De Conspiratione / О Заговоре
Шрифт:
Пожалуй, в наибольшей степени масонский характер нового государства получил отражение в масонской символике столицы США — Вашингтона, спланированного масоном, членом общества Цинцинната Пьером-Шарлем Ланфаном. «Церемония торжественной закладки углового камня Капитолия была проведена в полном соответствии с масонским ритуалом. Вашингтон выполнял функции мастера, на нем был фартук и пояс ложи» [153] . Тайная масонская геометрия и эзотерическая символика отражена не только в архитектурном плане Вашингтона, но также в большой государственной печати и на однодолларовой купюре (с 1778 г.). Так, белоголовый орлан символизирует знак Скорпиона; око — богиню Исиду; девиз «Annuit Coeptis» из 13 букв взят из «Энеиды» Вергилия и является молитвой языческому богу Юпитеру; при этом вергилиевское слово «annue» было написано как «annuit», чтобы общее количество букв стало 13 [154] . Иными словами, за масонской символикой скрывается символика более древних и средневековых культов и мистерий, главным образом не только, а, возможно и не столько европейских, сколько ближневосточных. На эту тему написан ряд исследований, убедительно показывающих, что геометрический рисунок городской панорамы отражает исключительно важную роль братьев по обе стороны океана в возникновении США [155] .
153
Сора С. Ук. соч. С. 228.
154
Сора С. Ук. соч. С. 228–229.
155
В
Забегая вперед, отмечу, что после образования США влиятельные силы в Великобритании и связанные с британцами швейцарские банкиры делали все, чтобы вернуть страну под британский контроль. Одним из главных оперативных центров этих сил стала Шотландия, а ещё точнее — Эдинбург. Шотландцы вообще играли большую роль как в Ост-Индской Компании, так и в британской разведке. Распространение масонских лож Шотландского обряда решало для Великобритании многие проблемы, хотя далеко не всегда: так, отцы-основатели США, в отличие от Б. Франклина, были главным образом «шотландообрядцами», а их противники из колониальной администрации — главным образом розенкрейцерами. Иными словами, перед нами картина намного более сложная, чем «масонский заговор», — это и внутримасонское противостояние, и «масонские игры» спецслужб и иезуитов, и многое другое.
Британская SIS (Secret Intelligence Service) активно использовала шотландских интеллектуалов — и как бойцов информационной войны, и как оперативников. Так, Адам Смит с 1760-х годов выполнял задание Шелбурна по разработке мер подрыва французской экономики. Вальтер Скотт по сути выполнял функцию эдинбургского оперативника SIS [156] . Структурами прикрытия SIS в городе были журнал «Edinburgh review» и медицинская школа, которая курировала, а де-факто контролировала многие престижные медицинские центры в Европе, используя их как фактор влияния на пациентов из представителей европейской верхушки; это старая традиция тамплиеров и Приората Сиона — влияние на представителей политической элиты и сбор информации о них с помощью сети контролируемых медицинских учреждений. Впрочем, американцам в их противостоянии британцам в первой трети XIX в. тоже было чем похвастать: американский контрразведчик (писатель и поэт) Эдгар По активно работал по британцам и иезуитам и, по версии А. Чайткина, они-то и отравили его, а затем стали распространять версию о его пьянстве и сумасшествии.
156
Альтернативную точку зрения на роль Шотландии в XVIII — начале XIX в. см.: Herman A. How the Scots invented the modern world. The true story of how Western Europe’s poorest nation created our world and everything in it. N.Y.: Three rivers press, 2001.
