Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 3

А вокруг идолов клубилась тьма. Во тьме кружили тени, хармы невинных, которые сотни лет бродили по замкнутому кругу вечных мук.

Глава 7

Я глянул в небо, пытаясь определить, хотя бы приблизительно, сколько сейчас времени. Небо продолжало оставаться чёрным, глухим, ничего в нём не предвещало появления солнца, а по ощущениям, определенно, пора было уже солнцу вставать.

— Когда рассвет? — спросил я, уже догадываясь, каков будет ответ волка.

— Здесь не появляется солнце, — подтвердил мою догадку Леон. — Здесь рассвет не наступит никогда.

— Ну, тогда пойдем, чего стоим, — игнорирую зловещие нотки в голове волка, постановил я.

Я наклонился и поднял с земли свой плащ, которым Маргарет накрыла меня, пока я спал, сняв с себя, перед тем как уйти, уйти навсегда в вечный кошмар. От её заботы сердце у меня защемило. Я накинул на себя плащ, ещё хранивший тепло моего сна, как отпечаток жизни девушки на этой земле, и уверено шагнул к холму с идолами.

Волк на несколько мгновений замешкался, словно хотел что-то сказать, но подавил в себе это желание и пошел следом.

Я всё ждал, что сейчас, на подходах, нас что-то начнет хватать за жопы, прощупывая на серьезность намерений. Однако всё было спокойно. Лишь холодный ветер бил в лицо непонятно откуда взявшимся сырым и колючим снегом. Тревога же от этого затишья только нарастала, как и внутреннее напряжение. По опыту я знал, что от такого затишья можно было ожидать только бурю.

Однако мы без всяких препятствий взобрались на холм. Я осмотрелся. Идолы грозными истуканами нависали над нами, вокруг, вперемежку со снегом клубилась тьма. У меня отчего-то холодок прокатился по спине, я поёжился.

— И всё?..Всё так просто? — удивился я.

— Не так и просто, сокол, — покачал головой Леон, плотнее запахиваясь в свой плащ, его била крупная дрожь, а на лбу выступила испарина, — досюда, насколько мне известно, ещё никто не добирался и это за несколько сотен лет. Мы оказались первыми.

Я материализовал меч и перчатку и хотел было уже лупануть по одной из злобно скалящихся на меня идоловых рож, но Леон, вздрогнув, поспешил остановить мою руку.

— Стой, сокол, не торопись, — напряженно посоветовал Леон. — Разве ты не знаешь, что истинных идолов всего три, остальные десять существуют для отвода глаз и, если ты лупанешь не по тому, тебя просто сожжет на месте.

Я поспешно спрятал меч и перчатку, судорожно сглотнул, понимая в какой близости от смерти только что был и вопросительно глянул на Леона, который, как будто всё время, что мы находились здесь воевал сам с собой.

— И как распознать этих истинных? — подсевшим голосом поинтересовался я. — И что с тобой, чёрт возьми, твориться?!

— Это место влияет на меня сильнее, чем я мог ожидать. Оно взывает к моей тьме внутри, сокол, и пытается толкнуть меня на нехорошие поступки, — Леон провёл рукой по своей шее, жестом показывая, к чему именно хотят его подтолкнуть. — Но не бойся, я держу себя в узде и соблазну не поддаюсь. Идолы питаются болью и горем. Лучшим выражением этого всегда были кровь и слёзы, вот, что заставит истинных идолов открыть глаза и проявить себя. Кровь от отца, слезы от матери, открой свои сердце и разум…

Откровенность Леона меня не удивила и не испугала, я давно заметил, что волку здесь туго приходится, однако он справлялся с собой, и я был уверен, что и дальше будет справляться. А вот про слёзы и кровь было уже сложнее, я задумчиво почесал подбородок.

— Ну, кровь понятно… а как со слезами-то быть?

— Придется расковыривать свои внутренние ранки, сокол, — насмешливо сверкнул желтыми глазами волк.

Я вздохнул. Поранить себя физически — невелика беда, а вот откапывать в себе унылых скелетов вовсе не хотелось. Да и не так просто это было — взять и расплакаться. Мне с детства вбивали, что мужики не плачут. И я этот урок отлично усвоил на всю жизнь. Я попытался вспомнить, когда было в последний раз, чтобы я слезу пустил, и не смог этого сделать.

