Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 3

Мы в окружении стражников потопали в город. Одна проблема решилась, назревала следующая, как сбежать из-под стражи до того, как нас где-нибудь запрут.

Двое стражников остались на страже у ворот, контролер с мальчишкой на руках, опередив нас, исчез из поля зрения. С нами же осталось только трое надсмотрщиков. Видимо, они в суматохе решили, что мы не особо опасны.

Что же, это было нам только на руку.

Когда ворота закрылись за нами и мы немного отошли от стены, я испробовал самый тупой, но самый действенный метод — посеять панику.

Я взял и поджег плащ грудастого выскочки Мориса, и вместе с ним рукав другого.

— А-ааа, Морис, ты горишь! — завопил я.

— Он и вправду горит! — поддержал мою панику другой стражник.

— А у тебя рукав в огне! — заметил третий.

— А-а-а-а! Горю!

Они заметались и стали сбивать огонь друг с друга.

А мы с Леоном и Филом между делом рванули на утёк. Стражники опомнились не скоро. Но всё же, опомнившись, бросились за нами в погоню да с такой отборной бранью, что уши у меня скрутились в трубочку и закурили с тоски по местам, в которых я не был.

Улицы были узкие и грязные. Вблизи город терял всё своё великолепие и на поверку оказался просто воняющей дырой, состоящей из серого камня и канав со сточной водой. Людей на пути почти не попадалось.

Вскоре я понял почему. Все собрались на Главной площади, смотреть, как отрубают голову моему отцу.

Ближе к центру город становился светлей, а улицы шире. Появлялся воздух, островки зелени, фонтаны.

Сначала мы услышали рокот, а потом уже узрели такую толпу, будто оказались на Чемпионате мира по футболу. На огромной площади яблоку негде было упасть.

Я увидел его сразу. Отец стоял в самом центре толпы, на высоком помосте. Он был закован в кандалы. Но держался гордо. С одной стороны от него стоял палач с огромным топором, с другой стороны, глашатай со свитком в руке. Над толпой и помостом были сооружен балкон, там, чинно в ряд, сидели тринадцать мужиков с невозмутимыми лицами и равнодушно наблюдали за происходящим сверху.

Засмотревшись на отца, я не заметил как грудастый Морис, подкравшись сзади, схватил меня за запястья и потянул к себе.

— Попался, щенок! — довольно процедил Морис.

Тут-то я и отвел душу. От сердца к сердцу — пробил ему грудину. Мориса согнуло пополам, он жадно стал хватать воздух ртом.

Я же вновь попытался пробраться через толпу людей к отцу. Но толпа стояла стеной, толпа гудела, словно растревоженный улей.

— Именем Триликого, по приговору Тринадцати братьев ордена Триликого и ученого совета Академии Триликого, герцог Герберт признается виновным в измене и клевете в целях захвата власти и свержения существующего строя. А также, в смерти собственного сына — герцога Эрика Герберта, который был намеренно отправлен им в гиблые земли. Данные злодеяния караются лишением всех титулов, земель и смертной казнью через обезглавливание, — между тем громогласно зачитывался смертельный приговор моему отцу. — Данный приговор вступает в силу прямо сейчас и обжалованию не подлежит. Приговоренный может сказать последнее слово.

Отец поднял глаза, посмотрел поверх голов собравшихся людей и ничего не сказал, лишь слегка вздернул подбородок, выражая своё презрение. Это разозлило толпу, как всегда желавшую хлеба и зрелищ. Послышались оскорбления, в отца полетели огрызки.

Я, устав от бесплодных попыток пролезть через толпу зевак, решил, что сейчас самое время показать себя во всей красе.

Я просто стал раздвигать толпу, как Моисей море, и двигаться к помосту. За мной по проторенной мной дороге шли Леон и Фил.

Уже в установившейся гробовой тишине я подошел к помосту, поднял голову на Тринадцать братьев и отчетливо, усилив голос магией так, чтобы слышали все, объявил.

