Де Рибас

В Глубокой пристани Джонес увидел пушки без лафетов, сваленные в грязь.

– Что это?!..

– Лафеты еще не доставлены, – отвечал дежурный офицер.

– И это… это, когда турецкий флот рядом?! – задохнулся от возмущения корсар. Подошли офицеры, прибывшие с кораблей, представились.

– Через час всем парусным судам сняться с якоря для эволюции в лимане! – приказал Джонес. Алексиано, как самый опытный моряк, бивший турок в прошлую кампанию в Египте, сказал:

– Это невозможно. На моем корабле не хватает парусов.

– Каким судном изволите командовать?

– Шестидесятипушечным, – намеренно неполно ответил Алексиано.

– Название своего корабля вы забываете сразу, как только сходите на берег? Неужели вам не приходилось плавать, не имея и половины парусов?

– Когда я жег турок под Бейрутом, я берег свои паруса.

– Отлично. Но сейчас вы увидите, как можно совершать эволюции, не имея треть парусов. Я поднимаю свой флагманский вымпел на вашем судне.

– Я освобожу для вас и свою каюту, – сказал Алексиано и направился к шлюпкам.

Парусные эволюции после этой стычки прошли, не имея успеха у офицеров. Но Джонес был доволен:

– Командиры хорошо выучены, и я это узнал за какой-то час, – говорил он принцу Нассау. – Офицерам таких команд можно простить их дерзости.

– Но извинительна ли некоторая грубость по отношению к ним, адмирал? – вопрошал Нассау, часто моргая от волнения и напрягая скулы острого лица.

– Если мою требовательность тут принимают за грубость, я буду груб, – отвечал корсар. – Скажите-ка, есть под Кинбурном неприятельские суда?

– Вы хотите отправиться к Кинбурну?

– Немедленно.

– Это безрассудно.

– Конечно. Поэтому к Кинбурну отправлюсь лично я, а не флот.

Но пришлось остаться до утра, потому что Алексиано и несколько офицеров съехали со своих кораблей. Они не хотели слушать никаких увещеваний. Рибас с курьером послал срочный рапорт Потемкину, в котором умолял князя дать немедленный приказ всем офицерам вернуться на корабли. С этим же курьером он послал записку инженер-полковнику Корсакову с просьбой прибыть в Глубокую. Расчет был прост: Корсаков и Алексиано в Херсоне дружили домами, и Рибас надеялся, что Корсаков сумеет призвать друга к благоразумию.

Вечером в каюте на «Святом Владимире» Джонес, Рибас, Нассау и Вирджиния играли в национальный английский вист.

– Азартные игры я запрещу, – объявил корсар. – Азарт мне нужен на палубах, а не за ломбером.

Однако Вирдж ухитрялась и в спокойном висте быть азартной. Ходила маленькой картой от третьей дамы, даже партнеру не показывала сильной масти, но тем не менее сделала несколько больших шлемов. Когда после очередного роббера партнеры менялись, говорила неизменно:

– С попутным ветром, господа.

Во время перерыва Нассау сказал Рибасу:

– А вы знаете, ваш брат отличился.

– Эммануил? Как же?

– Был с частью своего батальона посажен на фрегат и отправлен на рекогносцировку под Очаков. А там уговорил капитана напасть на одинокое турецкое судно. Едва не захватил его. Пушки с крепости помешали.

На адмиральской яхте к полудню следующего дня Рибас и Джонес прибыли в Кинбурн.

– Коли адмирал здесь, значит, и корабли скоро увидим! – воскликнул Суворов, повел Джонеса на вал, откуда был виден турецкий флот у Очакова. – Когда адмиральский шлейф увидим здесь? – спросил генерал-аншеф.

– Три фрегата будут крейсировать у крепости с завтрашнего дня, твердо отвечал корсар и предложил: – Прогуляемся к мысу?

– Готов быть провожатым, – сказал Суворов.

Прогулка вышла долгой и утомительной. Генерал-аншеф с интересом приглядывался к неутомимо шагавшему по песку корсару. Восемь верст шотландец прошел, не останавливаясь, не разговаривая, размахивая зрительной трубкой в руке. Рибас почувствовал внезапную резкую боль в коленях и отстал. Когда бригадир вышел на мыс, Джонес насчитал в районе острова Березань семнадцать линейных кораблей турок. В это время от Очакова в лиман вышло десятка два турецких судов.

– Двадцать одно, – уточнил Джонес – Пять линейных… Две бомбарды. Семь фрегатов… у ближних по тридцать две пушки. У дальних…

Заполночь возвратились в Глубокую. Рибас писал Попову: «Поль Джонес, мне кажется, тоже заметный, человек, может сделать много добра. Я чувствую сильную боль и страдаю в то время, как вам пишу. Только что я убедил Алексиано оставаться на одном корабле с Поль Джонесом. Я завтра еду в Херсон и употреблю все мои старания, дабы ускорить выслать все нужное адмиралтейству».

Вскоре на адмиральском совете решили всему флоту идти к Очакову и стать в линию на якоря в шести верстах от турецкой флотилии, что и было исполнено к шестому июня. Гребной флот расположился ближе к правому берегу лимана. Позади парусного, стоявшего на левом фланге, бросил якоря резерв – галеры, брандеры, плавучие батареи. Турки лишь издали наблюдали за действиями русских.

Ранним утром седьмого Рибаса, ночевавшего в каюте «Святого Владимира», разбудили голоса и топот ног на палубе. Он оделся и вышел. У борта стояла лодка, в которую спускались Нассау и Джонес. Рибас поспешил следом, не обращая внимания на боль в ногах.

– Как говорит Суворов, наступил пастуший час? – спросил бригадир.

– Замечено движение турок у берега.

Туман вползал в лиман со стороны моря. Гребцы налегли на весла, и через получас Нассау из лодки спрашивал у Алексиано, находящегося на борту галеры:

– Что у вас справа? Посылали узнать?

– Турки на веслах! До двадцати судов.

Поль Джонес не поверил, но остальные капитаны подтвердили: турки совершают маневр вдоль берегов.

– Прижимайте их к берегу! – вскричал корсар.

На одной из галер Рибас увидел брата, помахал рукой, но тот не заметил. Туман рассеивался, и можно было насчитать до тридцати османских судов. Пушечная Дуэль началась, когда до неприятеля было расстояние в два выстрела. Ядра шлепались в воду. А лодка с адмиралами понеслась назад, к парусному флоту, где тоже загрохотали пушки. Адмиралы перешли на «Святой Владимир», Рибас приказал высадить его на галеру «Десна». Капитан Ломбард, посверкивая Георгиевским крестом за недавние горячие дела, скомандовал: