Даю уроки

– Ничего такого продавать не надо, Роза-джан, - попытался улыбнуться Ашир.
– А продай-ка ты нам пару бутылочек, какой-нибудь еще закуски на вынос, вот и все. Мой коллега заплатит, деньги у него есть. Пока. Кстати, познакомьтесь. Это, Ростислав Юрьевич, знаменитая наша Роза-джан! Ну, что было, то было, а сейчас она внуков воспитывает и в этом скромном правительственном буфете работает через день. И все - копеечка в копеечку. Столовая Совета Министров этот буфет снабжает, ей оказано высокое доверие. Тут ведь правительственные у нас клиенты. Не смотри на меня так, Роза-джан! А это - наш новый ашхабадец, Ростислав Юрьевич Знаменский. Ну, что было, то было, а сейчас он с нами. Да, да, Розочка, в городе тебе все правильно сказали... Выгнали меня с работы, отказали в доверии, знаешь ли, да, да, говорят, что я взятки брал, да, да... Веришь?

– Нет! Это неправда!
– Женщина гневно выпрямилась, шагнула даже к дверям, будто кинуться хотела куда-то, чтобы немедленно опровергнуть эту неправду.
– Я сама вам предлагала! Знаю, и другие предлагали! Разве вы взяли?! Вы не взяли! Про вас и молва такая шла: "Не берет!" Это неправда! Оговорили вас, Ашир Атаевич! Да, оговорили? Почему?..
– Она приблизила к нему свои в затеках туши плачущие глаза.
– Почему?..

– Длинный разговор, Роза-джан, ненужный разговор.
– Ашир устало подсел к столу, рукой поддержал голову, вдруг устав безмерно.
– Дай-ка нам чего-нибудь хлебнуть, иссох совсем.

– Сейчас! Сейчас!
– Она кинулась к стойке, рванула дверцу холодильника, спеша, спеша, будто за спасительным кинулась лекарством.

Хлопнула пробка шампанского, вырвавшись к потолку, излилось радостной пеной шампанское в бокалы, да и на пол, покуда несла, и вот запенились бокалы на столе перед Аширом и Знаменским. И они начали глотать этот праздничный напиток, а буфетчица, смаргивая слезы с тушью пополам, со стороны смотрела на них, старую руку с кольцами подведя под подбородок.

– Это с какой такой радости льется тут шампанское?!
– раздался громкий, напористый, отчетливо сановный голос.

На лестнице, спускавшейся в буфет из гостиничных покоев, картинно встал полноватый, вернее, дородный мужчина в той загадочной поре, когда, если издали глянуть, и пятьдесят человеку может быть, а может быть и под семьдесят. Он одет был вольготно, по-домашнему, в какой-то рубашке-апашке, в штанах явно пижамного происхождения, ноги в шлепанцах. А разве он здесь не у себя дома? Сановно, но не избыточно, выпирал из-под рубашки живот, совсем худым и неловко быть, когда обременен ты властью, а то, что это был человек, наделенный властью, в этом усомниться было невозможно. Он так и оделся наипростейшим образом, выходя на люди, что ему дозволена была подобная простота, наперед прощалась ему. Но - лицо... От этих шлепанцев, уверенно попиравших ступени, от этого живота начальственного, заслышав голос этот сановный, и лицо ожидалось под стать, округлое, щекастое, увы, самодовольное. Нет, не такое у этого человека было лицо. Неожиданным оно оказалось. Странно смуглое, оливковое, с запавшими щеками, с отеками в подглазьях. Больное лицо. Что - голос? Что - осанка? Как ни оденься, как ни прикинься, а лицо твое, человек, оно про все расскажет.

Важно переступая, чуть растянув губы в приветливой в меру улыбке, кивнув коротко хозяйке буфета и еще короче этим двум, что пили шампанское в такую-то жару, зорко, цепко оценив каждого взглядом, не удивившись здесь Знаменскому, то есть человеку, под стать этому месту, и изумившись его сотоварищу, человеку, по внешнему виду для сих мест неприличному, мужчина подошел к буфетной стойке, пальцем маня к себе буфетчицу.

– Роза Халимовна, нарзанчик мой, прошу вас, - он позволил себе благосклонно оглянуться.
– Эх, завидую вам, молодые люди!

– Проездом из Байрам-Али?
– спросил Ашир.

