Дедов завет

— А? Ты что сказал? Я не расслышал.

— Ничего. Что еще сказала мама?

— Что еще?.. Точно! Она сказала, чтоб ты остерегался человека с длинными светлыми волосами. Он тебе зла желает. Это ей тоже приснилось.

Длинные светлые волосы, значит… У отца Триссы черные — не подходит.

— Сэй, а почему у тебя за спиной дерево с желтыми листьями? У вас все деревья такие?

— А? — он обернулся. — Не. Осень тут у нас.

— Осень? У вас осенью деревья желтые?

— Ну да. — Дракон выглядел очень удивленным. — А еще красные, коричневые и оранжевые. А потом листья вообще опадают. А у вас не так?

— Не так…

Я вдруг вспомнил четыре картины, что висели в ученической, в которой меня запирал Норвус, бывший и всеми забытый смотритель Школы. На них было нарисовано одно и то же: лес, но на каждой он был сам не похож на себя: то желто-красный, то зеленый, то покрытый чем-то белым, то с малюсенькими зелеными листочками.

— Сэй, а бывает у вас, что все кругом белое-белое?

— Ты про снег что ли? Ну да, бывает. Зимой.

— Снег… — я попробовал на язык новое слово. — Снег… А какой он?

— Снег? Ну… Белый. И очень холодный. А когда растает, то превращается в воду.

— В воду? Это у вас колдовство такое?

Дракон расхохотался:

— Колдовство? Не, Мар, это не колдовство. Это природа!

Я еще много чего хотел спросить у Сэя (например, есть ли у них весна и лето, и если да, то какие), но его морда вдруг зарябила, и я поторопился с ним попрощаться.

— Сэй! Спасибо! И передай спасибо маме! Пока!

— Хорошо! Передам! Пока!

Из зеркала на меня снова смотрело мое собственное лицо.

— Ничего себе… — пробормотал я.

Мне всегда было интересно, почему у нас год делится на зиму, весну, лето и осень. Они ведь ничем не отличаются друг от друга. Так что и месяцев хватило бы. А оно оказывается вот как…

Когда я вернулся в гостиную, на столе уже ничего не было, и Пар был этим явно недоволен.

— Где тебя носило? — буркнул он.

— Догадайся.

О разговоре с Сэем я не стал ничего рассказывать. Иногда мне кажется, что они забыли о том, что дракон вообще был у нас в Школе, пусть и недолго. По крайней мере никто о нем больше не вспоминал. А может, так оно и лучше?

— В-вот. — Гэн протянул мне запечатанный конверт. Я такие видел только у бабули. Обычные письма сами голубями прилетают, а эти доставляют гонцы. Важное приглашение, значит. — Только что принесли.

Я приподнял вопросительно бровь, и Гэн кивнул. Тогда я распечатал письмо. Ага, так и есть. Это было приглашение на Королевский бал, который должен был состояться через четыре дня. Тут даже форма одежды была указана! Можно подумать, кто-нибудь решился бы прийти во Дворец в драных штанах, грязной рубахе да с голыми пятками. Ладно, я бы решился. Но это было раньше! До того, как я стал главой семьи и до того, как я решил жениться на Триссе.

— Через четыре дня, значит…

Мои друзья кивнули, и на наших лицах одновременно появились хитрые ухмылки.

— Надо поторопиться, — сказал я и вернул Гэну приглашение. — Все помнят, что надо делать?

— Ага.

— Д-да.

Все, Лизариус, держись! Не видать тебе Триссы не то что как своих ушей, а как своего затылка!

Дома меня тоже ждало приглашение на бал. А еще меня ждал Намус вместе с портным. И это при том, что бабуля прислала мне целую кучу одежды, отлично подходившей для королевских приемов. Но оказалось, что я ошибался. А все потому, что письма и приглашения нужно дочитывать до конца, и особенно то, что написано мелким почерком!

Королевский бал должен был быть не обычным, а костюмированным. И теперь Намус и портной вдвоем решали в кого бы меня это обрядить. Меня они спрашивать, ясное дело, не собирались. Сейчас мне это было на руку, потому что нужно было многое обдумать.

Итак, у нас было всего четыре дня, чтобы Лизариус никогда не получил мою Триссу. Мы с друзьями уже распределили кто что делать будет, но осталось довести это до совершенства.

Пока я думал, меня успели несколько раз измерить и нарисовать несколько картинок, из которых я должен был выбрать одну. По ней и сошьют мне костюм для бала-маскарада. Не глядя, я ткнул пальцем в первую попавшуюся бумажку и пошел прочь из комнаты. Не собираюсь я обсуждать тряпки, какими бы красивыми и дорогущими они ни были!

Вкусный запах заманил меня в столовую, где меня уже ждал ужин. За мыслями я и не заметил как сильно успел проголодаться. В дверях я чуть не столкнулся с Вессалией, которая как раз шла, чтобы позвать меня к столу.

— Господин Марвус, — кивнула она. Я кивнул в ответ.

Она ушла по своим делам, а я остался один в столовой. Если, конечно, не считать двух-трех слуг, стоявших возле стен. Но это все равно что быть одному. Иногда я вообще их перестаю замечать. Хотя сейчас я их точно заметил, особенно потому что у одного из них очень громко заурчал живот.

— Голодный, да?

— Нет, господин Марвус! — слуга как будто испугался и аж по струнке вытянулся. Остальные два переглянулись.

— Да вижу я, что голодный. А вы?

— Нет, господин Марвус! — ответили теперь они уже втроем. Они с ужасом смотрели то на меня, то на дверь.

Все ясно.

— Ладно, я понял. Сделаем так: я у двери покараулю, а вы возьмите себе что-нибудь со стола. Я все равно все не съем.

Они переглядывались между собой, но все-таки решились сделать так, как предложил я. И только тот, что с урчащим животом, дожевал кусок хлеба с сыром, как в столовую вернулась Вессалия. А я как нив чем не бывало, сидел за столом и держал в руках вилку и нож.

Вессалия оглядела стол, кивнула и сказала:

— Как я вижу, ты поел, господин Марвус.

Ну, не то что бы…

— Ага.

— Вот и хорошо. К тебе пришли. И ждут в кабинете.

Оладка перепеченая! Я ведь и крошки не проглотил! Но Вессалия так строго на меня смотрела, что та самая крошка мне и в рот бы не полезла.

— Иду-иду, — вздохнул я и вылез из-за стола. — Кто хоть ждет-то?

— Профессор Ремус.

Оладка перепеченая. Час от часу не легче. Вот спрашивается: зачем ко мне пожаловал этот бабоподобный недомужик? Ладно, вот сам и спрошу.

Профессор Ремус, лучший друг моего отца (хоть я до сих пор в это не верю), сидел в моем любимом кресле и от нечего делать листал какую-то книгу. За учебный год я привык видеть его в длинной черной профессорской мантии. Сейчас же мантия на нем была светло-фиолетовая и украшенная золотой вышивкой. Свои длиннющие светлые волосы он заплел в косу и перекинул через плечо, тонкие усики были лихо закручены, а на лоб спускалось несколько завитков. Бе!

— О! Привет, малыш! — Профессор меня заметил, захлопнул книгу и положил ее на стол. Сам он не встал, разумеется.