— Я герцог Эрик Герберт сын герцога Герберта. Я требую справедливости! Мой отец не виновен ни в одном из тех злодеяний, что были перечисленный и я тому весомое доказательство!

— Эрик! — с облегчением выдохнул отец. — Живой!

Глава 22

Тишина разом взорвалась от криков толпы. Один из Тринадцати братьев встал — на нём красовалась багряная ряса, его длинные волосы, заплетенные во множество тонких косичек, были убраны в высокий хвост. На смуглом лице с высокими монгольскими скулами щелками обозначились раскосые глаза.

Он медленно поднял руку, соединил большой палец с указательным, показав толпе образованный пальцами круг, так обычно америкосы из моего мира показывали, что все у них океюшки, в круге пальцев мне померещились электрические разряды. Над головой пронесся легкий свист, как будто в воздухе кнутом щелкнули. Я почувствовал, как на всеобщую волю бросили аркан и не желая в том аркане находиться, легко скинул его с себя.

— Тихо, — спокойно, но, вместе с тем, властно повелел брат с косичками и толпа, как по команде, стихла, в едином порыве задрав головы и внимая речи брата. — Я брат Морган хочу сказать следующее. Эрик Герберт, против вашего отца и вашей семьи в целом были выдвинуты серьезные обвинения и предъявлены весомые доказательства пятью герцогами. Хочу напомнить, что никогда за всю историю существования суда Триликого не выносилось приговоров, которые бы осуждали невиновных и были бы кем-то обжалованы. Ваше заявление опрометчиво, молодой человек!

Я слушал, мотал на ус, и между делом, мысленно освободил толпу от воздействия на неё воли Моргана. Это было не трудно, узелок развязывался легко. И всё же, потребовало от меня определенных затрат.

— Это потому, уважаемый брат Морган, что осужденным очень быстро отрубали головы! — нагло заметил я. — А тех, кто мог бы за них вступиться, не впускали в это время город!

После моих слов толпа опять колыхнулась, и вновь начал нарастать шум. Краем глаз я заметил, что стражники, преследующие нас, растеряно стоят поодаль, не решаясь предпринять каких-либо действий, видимо, ожидая удобного момента, чтобы проявить свое служебное рвение, или наоборот — не проявлять этого рвения вовсе.

Братья растеряно переглянулись, похоже, не ожидая такого поворота. На подмогу Моргану с места поднялись ещё два брата. Один здоровенный альбинос с прозрачными жутковатыми глазами, второй седой мужчина с сеткой очень мелких морщинок по всему лицу и цепким взглядом. Они тоже сомкнули свои большие и указательные пальцы в знак круга, и вновь затрещал воздух, опять сковав волю толпы.

Я, кажется, теперь на практике понял, что значит метод кнута и пряника.

— Молчать! — велел седовласый брат, толпа вновь подчинилась требованию. — Дерзкое замечание, мальчик. Вы подрываете доверие в наш суд и порядок, на котором зиждется все герцогства и в том числе — этот прекрасный город.

— Я лишь констатирую факт! — не растерявшись парировал удар я, почувствовав легкие вибрации воздуха, сопротивляющегося звуку моего голоса.

— Это еще нужно доказать! — дернул губой альбинос.

— Одно мое присутствие здесь уже доказывает очень многое! — самодовольно ухмыльнулся я, чувствуя нервозность братьев и хоть сильно подавленную, но ощутимую поддержку людей, которую я интуитивно использовал, распутывая узелки, сковывающие их недовольство.

— Ваше присутствие доказывает лишь то, что вы живы и слухи о вашей кончине оказались преждевременны, — поморщился седовласый брат, вцепившись в меня своими глазищами, будто желая просверлить насквозь, я ответил ему тем же. — Однако это вовсе не снимает остальных обвинений с герцога Герберта, и более того, не исключает вашего участия в заговоре вашего отца!