– Как угадали?

– Да уж угадал. Не пейте нарзан, уважаемый товарищ. Попросите у Розы-джан стаканчик мацони, снимите пенку, там сыворотка будет, вот это и пейте.

– Откуда вам известно, что мне не показан нарзан? Вы врач?

– Да уж известно. Нет, не врач.

– Личным опытом делитесь? Тогда отчего же вы с утра хлещете эту отраву, если у вас почки не в порядке?

– У меня почки в порядке.
– Ашир долил себе в стакан, выпил, нарочно утерся рукавом, насмешливо буравя сановного мужчину своими дульцами.
– Вот почки у меня в порядке. Сердце - тоже. Легкие - тоже. Желудок - тоже. Счастливый человек, да?

– Вообще-то, именно так, счастливый.
– Заинтересовавшись, мужчина подошел к Аширу, разглядывая и его и Знаменского, вдруг отвлекшись от Ашира, а заинтересовавшись больше Знаменским.

– Позвольте, позвольте, а ваше лицо мне знакомо. Разрешите?
– Он подсел к их столику, продолжая всматриваться в Знаменского.
– Как же, как же... Ну, вот и узнал! Как же, как же...
– Он оглянулся, повеселевшим голосом приказал: - Роза Халимовна, еще бутылочку от меня молодым людям! Надо же?! Узнал, узнал... А я, извольте, рискну отведать вашего мацони! Вдруг да то самое! Ростислав Знаменский, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, - кивнул Знаменский.
– Но я вас, хоть убейте, не могу вспомнить.

– За что вас убивать? Вы меня действительно не знаете. Успех лишает нас зоркости. Вы солировали, я был в толпе. Всякий раз, как встречались. Вы солист, я - в толпе. Всякий раз.

– Где же это все происходило?
– спросил Ашир, буравя своими дульцами. Ростик, ты вроде бы не оперный певец.

– В посольствах, в посольствах, молодой человек, на приемах, на а ля фуршетах, где копченостей навалом, там как раз, где я просадил свои почки, оливковоликий трагически поширил глаза, наигрывая печаль и даже ужас, но наигрывать не стоило, печаль и даже ужас на самом деле жили в этих пугающе густо выжелтившихся глазах.

Буфетчица принесла бутылку шампанского и граненый стакан с мацони.

– Правильно Ашир Атаевич говорит, - сказала она.
– Мацони от многого может излечить. Или хотя бы облегчить.

– Ашир Атаевич?
– глянул на Ашира оливковоликий, сравнивая свое впечатление от него, - по одежке ведь встречаем, - с явно почтительным отношением к нему весьма уважаемой тут хозяйки буфета.
– Кстати, позвольте представиться. Александр Григорьевич Самохин, Чрезвычайный и Полномочный Посланник. Учтите, все три слова пишутся с большой буквы. Ну-ка, что за чудодейственная сыворотка?
– Он снял ложечкой жирную пленку в стакане, осторожно-осторожно зачерпнул, осторожно-осторожно поднес к вытянувшимся трубочкой губам, с явным трепетом отведал.

– Смелее!
– подбодрил его Ашир.
– Ручаюсь, что не навредит. И вообще, если уж лечите почки в Байрам-Али, то и пейте все туркменское. Если не секрет, в какой стране вы Посланник? Я мысленно произнес это слово с большой буквы, верьте мне.

– Ого, занозистый!
– по-другому как-то глянул на Ашира Самохин, этот Чрезвычайный и Полномочный Посланник.
– Отлетели мои страны, молодой человек, отшумели. Но ранг, звание нам сохраняются. Верно говорю, уважаемый Ростислав? Вас как по батюшке?

– Юрьевич.

– Да, отлетели. А я про вашу историю чуток наслышан, Ростислав Юрьевич. Пошумела Москва. Наслышан. Но мне ли не понять? Молодость, соблазны, куда ни глянь, а ты - сам один, посоветоваться не с кем. Так?

Знаменский не ответил.

– Но... А все-таки, а все-таки... В мое время побольше было строгости, спасительной, скажу вам, строгости. На связи уповали? Угадал?

– Зачем этот разговор, товарищ Посланник?
– Знаменский отрешенно глянул на старика, да, старика, - близко к семидесяти было этому человеку с сановной фигурой и больным лицом.