De Secreto / О Секрете

Либеральная интеллигенция ходит сначала с воодушевлённым видом, потом с озадаченным. В новогоднюю ночь её балуют по телевизору западной киноклассикой, а спустя три месяца с экранов кино исчезают все иностранные фильмы, кроме ГДР-овских. А партийное руководство ГДР никак не может понять, что от него хочет Андропов.

Либералы окрылены делом Трегубова и свержением демонстративно разжалованного Щёлокова. Через три месяца любого, кто появляется в магазине в рабочее время, упаковывают в участок — хоть работягу, хоть артиста.

Отношения с Америкой доходят до предела напряжённости после истории с корейским «Боингом». Но вдруг генсек читает письма Саманты Смит и объявляет, что сворачивает проекты альтернативного СОИ.

Некоторые американские энтузиасты СОИ видели в проекте возможность для совместного прорыва в новые технологии и новые миры. Удаётся добиться реакции генсека. Он заявил, что в отличие от Брежнева, является не атлантистом, а континенталистом.

Означает ли его континентализм примирение с Пекином? Наоборот: Бурлацкий пишет о Китае как об опасной феодальной империи, хуже халифата. Так какая у него ориентация? Евроцентричная? Оставим пока этот вопрос открытым.

Когда становится известно, что генсек безысходно болен, региональная партийная пресса издевается над ним в открытую. Перед уходом в мир иной он оглашает имя своего наследника — это Горбачев. Об этом говорил даже Джеймс Бейкер с высокой трибуны.

Из Канады возвращается Яковлев, и раскол элиты и литературы выходит на новый виток.

В Ленинграде научная и клиническая психиатрия делится на два лагеря. Она бы и не хотела делиться, но парткомы распространяют литературу, которая делит. Например, полемику «деревенщика» Астафьева с интернационалистом Эйдельманом.

Врачи, отложив истории болезни, пишут друг на друга доносы. Федор Измайлович Случевский не поладил с главврачом Арнольдом Петровичем Зайцевым. Зайцев имеет репутацию «русопята». Соответственно, Случевский автоматически попадает в демократический лагерь. А парторг больницы Эльманович, верный Зайцеву, — в патриотический. «У меня дедушка был ксендз», — говорит Эльманович.

…Об А.Н. Яковлеве в Ленинграде ходят слухи, что он все-таки тайный «русак», благо близкий к нему А.Я. Дегтярев патронирует отряд историков язычества, загадочно именуемых волхвами. Потом израильский профессор Илья Земцов — человек из когорты Гейдара Алиева — расскажет, что Яковлев курировал неофициальные советские контакты с Израилем.

Годы спустя Владимир Крючков будет утверждать, что Андропов считал Яковлева проходимцем. (К этому времени выдвиженец его босса Алиев возглавит самое самодостаточное государство экс-СССР.)

У Юрия Изюмова другие сведения: Андропов одновременно давал фору Горбачеву, Лигачеву и Яковлеву. Действительно, на свободные выборы выходят Народные фронты и Объединённый фронт трудящихся. Либералы именуют себя левыми, а «правые» — ругательное слово, означающее одновременно «партократ» и «антисемит». Общество «Память» политической силой не становится, зато становится пугалом на Западе и на интеллигентской кухне.

В Ленинграде психиатры-либералы ликуют: главным психиатром назначена Людмила Рубина. Её предшественник Владимир Барабаш в газете «Приморские новости» излагает свои представления о тлетворном генетическом влиянии на организм и судьбу славянина даже однократного соития с еврейкой. Его избирают в Международную академию экологии. В Бехтеревском институте с восторгом встречают высокого гостя — далай-ламу, перед которым накануне раскрылись двери секретных советских НИИ. Главные инженеры крупнейших заводов делегируют на Байкал топ-менеджеров для участия в организационно-деятельностной игре «Лель». У директората появляется новый авторитет — Фридрих фон Хайек. Мизантропия транслируется будущими приватизаторами, «заряженными» в австрийском Институте прикладного системного анализа (IIASA).

Лигачёвский сухой закон, аналогичный тому, который в Финляндии писал Сантери Алкио, сменяется полной свободой торговли. Административно введённые кооперативы перепродают переданную и стыренную собственность по рыночным ценам. Союзный бюджет истощается. Россия экономически эмансипируется от СССР.

Лозунги «За нашу и вашу свободу» и «Освободимся от подбрюшья» взаимодополняемы, как «инь» и «ян». Яковлев печатает труды о покаянии и об информационной теории, но впоследствии признается, что он не «деревенщик» и не интернационалист, а буддист из японской партии-секты «Сока гаккай».

К «Памяти» примыкает ханты-мансийский писатель Юван Шесталов. Ему приклеивают ярлык «Юван, не помнящий родства». Однако газету «Шаман», где он печатается, распространяют активисты Ленинградского Народного фронта. В газете тема НЛО соседствует с темами языческого быта, а родство угро-финских народов распространяется на волжских мусульман. Об этом читателя просвещают профессора из Хельсинкского университета.

Вот теперь уместно вспомнить и о финнах, объединяющих Европу, и о венгерской расправе, и о так называемом континентализме. О пантеизированных Габсбургах, о графе Куденхове, о Фрейде, Эйнштейне, Расселе.

Что является первоисточником схизиса в обществе? Массовый психоз? Меряченье? Но наша цивилизация — не первобытное племя и в шаманы уходят единицы. Большинство просто не понимает, куда его тащат и зачем, — просто ощущает, как рушится всё вокруг, от производственных связей до человеческих.

Заговор? Тогда с какого времени?

Нам усиленно внушают, что всё это устроил Аллен Даллес. Поэтому качественная литература о событиях XX века остаётся неведомой аудитории. Поэтому остаются белыми пятнами вторжение в Афганистан, ирано-иракская война, «бархатные революции» в Восточной Европе, истоки кавказских войн, беловежский процесс.

Поэтому раскол никуда не девается. Нами можно играть и дальше. Наши умы можно и дальше дёргать за ниточки, расчленяя на племена и низводя до инстинктов.

В реабилитированной пьесе Булгакова есть фраза о том, что разруха начинается в головах. И даже понятно, в каких головах.

Когда Андропов начинал процесс Трегубова, льстецы называли это возвращением к ленинскому стилю, а наследование власти Горбачеву генерал Юрий Любимов интерпретировал мизантропической теорией Голгофы.

А может быть, всё немного проще? Может быть, на кухне у Гефтера Юрию Владимировичу читал свои мемуары (33) Евгений Гнедин, где были такие пассажи, например:

«Я полагал, что, если раскрыть тайну бюрократизации, то можно возродить творческое революционное начало.

…Я как-то отметил для себя слова Ницше, смысл которых был тот, что правда открывается, только если вся история воспринимается как лично прожитая, как результат личных страданий.

…В метаморфозе, произошедшей со мной в сухановской тюрьме, была ещё одна сторона, относящаяся не к сфере интеллекта, пожалуй, и не эмоций, а скорее инстинктов…»