Воспользовавшись британскими трудностями в Америке, Франция и Испания нанесли поражение Великобритании в войне 1778–1783 гг., и Версальский договор 3 сентября 1783 г. стал для Альбиона унижением, которое едва ли могло быть компенсировано победой над голландцами в Четвертой англо-голландской войне (1780–1784 гг.). Тем не менее, как вслед за поэтом и романистом М. Бенье повторил Ф. Бродель, проиграв войну, Великобритания выиграла мир, и она не могла его не выиграть, поскольку у нее на руках были все козыри [157] . М. Бенье и Ф. Бродель не поясняют, что это были за козыри, но из контекста ясно, что речь идет об экономической мощи. Действительно, к моменту утраты североамериканских колоний Великобритания набрала мощную экономическую инерцию, основой которой были два века бурных социально-экономических и политических изменений [158] ; промышленная революция в Англии была социальной революцией, обусловленной социальными причинами, в том числе структурой землевладения [159] . Разворачивалась промышленная революция, вызванная конкуренцией с индийским текстилем [160] .
157
Braudel F. Civilization mat'erielle, 'economie et capitalisme, XV–XVIII si`ecles. P.: Armand Collin, 1979. Vol. III. Le temps du monde. P. 468.
158
Rioux J.-P. La r'evolution industrielle, 1780–1880. P.: Seuil, 1989. P. 63.
159
Perkin H. The origins of modern English society, 1780–1880. L. and Henley: Routledge and Kegan Paul, 1969. P. 107.
160
Bayly C.A. The birth of the modern world, 1780–1914. N.Y.: Blackwell, 2004. P. 471.
Фаза экономического роста в Великобритании, начавшаяся в 1783 г. и достигшая пика в 1792 г., была по сути первым современным деловым циклом [161] . В 1790 г. Великобритания, население которой составляло 1 % мирового, давала 10 % мирового производства железа [162] . Резко росло число патентов на технические изобретения: 1769 г. — 36, 1783 г. — 64, 1792 г. — 87, 1802 г. — 107 [163] .
И все же превосходство Великобритании над Францией не стоит преувеличивать. Во Франции тоже развивалась промышленность. Так, накануне революции чугуна французы выплавляли 130 тыс. т, а британцы только 63 тыс. т [164] ; после войны за испанское наследство французская торговля развивалась быстрее, чем торговля любой другой страны, включая Великобританию [165] ; если в 1720 г. объем внешней торговли Франции составлял 20 % британской, то к 1780 г. они сравнялись [166] . У Франции был весьма неплохой флот и — благодаря Ж.Б.В. де Грибовалю — великолепная артиллерия [167] . Таким образом, в целом в конце XVIII в. технико-экономически соперники еще «играли в одной лиге». Преимущество Великобритании — и серьезное — заключалось в другом. Во-первых, в том, что землевладельческая элита была открытым слоем и, в отличие от французских petite noblesse, испанских hidalgos, немецких Junkers и т. д., не была бедной, а следовательно, имела немало резонов поддерживать существующий общественный порядок [168] (французское мелкое дворянство характеризовалось совсем другим настроением).
161
Rostow W. W. How it all began. Origins of the modern economy. N. Y. etc.: McGraw Hill Book Company, 1975. P. 197.
162
Bairoch P. Victoires et d'eboires. Histoire 'economique et sociale du monde du XVIe si`ecle `a nos jours. P.: Gallimard, 1997. Vol. I. P. 218.
163
Kindleberger Ch. Ук. соч. P. 130–131.
164
Verley P. La r'evolution industrielle. P.: Gallimard, 1997. P. 304.
165
Colly L. Ук. соч. P. 79.
166
Verley P. Ук. соч. P. 307.
167
Макнил У. В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в Х1-ХХ веках. М.: Территория будущего, 2008. С. 195.
168
Perkin Н. Ук. соч. Р. 60.
Во-вторых, британцы обладали преимуществом в финансовой сфере, причем речь идет не только о национальных финансах, но и международных: например, британцы в своей игре против Франции могли мобилизовать на помощь себе швейцарских банкиров. Это не говоря о том, что французская монархия, в отличие от британской, была в большей степени системой мобилизации людей, чем денег [169] .
