Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления
Шрифт:
Виноват, конечно, не климат или ЦРУ, а в том, что в России общество было нацелено на дележ и доение халявы — имеющихся производительных и природных ресурсов, тогда как при большевиках — на создание производительных сил страны по гамбургскому, высшему, счету. Соответственно, в каждом случае создавались приспособленные под заданные параметры политико-экономические системы, где в одном случае идеология служила средством мобилизации общества на достижение поставленных целей, в другом — прикрывала творимое. Поэтому большевики, многие из которых имели скудное образование, за три десятилетия создавали мощную промышленно-научную державу, а дипломированные реформаторы низвели Россию до уровня Бразилии. В одном случае действовали пассионарии, в другом — деграданты.
«Реформаторы» 1990-х сформировали систему «периферийного капитализма», в результате чего деградация стала доходной. Каким образом? Рынок развивается во имя прибыли. Но если прибыльным становится добыча и первичная переработка сырья, а большая часть обрабатывающей промышленности на этом фоне малорентабельна, то на повестку дня выходит проблема избавления от «неэффективных производств». Но с закрытием сотен заводов возникает проблема избавления от ставшими «неэффективными» рабочих и инженеров. Их надо переквалифицировать в торговцев (в 1990-е годы — в «челноков»), офисных работников, охранников, короче —
Фактически же, в конце концов, неэффективной становится сама Россия. Получается, что необходимо какое-то иное понимание эффективности, не сводимое к простым арифметическим действиям (прибыль на руль затрат). Для этого надо, по меньшей мере, беречь те ресурсы, что есть у России, и те капиталы, что воспроизводит российская экономика. Но как раз в этой сфере Россия является одной из самых расточительных и хлебосольных государств.
Тысячи лет назад человечество представляло собой коллективы охотников и собирателей. Такой способ жизнедеятельности называется присваивающим хозяйством. Присваивающим по типу жизнедеятельности стал и российский капитализм.
3.4.4. Характеристика российской политико-экономической системы
На Западе путь классического капитализма связан с определенной последовательностью этапов развития. В политической сфере сначала появилась демократия, потом уже либерализм. В России, наоборот, сначала победил либерализм, а потом началось строительство демократической системы. Этот «перешаг» оказался для страны роковым.
Демократия — это не просто набор аморфных свобод для всех и каждого, как это происходит при доминировании либерализма. Демократия — система мобилизации национальной энергии; система развернутой наступательной конкуренции не только внутри страны, но и на мировых рынках. Поэтому молодая демократия, как правило, агрессивна; она не сдает всем желающим экономические и политические позиции, а, наоборот, стремится расширить свое доминирование за счет других. Без экономической экспансии успех Японии, Тайваня, Южной Кореи был бы невозможен, точно также как до них демократий Западной Европы и США.
Пройденный путь российского бизнеса, естественно, можно оценить с самых разных, в том числе диаметрально противоположных, позиций. Найдутся основания поставить высший балл («несмотря на все трудности, кризисы и ошибки властей…») и самый низкий. Все зависит от критерия оценок. Если российское предпринимательство сравнивать со странами Африки и Латинской Америки, то налицо большой успех. Если же сравнить с государствами Запада, а тем более Восточной Азии, то получается, что вместо одной тупиковой модели — великодержавной, расходующей значительную часть прироста национального дохода на военные и внешнеполитические цели, была создана другая тупиковая модель, теперь уже «потребительского общества» с номинальным по количеству и качеству производством. А если сравнивать уровень, с которого начали свое восхождение к вершинам мировой экономики восточно-азиатские государства, с уровнем России, становится ясным, насколько плохим было управление реформами у нас и насколько высокоэффективным там.
«Тоталитарное государство положило начало Воркуте и Комсомольску, Норильску и Братску насилием и лагерями, чудовищной эксплуатацией человеческого и природного потенциала. Но уже не было в состоянии справиться с глобальной исторической задачей — построить цивилизацию на этой гигантской части земного шара. Это способны сделать только свободные люди и свободная страна, живущая в мировом сообществе», — писал Е. Гайдар (Гайдар Е. Построить Россию. «Открытая политика». 1994. № 1). Ну и что получилось в «свободной России» с Сибирью и Дальним Востоком? Откат: экономический, культурный, демографический. Стоит задача «не построить цивилизацию», а хотя бы сохранить советское индустриальное и научное наследие. Причина не просто в хищнической эксплуатации природных богатств, но и в превращении страны в донора. Деньги, которые могли бы расходоваться на развитие российских пространств уходят на финансирования других стран.
