрыла (Galeopithecus) — животного, действительно чем-то напоминающего кошку, но с крыльями-перепонками как у летучей мыши. Зверёк необыкновенно грациозен, кроме того, облачён в очень красивую шкуру — коричнево-серую, нежную и мягкую, словно шёлк. В этих местах он встречается чрезвычайно редко, и леди им очень дорожит.

Весь день прошёл спокойно, если не считать несколько довольно вялых атак цеце, от которых мы вместе спасали нашего Куджура. Воздух посвежел, на горизонте появились тяжёлые тучи. Мбомо предположил, что ночью будет сильная гроза.

Маленькая Викири не просто подружилась с лентяем Чипри, но пытается, по примеру Мбомо, разговаривать с ним, шепча нечто неведомее прямо в лохматое ухо. Пёс слушает очень внимательно. Я был готов посмеяться над этой детской игрой, но девочка, внимательно поглядела на меня, а затем указала рукой на лежавшую в стороне сухую ветку, оставшуюся от костра. Затем, наклонившись к уху пса, прошептала несколько слов. Через пару секунд ветка лежала у моих ног. Чипри стоял рядом, но глядел не на меня, а на девочку, явно ожидая дальнейших распоряжений.

Итак, время прошло почти что идиллически. Визит Даймона ничуть этой идиллии не разрушил. Гость из страны духов был краток. Он сообщил, что перечитал всю возможную литературу (!) и посоветовался со «знающими людьми» (самой собой, знающими духами). Вывод, к которому он пришёл таков. В его мире об истории Африки середины «моего» XIX века знают очень мало. Вполне вероятно, что некое государство Миомбо-Керит действительно существовало на север от Замбези. Его правители имели возможность получать через арабских торговцев мушкеты и порох и даже научиться изготавливать кое-то у себя. Но уже к восьмидесятым годам (то есть, лет через тридцать) от Миомбо-Керит не осталось даже воспоминаний. Такое государственное образование Даймон назвал «исторической химерой».

Смущает его одно обстоятельство. В «его» мире европейцы узнали о звере Керит-чимисет только в конце XIX века. Я предположил, что это — ещё одна «химера».

Вечером гонец принёс известие. Мятежное селение захвачено и полностью сожжено.

Дорожка 17 — «Jouksuhaodoissa»

Исполняет Sota-Ajan Lauluja.

(3`12).

Финская песня времён Второй мировой войны. Необычайно красивая.

Была толпа — нет толпы, была биг-морда (ему Здесь Жить, блин!) — нет морды. И Геббельса-Лапчинского с микрофоном нет, и всех прочих голосильщиков, проплаченых зазывал. Идут люди по улице, солнышку утреннему радуются, на яркое весеннее небо поглядывают. Тихо, спокойно, хорошо, словно и вправду демократию отменили.

Лепота!

Алёша не выдержал, остановился — лепотой нежданной полюбоваться. Как раз напротив входа в метро. Руки из карманов вынул. Перчатки дома остались, но сегодня они не понадобятся. Перемирие вокруг — ненадолго, на день всего. Выборы завтра, сегодня электорату поразмышлять требуется. Потому — биг-морды долой, и ораторов с улиц тоже долой, и наводящую тошноту рекламу с телеэкранов…

Поглядел отставной демократ Алексей Лебедев на пустую биг-морду, головой покачал. С родных экранов все вычистили. С отечественных. Только все, кто возможность имеет, братским телевидением сыты, соседским. Соседи — держава великая, законы и у них свои, так что голосильщики вкупе с предвыборной рекламой туда переместились. У соседей свой интерес, свой расклад. Они, конечно, больше танками привыкли, но и выборы подойдут, пока механики в боксах с всетопливным двигателями возятся. Братский народ, ничего не скажешь. Друзей выбирают…

Сунул Алёша руки обратно в карманы. Без особой нужды — тепло. Просто по привычке. Одно время думал от подобных традиций избавляться. Руки в карманах — некрасиво. Ну и пусть! Зато стиль, как и очки, и куртка старая. Иногда приятно на самого себя со стороны взглянуть. Вроде бы не бог весть что, очкарик потёртый с двадцаткой в кармане. Но это форма, а содержание…

Товарищ Север дёрнул губами, мыслишки неуместные отбросив. Самолюбование, да ещё в извращённой форме! Стиль… А вот для конспирации подобный вид в самый раз, можно сказать, в самое яблочко. Никто не подумает, лишний раз взглядом не скользнёт.