Даю уроки

– А вот заманивать как раз вас, женщин, и не нужно, - сказал Знаменский.
– Это последнее дело, вас заманивать. Смотри, мой приятель идет! Мой здешний внезапный сотоварищ! Тесный, тесный у вас городок!
– Он поднял руку, позвал: - Ашир! Ашир! Приостановись! Сейчас, Нина, я тебя познакомлю с бывшим следователем по особо важным делам. Не смотри, что он такой пообносившийся. Пьет! Горе у него! Понимаешь, у нас с ним совпало! И, скажу тебе, умнейший малый!

– Кто? Этот?
– Нина приметила в толпе на прибазарной улице, а они по этой толкучечной улице сейчас шли, человека, которому махал Знаменский. Этот человек нерешительно приостановился, явно не обрадовавшись встрече, явно готовый шмыгнуть куда-нибудь и затеряться. И на расстоянии было видно, что он не совсем тверд в своих движениях.

– Ростик, но это же какой-то бродяга, - сказала Нина.

– Пропился, так думаю. Но, поверь, умнейший парень. Да ты сейчас убедишься.

– А вот и нет!
– обрадовалась Нина.
– Смотри, припустил от нас! Сбежал! Пожалуй, не глуп. Понял, что мне бы было трудно с ним знакомиться.

Действительно, только что был в толпе Ашир, а вот его и нет. Куда подевался? Здесь, среди этих лотков, киосков, лавчонок, жаровень, в снующей толпе, совсем не трудно было исчезнуть. Пригни только голову, согни спину и нет тебя.

– Жаль!
– искренне огорчился Знаменский.
– Мы с ним вчера содержательный вечерок провели. Говорили, говорили, даже легче мне стало.

– Пили, конечно?

– Конечно. А как бы еще могли по душам поговорить?

– Ростик, не кажется ли тебе, что не с таких знакомств надо здесь начинать?
– вовсе не укоряя, а лишь заботу свою выказывая, спросила Нина.

– Начинать? Ты считаешь, что я приехал сюда начинать? А не заканчивать? Да вон же он! Ах, паршивец, спрятался в пивнушке! Сейчас я его достану! Знаменский рванул было, но опомнился, вернулся к Нине, взял ее за руку, поднес руку к губам.

– Прости, Нина, прости великодушно, но меня неудержимо тянет к этому бродяге. Верно, тебе незачем с ним знакомиться, а я побегу. Отпускаешь? Прощаешь?

– Но ты придешь к нам обедать?

– После пивнушки-то? Ниночка, от меня будет дурно пахнуть. Но завтра, завтра - обязательно. Приглашаешь на завтра?

– В любой день, Ростик. Мы с Захаром всегда тебе будем рады.
– Она подумала, поколебалась и вдруг помолила: - Ростик, прошу тебя, уйдем отсюда!

Он внимательно поглядел на нее, заглянув под широкие поля шляпы, помедлив, поискав слова, попросил:

– Нина, ты не жалей меня... Хуже нет...

– О чем ты?!
– Она распрямилась, даже оскорбилась, наиграла, как могла, свое возмущение.

Но он ей не поверил:

– Хуже нет... Так я побежал?

– Беги...

Она проводила глазами его засновавшую в толпе спину, будто окрылившуюся от этого из невесомой ткани пиджака, который сейчас впорхнет в грязное нутро прибазарной пивной, плечи ее, словно озябнув, вздрогнули. Сновавшие здесь люди обтекали ее. Здесь ей не место было. И она торопливо пошла отсюда. Ведь город был глазаст, приметлив, как все азиатские города. С кем шла жена дипломата? Почему вдруг осталась одна? А спутник ее нарядный куда побежал? Ну что ж... Так, так...

12

В пивной, в павильоне из пластика и стекла, отвратная загустела вонь. Прокисшее пиво, выплесками сохшее на бетонном полу, рыбья шелуха по углам, пластик, неистребимо вонючий, - все это липло к взмокшим телам мужчин, смешалось с запахом их пота. Тут и минуты нельзя было продержаться. А вот держались мужички. Даже подолгу держались, потягивая пивко. А иные, грифами или кондорами, сонно сидели у стен на корточках, отдыхали, обратив сонные глаза на улицу. Но чуть появлялись женские ноги, глаза грифов и кондоров просыпались, округлялись, лучились хищным светом.

