Дефицит
Шрифт:
Она пожала плечами, достала тонометр, размотала манжету, но измерять давление не спешила, видно, ждала, чтобы он успокоился.
— Давно у вас головные боли, шум в ушах?
Ей нужен анамнез, чтобы заполнить историю болезни. А он не в себе и отвечать не хочется.
— Дайте вашу руку, доктор. — Он закрыл глаза. Протянул руку, ощутил ее теплую и покорную ладонь, положил себе на лоб, на глаза и как будто успокоился. — Когда вы меня выпишете?
— Скоро… — сказала она неуверенно, он понял, что она к нему подлаживается, успокаивает.
— Когда найдете нужным, тогда и выпишете. — Он пожалел ее, пощадил. — Как вас зовут?
— Алла Павловна.
— Правильно,
— А какую травму вы имеете в виду?
Какую… Да ту самую, по затылку. Однако не сказал пока.
— Давайте измерим давление, Сергей Иванович. — Она подняла рукав его рубашки, осторожно намотала манжету, накачала грушу и, приложив прохладный пятачок фонендоскопа, стала слушать, глядя на стрелку тонометра, отключилась от него, а он смотрел на ее лицо в упор, на ее брови темные, с пушком на переносье, и губы темные, четкие, почти не крашенные, и на щеках пушок в свете солнца, и никаких висюлек, наверное, слышала про капризы хирурга Малышева и все с себя поснимала, — что же, спасибо за внимание. Красивая женщина и серьезная, без кокетства. И очень-очень знакомая. Как же он мог забыть и когда забыл, уже здесь?
— Сколько, Алла Павловна?
Она сняла манжету с руки, смотрела в сторону.
— Пока повышенное, Сергей Иванович. — Посидела, подумала. — Вы переутомились, наверное, много работали, вам нужен отдых, но сначала лечение. У вас был криз. Незначительный, но… тем не менее.
— Кри-из? — переспросил он, чувствуя опять волну раздражения. — Да что за чепуха, какой криз? У меня — криз?! — А в башке боль аж слепит.
Она раздвинула лапки фонендоскопа, повесила его обратно на шею, смотала манжету, не глядя на него, и аккуратно стала укладывать тонометр в коробку, лицо ее было строго, она не одобряла такую его реакцию. Он попытался сказать с усмешкой:
— Выходит, топором по затылку меня не стукали?
— За что же вас, да еще топором? Не за что. — Она улыбнулась и стала совсем-совсем знакомой, ну прямо будто вчера расстались. Да кто же она, в конце-то концов? Они не учились вместе, сразу ясно, она моложе его лет на пять, а может быть, и на десять, и не работали вместе, тоже ясно. Халат, а более того колпак изменяют облик, он по себе знает, бывшие пациенты при встрече на улице смотрят на тебя в первый момент как на незнакомца, иной раз и поздороваться не успевают, в больнице врач замаскирован, вот как она сейчас, колпак совсем закрывает волосы, скрадывает лицо.
— Ладно, Алла Павловна, криз так криз, лежать так лежать, я согласен. Только говорите со мной откровенно, как с врачом.
— Врачей лечить трудно, Сергей Иванович.
— А меня легко.
Хирурги самоуверенны, и он среди них не самый плохой.
— Как часто у вас поднималось давление?
— Никогда не поднималось. — И тут же начал прикидывать — наверняка поднималось, перед трудной операцией, например. Или после нее. — На завтра, то есть уже на сегодня, была назначена операция Леве Киму, долго его готовили и опять отсрочка. От этого у меня и давление.
— Еще кое-какие формальности, Сергей Иванович. Вашу историю болезни заполняли в реанимации, не указали антропометрию — рост, вес.
— Ну вот, еще и реанимация! — возмутился он. — Зачем? У вас что, уже больных нет, и вы здоровыми реанимацию заполняете?
— Сергей Иванович, вы всегда такой…
легко возбудимый? — Она наверняка хотела сказать «раздражительный», но смягчила. — Вы слишком понадеялись на свое здоровье, неправильно распределили нагрузку и… — она развела руками, — придется полежать и подумать о своем режиме. Вы не помните свой рост, вес?— Сто восемьдесят рост, вес около восьмидесяти, все в норме. Лет пять уже бегаю по системе Купера, и раньше постоянно спорт, баскетбол, волейбол.
— Я помню, — сказала она.
Может быть, спортом занимались вместе? Но не хватит ли на сегодня голову себе морочить? А также и ей.
— Боксом одно время занимался, на соревнованиях выступал.
— Нокауты были?
Ищет черепно-мозговую травму, факторы риска.
— Нет, обошлось. Вообще никаких травм.
— Как вы сами думаете, что могло послужить причиной… — она не сказала «криза», — вот такого вашего состояния?
— Если бы жена не вызвала «скорую», мы бы с вами так и не увиделись.
— Без необходимости она не стала бы вызывать «скорую», она ведь и сама врач.
От боли он стал болтлив, не хватит ли? Нет, не хватит, эйфория нашла, ребячество, приуныть он еще успеет.
— Теперь вы каждый день будете приходить ко мне?
— А вы раз в неделю заходите к своим больным?
У него бывают такие больные, что он от них не отходит. Устает, конечно, естественно. Но привезли его сюда не с работы.
— Интересно, что сказала жена в приемном покое?
— Спать вы легли после скандала, однако, уснули, потом, около трех часов ночи застонали во сне, потом… — она явно что-то пропустила, — из реанимации вас подняли сюда. Утром я пришла на работу и узнала, что хирург Малышев положен в мою палату с гипертоническим кризом. Мне даже как-то… не поверилось. Наверное, у вас были какие-то перегрузки в последнее время, отрицательные эмоции?
Были, черт возьми, были, но считать всю эту муть, мелочь причиной криза у хирурга Малышева — это абсурд, это все равно что зубра свалить метлой. Кстати, метла была, «играла роль».
Нет, нанизывать мелкие неурядицы, которые раздражали его в последнее время, он не станет, слишком для него ничтожно, смешно попросту!..
— Возможно элементарное переутомление, — продолжала Алла Павловна. — Ваша жена говорит, что вы в больнице с утра до ночи. И еще депутатские обязанности…
— Да ничего подобного! «Жена говорит». — Он фыркнул. Жена в панике может наговорить семь верст до небес и все лесом. — Я утомляюсь только от одного — от безделья! А работа моя хирургическая мне необходима, физиологически требуется. И депутатские обязанности никогда не были в тягость. Спросите, почему? Отвечу: потому что и там я кое-чего добился, и от этого удовлетворение, понимаете? — Он горячился, будто подогреваемый болью. И еще — присутствием Аллы Павловны. Не ожидал от себя.
Она кивнула, сказала:
— Иной раз увлеченность как раз и не позволяет заметить переутомление.
— Нет, Алла Павловна, только не работа. А жена… — он с досадой махнул рукой, — наговорит.
Живет она с ним без малого двадцать лет и толком его не знает. Вот отдал бы он концы ночью и кроме пошлости — сгорел на работе — ничего от жены бы и не услышали.
— А причину найдем, Алла Павловна, вместе с вами. Я буду называть, а вы будете оценивать: пойдет — не пойдет. Но прежде мне надо подумать, не так уж часто мне выпадало столько свободного времени. Найдем, Алла Павловна, не унывайте. — А она и не унывает, ты лучше о себе подумай. — У вас есть другие больные, вы сейчас пойдете…