Даже когда Лёшку — моего боевого товарища, с которым мы вместе прошли и огонь, и воду, и медные трубы пришлось хоронить. Он на мине подорвался. Я так и не смог его оплакать, стоял у гроба с таким холодом внутри, словно это я труп, а слёз так и не пролил.

— А если механически себя плакать заставить? Ну там, лук понюхать, или ты мне в глаз хорошенько ударишь, чтобы я прослезился? — закусив губу, в отчаянии попытался схитрить я.

— А-ха-х, — кашляще рассмеялся волк, согнувшись пополам. — Я, конечно, с радостью тебя треснул бы, но идолам нужна именно боль и горе, и они должны быть глубинными родовыми… Сомневаюсь, что луковые слёзы тебе в этом помогут. Мне кажется, у тебя в семье поводов для слёз хватает…

Я сердито зыркнул на Леона, мол, не твое собачье дело. И задумался. Ну да, погрустить было о чём. Но прям рыдать-то мне про что?

Мать разве что из-за меня, получается, казнили. Ведь она, по словам отца, пыталась уберечь меня от какой-то мнимой опасности. Но ведь она не умерла, а просто бросила меня и отца. Что, казалось бы, даже хуже чем, если бы просто умерла. Но рассуждения на тему ложно казнённой матери меня не трогали, так как эта женщина мне просто была чужда…

Вообще-то, ни в этом, ни в том мире, я никогда толком и не знал, что такое мать. Так… понаслышке от друзей одноклассников. Да в армии, на войне товарищи часто матерей вспоминали. Мальчишкой, конечно, грустил по этому поводу, что мамки у меня нет. Эту грусть усилили недобрые мачехи, точнее собутыльницы отца. Их было так много, что я их и не запомнил толком, разве что, первую, пропахшую потом и табаком, которая, когда я попадал в её поле зрения орала матом или отвешивала тяжелые затрещины. А остальные, так… чаще всего принеси, подай, пошел нахрен, не мешай… Не повезло мне с мачехами.

Поэтому я мальчишкой часто запирался в шкафу, забивался в угол и представлял, что рядом сидит моя мама. От мамы пахло кремом и зубной пастой, руки у нее были нежные, а улыбка печальной… А вместо лица размазанное пятно…

Но всё это терялось в тумане, как будто и вовсе не со мной было. А что со мной? Холодный взгляд Белы, женщины, которая была мне матерью, но без тепла в глазах к родному сыну. Да и у меня к ней ничего. На месте матери вечная пустота. Пустота, которую нечем заполнить.

Я почувствовал влагу на лице и автоматически вытер глаза. С удивлением посмотрел на свою руку. Надо же, не сдержался, размяк — прошибло на слезу. Обычно и времени-то нет рассусоливать, жалеть себя. Да и хорошо, что нет на это времени.

Теперь нужно было пустить себе кровь. Я достал меч, который тут же, подчиняясь моей воле, переплавился в кинжал. Всё-таки, чтобы пустить себе кровь, тоже нужно было преодолеть в себе что-то. Я никогда не был склонен к суицидальным наклонностям.

Тут мне вспомнился отец, герцог не стал бы с этим медлить и, пожалуй, моё замешательство не одобрил бы, расценив как слабость, а он у меня был сильным и слабость презирал и в себе и в других. Я всегда гордился, что так или иначе, являюсь частью этой силы, однако принадлежность к ней требовала от меня доказательств, которые я не всегда готов был предъявить.

А сейчас видимо, я уж больно разомлел от недавнего сеанса саможаления. Не раздумывая больше, я сделал неглубокий разрез на ладони.

Слезы смешались с кровью, и несколько капель упало на землю. Ветер зло ударил по щекам и стих.

Глазницы трех идолов действительно вспыхнули. Одного из них красным пламенем, другого — голубым, взгляд третьего был черен, как бездна.

Однако, после прошлого раза, сразу подпрыгивать на них я не решился, а вопросительно глянул на Леона.

— Чтобы сразиться с ними, нужно по очереди заглянуть в глаза каждому, — устало пояснил Леон, — но предупреждаю, Эрик, заглянув в их глаза, ты встретишься воочию с собственными страхами и слабостями. Они будут взывать к темной стороне твоей души и единственное, что ты можешь им противопоставить — это свет. Трижды подумай, прежде чем идти на это…