Деды
Шрифт:
Василий Иванович сел, подпершись рукой, и задумался.
– Herr Oberst [389] , ваша карта? – спросил щеголеватый австриец.
– У меня нет карты… Я не играю больше, – с внутренней досадой и потому отрывисто проговорил Черепов.
– Зачем так? – с тонкой усмешкой прищурился на него банкомет.
– Затем, что я проиграл все, до копейки, и теперь ничего больше не имею.
– Ба-а! Пока у человека есть мундир на плечах и, наконец, собственная жизнь, он не может сказать, что ничего не имеет, – фатовато возразил австриец.
389
Господин офицер (нем.).
Черепов
– Русские мундиром не торгуют и отнюдь не позволяют себе ставить его на карту, – сказал он веским и спокойным голосом. – А что касается до жизни, то извольте, я готов, но с тем, что ежели кто из нас проиграет, тот всадит себе пулю в лоб сейчас же, здесь, на месте.
Опешивший фанфарон смутился и стал было вежливо и мягко объяснять, что он хотел вовсе не то сказать и не так понят…
– Без объяснений! – перебил его Черепов. – Чего там не так понят! Я отлично понял, что вы мне сделали вызов, и я его принял. Надеюсь, и все здесь поняли это точно так же?
– Конечно, вызов! – подтвердили несколько русских офицеров.
– Господа австрийцы, ваше мнение? – спросил кто-то.
Те отвечали молчаливым пожатием плеч и в замешательстве только переглядывались между собой.
– Камрад! – обратился меж тем Черепов к какому-то казачьему офицеру. – Вы, кстати, при пистолете. Заряжен он у вас?
– Непременно, полковник.
– В таком разе одолжите-ка его сюда на минутку.
И Черепов, внимательно осмотрев кремень [390] и полку, положил врученный ему пистолет на стол между собой и австрийцем.
– Ну-с, милостивый государь, теперь я к вашим услугам. Не угодно ли!
Он вынул наудачу первую попавшуюся карту. Это была трефовая восьмерка.
Австриец, принужденно улыбаясь, начал метать.
В комнате водворилась вдруг мертвая тишина. Все присутствующие тесно столпились вкруг стола и, затаив дыхание, напряженно следили, как ложатся карты.
390
Крем'eнь – камень твердой породы для высекания огня.
– Направо – налево… направо – налево…
– Дана! – сорвался вдруг общий крик, когда наконец выпала роковая восьмерка…
Австриец побледнел. Черепов не мигнул даже глазом: лицо его оставалось спокойно.
Бросив карты, смущенный фанфарон опустил руки и молчал, как школьник, пойманный на месте.
Противник выжидательно смотрел на него вопросительным взглядом.
– Herr Oberst, ведь это шутка? Без сомнения? Да? – тревожно обступили его австрийцы, сделавшиеся вдруг очень милыми и любезными. – Не правда ли? Вы не потребуете от молодого человека подобной жертвы!
– Я не шутил, господа, ставя мою жизнь на карту, – холодно и твердо возразил им Черепов, – и если бы я проиграл жизнь, то не принял бы ее в подаяние от противника; а затем, государь мой, – обратился он к банкомету, – так как пистолет до сих пор не разряжен вами, то оставляю ваш поступок на вашу совесть.
И, сухо раскланявшись с австрийцем, он удалился из трактира.
– Василий Иванович… Друг… Благодетель! – остановил его вдруг на пороге кинувшийся за ним вдогонку Поплюев. – Вот это так!.. Это по-русски, растак их душу!.. По-русски… Хорошо, голубчик!.. Хорошо! – растроганно сюсюкал он своим заплетающимся лепетом, горячо и крепко пожимая руку Черепова. – Вы все проиграли? И "гельд ништу" [391] , значит?
391
«Гельд ништу» – выражение из двух немецких слов: Geld – «деньги» и nichts – «ничего».
– Ни копья не осталось… Да ну их! Это все равно! – нетерпеливо махнул рукой Черепов, сходя со ступеней.
– Минутку!.. Минутку, сударь, – остановил его Прохор. – У меня до вас преусердная просьба… Не откажите.
– Что прикажете?
– Будьте столь добры, возьмите у меня взаймы!
– Убирайтесь, Поплюев!
– Ах, ах, камрад!.. Это уж, извините, не по-товарищески… Чего нам кичиться! Свои люди – сочтемся! У меня тысяча червонцев – возьмите пятьсот!.. Бога ради!.. Умоляю, не обидьте меня!.. Если не возьмете, то сим вы доказуете только ваше ко мне презрение, а я дворянин такой же, как и вы… И за что же?…
– Ну, ин быть по-вашему! Давайте! – согласился Черепов.
– Друг!.. Товарищ!.. Вот… Вот это так! – восторженно кинулся к нему на шею Поплюев. – Благодарствую вам, сударь!.. От всей моей признательной души благодарствую!.. А тот шельмец, – драматически указал он жестом на трактир, подразумевая австрийца, – пускай в презрении влачит злосчастные дни!.. Ну а теперь выпьем!
И растроганный Прохор был совершенно счастлив.
Стоустая молва в тот же день разнесла поступок Черепова по всему русскому стану, и Милорадович, этот "Баярд [392] своего времени", с восторгом рассказал о нем Суворову.
392
Баярд Пьер Терр'aйль де (1476–1524) – французский военачальник, приобретший славу своими подвигами.
– Поединщик?! – весело встретил Черепова фельдмаршал, когда тот по должности явился к нему на следующее утро. – За мундир жизнь на карту?! Молодец! Помилуй бог!.. Павлово чадо!.. Спасибо, что за честь российского мундира постоял и не дался в обиду нихтбештимтзагеру [393] … А за то, что в запрещенную игру покусился, ступай под арест немедленно!
Таков был неожиданный финал суворовского приветствия. Но арест Черепова продолжался недолго: перед обедом дежурный адъютант принес ему на гауптвахту его шпагу и от имени фельдмаршала передал, что "Светлейший ожидает его спартанской похлебки и железной каши кушать".
393
Беззаконнику, самодуру (нем.).
XXV. Чёртов мост
После долгого размышления по поводу того, как быть без мулов, великому князю Константину Павловичу блеснула счастливая мысль – употребить под вьюки казачьих лошадей. Искренно поблагодарив его высочество за добрый совет, Суворов тотчас же приказал спешить полторы тысячи казаков, а их коней навьючить провиантом. Устранив таким образом все помехи, русская армия двумя колоннами двинулась 10 сентября к Сен-Готарду. Авангардами командовали Багратион и Милорадович.
Утро этого дня было пасмурно и ненастно. От Таверны до Сен-Готарда шли трое суток, в течение которых дождь не переставал лить ливмя, а резкий северный ветер с гор пронизывал насквозь. Войска располагались на бивуак под кровом сырых холодных ночей, дрогли от стужи, мокли от слякоти и до рассвета поднимались в поход. Вся армия тянулась гусем по узеньким тропинкам, то взбираясь на высочайшие горы, то спускаясь в пропасти; часто и вовсе не видали тропинок, а так, махали себе наудалую; часто переходили вброд глубокие быстротеки, выше колен в воде, а два раза и по пояс ее было. Одна крутизна, выше и длиннее прочих, умучила войска до устали душевной.