До сих пор считанное число предприятий достигло уровня производительности труда, существовавшего при советских министерствах. Рапорты о росте эффективности в постсоциалистической России базируются на сопоставлении положения этих предприятий начала 90-х годов, когда произошел значительный спад производства и в экономике царила анархия. При этом не учитывается, что советские предприятия были обременены значительной социалкой (пионерлагеря, подшефные совхозы, клубы с бесплатными кружками и художественной самодеятельностью, дома отдыха, детские сады, большой жилищный комплекс и так далее вплоть до финансирования городского транспорта). На доходы с советской промышленности функционировала «бесплатное» образование и здравоохранение. При этом советские заводы были лишены возможности экономического и финансового маневра, прежде всего, не имели права сами устанавливать цены на свою продукцию и искать торговых партеров. То, что есть сегодня в свободной России (полные полки магазинов и пр.), можно было достаточно легко достигнуть и при социализме, переведи руководство КПСС советскую промышленность и сельское хозяйство на хозрасчет, как это было сделано в СФРЮ и в Венгрии при Я. Кадаре. Да и само потребительское благополучие в современной России во многом следствия проедания капитала, накопленного предыдущими поколениями, и эксплуатации (нередко хищнической) природных ресурсов. Приватизация не создала в российской экономике главного — стартовой площадки для рывка в круг развитых индустриальных и постиндустриальных держав. Наоборот, откат в обрабатывающих отраслях и потеря многих высокотехнологических производств отбросил страну на десятилетия назад.
Если взять номенклатуру и объем выпускаемых товаров, то из ее перечня видно, что по многим параметрам страна существует как участник «третьего мира». Это и есть «ордынская» составляющая современной России, вписанная в доктрину либеральной демократии. Такой капитализм способствует консервации системных слабостей российского социума. При всей внешней европезированности Россия, как и при царях, как и при генсеках, так и при президенте и парламенте, остается вне рамок подлинной европейской цивилизации, обильно воспроизводя по «восточному» специфическую бюрократию, ее роль в жизни общества, менталитет народа, характерный для разлагающего традиционного социума, и слабое использование потенциальных возможностей страны («богатая страна с бедным населением»).Нынешний российский капитализм не в состоянии выйти на уровень эффективности хозяйственной системы СССР 50-60-х годов. То есть, не в состоянии обеспечить призовое место в гонке лидеров научно-технического прогресса. Российский капитализм находится примерно на уровне брежневских 70-х («нефтяных») годов. И существует реальная угроза сползания его на уровень эффективности 80-х годов с непредсказуемыми последствиями.
В связи с этим бытуют иллюзии о возможности создания «инновационной экономики». Во время нефтяного бума 2000-х годов обильный поток денег прошел мимо «структурной перестройки» и «создания инноваций». Причина тому проста: и так было хорошо. Во время кризиса тем более приступать к «структурным изменениям» невозможно, ибо надобно латать дыры. Было решено, что когда все уляжется, тогда и надо приступать к очередным реформам и сотворить, наконец, вожделенную «инновационную экономику». Все это уже было. В 1970-е годы стало ясно, что СССР, еще недавно оспаривавший научно-техническое лидерство у США, начинает проигрывать экономическую гонку не только Соединенным Штатам, но и ФРГ и Японии. Руководство решило принять экстренные меры, в частности, созвать пленум ЦК КПСС, посвященный вопросам научно-технической политики, и принять нужные решения. Соответствующим организациям (Академии наук, профильным институтам и пр.) была поставлена задача подготовить необходимые программные документы. Но пленум так и не собрался — ни при Брежневе, ни при Черненко (хотя неоднократно заявлялось о его приближении). Новый генеральный секретарь партии М. С. Горбачев задействовал накопленный материал и провозгласил курс на социально-экономическое ускорение страны. Экономисты, так долго добивавшиеся нового курса — так называемые «товарники», получили свободу действий. Но и у них ничего не вышло. Через пару лет о концепции научно-технического ускорения никто уже не вспоминал. Догнать ушедший поезд не удалось…
