Дайте шанс! Трилогия

Меня охватил дикий ужас. Я поверить не мог, что так можно издеваться над человеком. И уж тем более не предполагал, что подобное когда-нибудь коснется меня.

Когда Бобков меня бил, особо больно не было. Только когда он начал давить ботинком стало нестерпимо больно. Но не это меня зацепило. Зацепило нереальное унижение, с каким все сопровождалось. Взгляды остальных обитателей комнаты. Они обступили и смотрели на меня как на ничтожество.

Даже те, кого постоянно обижали, нисколько мне не сочувствовали. Мне кажется, в тот момент они радовались за то, что не только их сломали, вот и еще одного новенького. И за то, что на одного сломленного в комнате станет больше. Им меньше будет перепадать оплеух и затрещин.

Напоследок Бобков сказал, мол, живи до завтра, а завтра он повторит экзекуцию. Будет бить теперь меня постоянно, чтобы не расслаблялся. В завершение он огласил список того, что я должен буду делать. Типа носить для него вареные яйца, масло с хлебом. А когда выдадут новую одежду, я должен буду ее сначала принести ему. Он будет решать, что мне оставить.

Конечно же у меня отобрали все ценные вещи, которые я взял из дома. Вместе с почти новой одеждой ушли диски с играми, планшет, смартфон и даже сумка, в которой они находились. Оставили только то, что было надето на мне и зубную щетку, которую специально сломали.

Весь тот вечер я сидел и боялся. Меня охватил дикий ужас за будущее. Терпеть подобное снова и снова я просто не мог. Для меня было лучше сдохнуть, чем продолжать быть ничтожеством, над которым будут постоянно издеваться.

Наступил отбой, в комнате выключили свет, а я продолжал себя изводить мыслями о том, что могу сделать.

Вот тогда все и свершилось.

Я сломал свой барьер.

Покончить с ним – вот единственный выход, какой был мною найден. Мне было плевать, что будет потом и каким станет наказание. Я просто не мог позволить, чтобы какая-то мразь избивала меня, унижала и ловила от этого кайф, превращая мою жизнь в ад.

Дождавшись пока все уснут, я тихо снял с кровати душку, перелез с кровати в инвалидное кресло и подкатил к спящему Бобкову.

Стоило увидеть его безмятежное спящее лицо, освещенное тусклым светом уличного освещения, я остановился. Во мне начало трепыхаться все то хорошее, что было. Оно кричало, взывало к совести, обращалось к милосердию.

Скорее всего, я бы не решился совершить задуманное. Посидел бы, помялся в кресле около него и покатил обратно к своей кровати. Но Бобков проснулся и уставился на меня широко раскрытыми глазами. Он понял, зачем я около него. Ни на грамм не сомневаюсь в этом. Он не заорал и не вскочил лишь потому, что до смерти перепугался.

В этот момент я все понял. Хватило всего лишь секунды или около того. Если я сейчас отступлю – проиграю. Проиграю в пух и прах. Сам стану помощником для собственного уничтожения в последующем. Мрази подобные Бобкову пользуются тем, что мы не можем переступить через себя. Не можем сломать свой барьер. Как дураки вспоминаем о добре, милосердии и прочей ху*не. Это наша слабость. Мразь должна быть наказана за свои поступки. Только тогда добро возьмет верх, а зло проигрывает.

Я принялся душкой бить по Бобкову. Со всей силы, прямо по лицу с испуганными глазами. Оно, как и положено лику твари, исказилось. Приняло свое истинное обличие.

Крик, визг, мат… Конечно же Бобков попытался сначала прикрыться, потом выскользнуть. К этому времени я переполз на него и продолжал лупить по нем не останавливаясь. Даже когда в комнате включили свет и передо мной предстало разбитое в кровь лицо, побитые руки и море кровищи на постели Бобкова, я продолжал его бить с остервенением.

Жившие в комнате ребята в первые секунды настолько были шокированы происходящим, что только испуганно орали и не вмешивались. Этого хватило, чтобы наконец-таки вырубить Бобкова и дальше бить по его замершему телу. Лишь после этого меня стащили и принялись бить ногами.

Наверное, они бы меня убили. В тот момент все находившиеся в комнате потеряли рассудок. Повезло, что воспитатель была рядом и услышала дикие крики. Она вбежала, с отборными матами и оплеухами растащила ребят и тем остановила творящееся в комнате безумие.

Потом пошли разборки с воспитателями, врачами, администрацией интерната и прочее. Меня порывались даже в дурку отправить, но в итоге оставили. Только перевели в другую комнату и первое время за мной следили. Но это уже было не суть важным.

Бобков был зверем в человеческом обличии. После моего побоища он превратился в овощ. Даже есть сам не мог. Зверь в нем умер, чтобы родиться во мне. Но я не Бобков, держу своего зверя на поводке, выпускаю лишь по необходимости.

– Ну что, еще по пивку? – с задором предлагает Роман и, открыв дверь между вагонами, кидает вниз окурок.

– Давай две возьмем, а? Не, ну чо мы как эти? Не хотят, пусть не пьют, а мы выпьем, – дополняет предложение Семён.

Оба оборачиваются ко мне.

– Что вы на меня так смотрите? Я категорически за!

– Ну и отлично. Три против двух. Сдадутся, никуда не денутся!

Роман первым возвращается в вагон, за ним я и замыкает тройку Семён.

В вагоне пассажиры уже улеглись. Продолжают бодрствовать пока что наша компания и два старика с боковушки, попивающие водочку. Вот только в проходе у полукупе с девушками стоят два каких-то мужика в камуфляжной форме.

В вагоне горит тусклый свет, еле видно. Но этого вполне достаточно, чтобы разглядеть черные от скверны лица. О чем они говорят неслышно. Слышен лишь повышенный тон девчонок и мужчин.

– Походу полиция. Давайте у себя отсидимся, – предлагает Роман.

– Да не, вояки какие-то, – присмотрелся получше Сёма, – сто процентов вояки. Чего они к ним прицепились?

Ни тот ни другой не собираются идти узнать в чем дело. Мне же в голову сначала приходит мысль, что это по мою душу, но тут же понимаю, ошибаюсь. Иначе эти двое пошли бы дальше искать меня по вагону. Здесь что-то другое.

– Что встали? Пойдем выяснять, – говорю и подаюсь вперед.

Парням ничего не остается, как пойти за мною.

Глава 2

Подхожу ближе и по разговору между военными и девушками становится понятно в чем дело. К Эмили и Еве нагло пристают, а те шлют уродов нафиг.

– Если вы не уйдете я позову проводника! – угрожает Эмили в тот момент, когда я появляюсь.

– Вот наши ребята! – показывает на меня Ева. – Так что отвалите!

Вояки только сейчас замечают наш приход. Из-за черноты на лицах и тусклого света в вагоне не разобрать возраст. Им и 30, и все 40 дать можно. Высокий, выше меня на полголовы, стоит с девушками. Второй, коренастый, похожий на квадрат, в проходе. Они точно военнослужащие. В наличии имеются нашивки, шевроны, сержантские лычки. И что хуже всего, пусть немного, оба осветленные.