– Ну и разоделся!
– встретил Знаменского Ашир.
– А я знал, что ты сюда заглянешь, взял для тебя кружечку. Пей! Подвиньтесь, кунаки!

Он стоял у высокого стола, у залитой пивом и заваленной рыбьими ошметками поверхности из пластика, тошнотно пахнущей. Мужчины, обступившие эту поверхность, сонно присосавшиеся к пиву, неохотно подпустили новенького к столу. Им было не любопытно, кто явился. Они действительно подремывали, сомлев от жары, духоты, уйдя в свои думы. Тут не шумно было. В таком бы последнего разбора портовом шалмане, ну, в Неаполе, в самом-самом паршивом закуте, где так же вот пахло, - запахи запоминаются, - гул бы стоял, ор, смех и брань висели бы в воздухе. Здесь - нет, тихо было, не в обычае тут было орать. Пили пиво, молча, сосредоточенно, отрешенно. Можно бы еще прибавить: истомленно. Ведь если начал пить пиво в такую жару, то уже не остановишься. Знаменский знал об этом.

– Может, не стоит?
– Он нерешительно взял кружку, поднес к губам, рыбью унюхав вонь от стекла.

– Ну, не пей!

Знаменский поспешно поставил кружку, отодвинул от себя.

– Может, уйдем отсюда?

– Ну, уйдем, - Ашир взял его кружку, вылил пиво в свою, начал пить, явно без охоты, но допил до дна.
– Пошли!

Вышли на шумную улочку, где, оказывается, расчудесный жил запах близкого базара, дыней пахло, виноградом мускатным, дымком жаровень. И не так уж было жарко, оказывается. Если плохо тебе, человек, загляни в еще худшее, и тогда назад потянет, как к радости. Таков всеобщий закон.

– Как после вчерашнего? Вижу, умеешь пить. А я думал - развалишься. Нет, обучили по заграницам.
– Ашир, насмешливые, в прищуре, косил на Знаменского свои угольные, без белков, глаза.
– А зачем так вырядился? На службе был? И кто же ты теперь?

– Референт без дела.

– Но в МИДе?

– Да, в вашем.

– Все-таки... А я вот безработный.

– Рассказал бы толком, что все же с тобой стряслось. Галдели, галдели мы вчера, но больше про себя и для себя.

– Правильно говоришь. Для того и пьем, чтобы выговориться, объяснить там что-то. Кому? Себе! Мысли-то рвут башку. Надо их выпустить, надо их в звук превратить. Вот этим вчера и занимались.

– И сегодня займемся?

– И сегодня, если поднесешь. Я - пустой.

– Куда пойдем?

– Лучше бы к тебе, к Дим Димычу. Светлана Андреевна сегодня выходная, раз вчера дежурила. Погляжу на нее. Я в нее влюблен. Вдруг да подсядет к нам. О, она строгая! Не всегда такой была. Ну, какой она была! Ай, какой она была! Но теперь улыбки не допросишься.

– А почему?

– Заинтересовала? Стенка в стенку теперь будете жить. Завидую тебе.

– У нее что же, своей квартиры в Ашхабаде нет?

– Все у нее есть, все, все у нее есть. Нет, я тебе не завидую. Когда такая женщина рядом, только труднее дышать. К ней руку не протянешь. Ты пошутил, а у нее презрение в глазах. Бежать надо от такой. Но, может, подсядет сегодня? Все-таки вы оба русские... Она запрещает мне даже смотреть на нее. Раз закричала на меня, чтобы не смотрел. "Все вы одинаковые!" крикнула. Я ее понимаю, я ей все могу простить. Я вел ее дело.

– Господи, и у нее что-то не в порядке?!

– А я ее люблю. Слово даю, пошел бы за ней на край света.