Этот экскурс в историю сделан для того, чтобы сказать — в жизни государства может появиться момент, когда внешне все идет неплохо, но рубикон эффективности перейден, и восстановить былой потенциал в рамках существующей системы уже невозможно. Для этого нет особого качества, которое Л. Гумилев назвал звонким словом «пассионарность». Вроде бы, технически можно достичь желаемое, и строятся соответствующие планы и закладываются умные рекомендации. Но на деле все почему-то срывается. Почему — не понятно. Ведь еще не так давно куда более амбициозные цели достигались в куда более худших условиях. Сейчас же есть кадры, техника, деньги, заводы, лаборатории — то, чего не было у предшественников. Но у того поколения получилось, а у нынешнего все валится из рук. Так и в современной России: создать экономику инновационного типа в рамках существующей хозяйственной системы невозможно. У системы нет надлежащей энергии, стимулов для этого подвига. Рывок по большому счету не нужен ни населению, ни бизнесу, ни правящему классу, ибо это дело затратное и сомнительное по отдаче. Если Япония и другие государства Восточной Азии сделали ставку на инновации, то только потому, что иного способа стать богатыми у них не было. А у России есть. Это торговля «естественными преимуществами», то есть сырьем. Другое дело — отдельные сегменты, вроде военно-промышленного комплекса. Мощная научно-конструкторская база, созданная в СССР, позволяет использовать ее возможности для продвижения вперед насколько это возможно. Одно плохо: возможности постепенно убывают.
После «реформ» в России произошло упрощение экономической деятельности. Объем выпускаемых товаров откатился на уровень 1960-х годов, тогда как потребление поднялось на уровень XXI века. Население богатеет в значительной степени за счет сырьевой ренты. Основные капиталы делались (и делаются) в сфере торговли, дележа (приватизации) и последующего доения захваченных ресурсов. Сложившаяся политико- экономическая система удобна тем, что позволяет, особо не напрягаясь, повышать жизненный уровень населения, а отдельным группам скапливать огромные богатства. Главный ее недостаток состоит в том, что она слабо ориентирована на создание производительных сил. Инвестиции в производство малы и с трудом покрывают естественную убыль основных фондов. Правда, можно обойтись импортом, что и делается, оплачивая его сырьем и полуфабрикатами (металлы, лес, зерно), особенно если цены на мировом рынке высокие. Но воспоминания о Советском Союзе, как второй промышленной и научной державы мира, являются психологическим дискомфортом и возбудителем постоянной критики в адрес руководителей страны. Это понуждает строить планы «новой индустриализации», «инновационной экономики» и прочих фантомов. На деле же ВВП раздувается за счет торговли и услуг. Но желание создать нечто современное не исчезает, к тому же происходит естественная убыль старой техники. Заменяется она техникой новой (другой попросту нет), что создает иллюзию развития. По тому же принципу внедряются новые технологии (в 1970-е годы не было компьютеров, а сейчас они в каждом учреждении — прогресс налицо). На деле же возникает задача, не имеющая удовлетворительного решения. Впрочем, отчасти это хорошо, ибо позволяет всем заниматься интеллектуальным делом. Одним выдвигать проекты реформ, другим — пытаться их осуществлять, третьим — критиковать и т. д. В совокупности, это производит впечатление движения.
Любое социальное явление имеет объективную природу, хотя и является результатом действия субъективных сил. Если классическая демократия родилась как власть собственников, и капитализм развивался через создание производительной собственности, то в России демократия формировалась на базе дележа уже созданных ресурсов. Причем в ходе дележа средний класс выступал конкурентом тех групп, которые, пользуясь близостью к власти, получили право на приоритетное получение наиболее доходных кусков делимого. Возник специфический капитализм — олигархический с чертами феодализма. Сравним: Екатерина II первая стала в массовом порядке проводить приватизацию государственных земель, отдавая большие площади с крестьянами своим фаворитам (считается, что было роздано около 800 тысяч крестьян). Она же утвердила либеральную жалованную грамоту дворянству, освобождавшую сословие от обязательств перед государством и перед обществом. В своих имениях дворяне стали полновластными хозяевами. Отсюда вопрос: чем, в сущности, отличается раздача государственных бенифиций в 1990-е годы фаворитам Кремля от практики царицы?