В-третьих,
британцы были сильнее в информационной войне. Всего один пример: в конце XVIII в. было создано London Corresponding Society. По форме это было объединение лиц свободных профессий, журналистов и т. п. По сути же оно выполняло функцию информоружия, ведя пропаганду и пугая английского обывателя сначала Францией и католицизмом, а затем — якобинизмом и Наполеоном [170] .169
Rodger N.A.M. The safeguard of the sea. A naval history of Britain. N.Y., L.: W.W. Norton and Co, 1998. P. 432.
170
Bayly C.A. Ук. соч. P. 102.
В-четвертых, у британцев было преимущество в организации разведки, спецслужб, с которыми активно сотрудничали интеллектуалы как в самой Великобритании, так и во Франции, где британцам удалось создать «пятую колонну». Создание «пятых колонн» — излюбленная тактика англосаксов, которую они постоянно применяли, в частности, по отношению к России. Франция после провала в 1745 г. поддерживаемого ею якобитского вторжения в Великобританию была мало активна в ведении тайной войны против Англии, особенно по сравнению с британскими усилиями и их масштабом. Кстати, если бы высадка якобитов в 1745 г. увенчалась успехом или, как минимум, спровоцировала бы гражданскую войну, британцы столкнулись бы с серьезными проблемами в борьбе с французским конкурентом [171] ; более того, у них едва ли хватило бы сил на Семилетнюю войну и не было бы ни войны, ни перелома 1759 г. в ней, ни победы [172] .
171
Colly L. Ук. соч. Р. 79.
172
Маклин Ф. 1759. Год завоевания Британией мирового господства. М.: ACT, 2009.
Наконец, в-пятых, и, возможно, это самое главное, у Великобритании было мощное оргоружие, которого не было у Франции, — континентальные, в том числе французские масонские ложи, ориентировавшиеся на Великобританию и часто управлявшиеся «с Острова». Они сыграли большую роль в подготовке Французской революции, точнее, в превращении структурного кризиса и недовольства в системный и революцию.
С учетом мировой и европейской ситуации Великобритания должна была торопиться опрокинуть Францию. Положение Альбиона после отделения североамериканских колоний (которым, кстати, Людовик XVI подарил 12 млн ливров и еще 6 млн одолжил [173] , что вызвало ярость у британского истеблишмента) и поражения в войне с европейскими державами (в результате чего пришлось вернуть Испании Флориду) пошатнулось и было сложным. Казалось, что с американской независимостью и потерей 3 млн подданных грядет распад Британской империи [174] . Эрцгерцог Леопольд уверял своего брата австрийского императора Иосифа II, что после 1783 г. на европейской шкале Великобритания занимает место не выше Дании или Швеции [175] . Франция, как в целом справедливо опасались в Лондоне, могла воспользоваться обстоятельствами, сделать рывок и оставить главного противника в геоисторическом офсайде, несмотря на британскую экономическую мощь. Поэтому по сути единственным выходом для британского правящего класса было подсечь Францию, т. е., использовав ее внутренние проблемы, дестабилизировать государство, а по возможности свергнуть поддержавшего североамериканцев короля. Именно над этим активно начали работать британские КС — разведка и масонские ложи по всей Европе и, разумеется, в самой Франции, активно используя «пятую колонну». Предстояла схватка элит, и британская оказалась сильнее.
173
Beaut М. Histoire du capitalisme de 1500 a 2000. P. Seuil, 2000. P. 74.
174
Brendon P. The decline and fall of the British empire, 1781–1997. L.: Jonathan Cape, 2007. P. 28.
175
Rodger N.A.M. The Command of ocean. Anaval history of Britain, 1649–1815. L.: Penguin, 2006. P. 358.
Мне эта ситуация напоминает 1980-е годы, когда США оказались в трудном положении, а после обвала фондового рынка 19 октября 1987 г. (индекс Доу-Джонса упал на 508 пунктов, т. е. 22,3 % за один день — рекорд) и ряда других неприятностей ситуация и вовсе стала аховой. Возникла серьезная угроза позициям США на мировом рынке, в конце 1991 г. это открыто признала М. Тэтчер, выступая в Институте нефти в Хьюстоне, США. Единственным спасением США в этой ситуации было обрушение Советского Союза и соцлагеря с последующей перекачкой активов из этой зоны в США, что и было сделано в 1990-е годы. В 1790-е годы британцы сделали все, чтобы столкнуть в пропасть Францию и на этом построить свое будущее.
Историк П. Брэндон откровенно признает этот факт. Отметив, что в 1780-е годы Великобритания оказалась в труднейшем положении, он пишет: «Однако Французская революция привела ее к подъему на новые высоты. Попытка Наполеона установить свое господство в Европе, казалось, оправдывает британские имперские амбиции» [176] .
Нельзя сказать, что во Франции не было «социального костра», но он лишь тлел, и британцы сделали все, чтобы активно «раздуть» его, подбросив дров. Важнейшее событие начала второго этапа развития КС — революция во Франции; там же, во Франции, он и оканчивается в 1871 г. победой Пруссии над Второй империей. Правда, у Французской революции была экспериментальная предшественница — почти забытая «революция патриотов» в Голландской республике [177] . Это лишний раз подтверждает справедливость тезиса о том, что Голландия с XVI в. выполняет для Запада роль экспериментальной площадки. Именно там была организована первая «буржуазная революция»; в наше время именно там были впервые легализованы наркотики, эвтаназия, гомосексуализм; и если когда-нибудь будет легализован каннибализм, то можно не сомневаться, что скорее всего это произойдет в Нидерландах. Ну а о конце XVIII в. можно сказать, что «эпоха революций» (1789–1848 гг.) начала обкатываться опять же в Голландии, хотя французская эпопея полностью затмила деяния «патриотов».
176
Brendon P. The decline and fall of British Empire, 1781–1997. L.: Jonathan Cape, 2007. P. 28.
177
Подр. об этом малоупоминаемом событии см.: Grocyr Е. History of the late revolution in the Dutch republic. L.: J. Edwards, Pall-Mall, M, DCC, LXXXIX.
14. Французская революция — опыт реализации проектно-конструкторского подхода к истории
Французская революция, конечно же, имела системные предпосылки — в обществе накопилось достаточно противоречий и социального динамита. Однако динамит кто-то должен взорвать, а взрыв направить в нужном направлении, чтобы затем утилизовать результаты. Без тщательной подготовки, финансового обеспечения и организации, т. е. субъектного фактора (не путать с субъективным; повторю, то, что сказал в предисловии: как субъектный, так и системный фактор носят объективный характер; субъективный фактор — частный и далеко не самый значительный аспект субъектного фактора) противоречия могут взорваться бунтом, мятежом, восстанием, как это бывало во Франции XIV, XVI или XVII вв., когда системная социально-экономическая ситуация, кстати, была много хуже, чем в конце XVIII в. Тем не менее революция случилась именно в конце XVIII в. Да, революции предшествовали голодные годы. Но, как пишет во втором томе («Революция») своего «Происхождения современной Франции» И. Тэн, при Людовике XIV и Людовике XV еще больше голодали, но бунты быстро усмирялись и были частным случаем обычной жизни. «Когда стена слишком высока, никто не подумает забираться на нее. Но вот по стене пошли трещины, и все ее защитники — духовенство, дворянство, третье сословие, ученые, политики вплоть до самого правительства проделывают в ней большую брешь. Впервые обездоленные видят выход; они бросаются к нему сначала небольшими группами, а затем массой; восстание становится всеобщим, каким когда-то было смирение» [178] .
178
Taine H. Les origins de France contemporaine. P.: Robert Laffont, 2011. P. 318.