Дегустатор боли

— Я знаю. До сих пор ощущаю на себе последствия прошлой ночи, — хмыкнув, я заелозил под одеялом, чтобы сесть и оказаться ближе к Монике. — Мон, что с тобой происходит на самом деле? Доктор намекнул, что дело совсем не в нервной системе. Ты меня обманула?

Моника сначала то ли удивленно, то ли испуганно смотрела на меня, но не выдержав моего любопытного взгляда, отвела глаза в сторону. Я попал в точку — она соврала, и ей было стыдно передо мной. Раскусить ее оказалось не так уж и сложно, но моя задача состояла совсем не в этом. Я поставил перед собой цель не уличить ее во лжи, а узнать, в чем же заключается страшная правда. Мне хотелось услышать истину, какой бы она ни была, но девушка молчала. Она ни в какую не хотела до конца открываться мне, будто чего-то боялась, но чего именно? Неужели все настолько плохо? Такими темпами я придумаю в своей голове кучу бредовых вариантов и сойду с ума.

— Мон? — позвал я ее, но девушка не отзывалась, испепеляя взглядом стену. — Моника? Давай поговорим нормально? Расскажи, в чем дело. Тебя не могли просто из-за нервного приступа так долго держать в больнице. Даже меня, с моими ранами и вывихами, отпустили быстрее. Выкладывай.

Она решила пойти на хитрость и использовать чисто женское оружие, которое действовало безотказно: потянувшись ко мне, Моника нежно поцеловала меня в губы, заставив весь мой здравый, трезвый ум улетучиться куда-то далеко-далеко. Поцелуй был настолько чувственный, ласковый, что я позволил себе вольность и захотел задействовать свой язык, но как только девушка ощутила его, тут же отстранилась.

— Еще не время знать всю правду, — обронила она, прикоснувшись к моей руке. — Доброй ночи, Тэхен.

— Тебе обязательно уходить? — я сжал пальцами ее запястье и легко, почти невесомо, поцеловал Монику в губы. — Останься.

Но она не ответила. Она молча встала, окинув меня странным взглядом, и покинула мою комнату, оставляя меня на съедение мыслям, догадкам и пугающей неизвестности. И этот поцелуй… Никогда прежде я не чувствовал такого тепла, такой нежности. Никогда прежде меня так не целовали. Все было пропитано животной страстью, похотью, необузданным желанием утолить плотские желания, но губы Моники были совсем другими. Они не были пропитаны развратом, они несли нечто ангельское и сладкое. Хотелось испить этот нектар до конца и умереть от переизбытка пушистой неги, которая укроет тебя воздушным одеялом. Спокойствие — вот что я ощутил после волшебного поцелуя. Я удивлялся сам себе. Когда я только успел стать таким романтиком, чтобы рассуждать в подобном русле? Эта девушка точно творила со мной невероятные вещи.

***

Уснул я ближе к двум часам ночи. Для меня это было рано, но что еще оставалось делать? Читать больше не хотелось, идти на улицу было слишком лень, поэтому я завалился на боковую. Первые полчаса я никак не мог уснуть — все ворочался из стороны в сторону, воображая в голове не совсем хорошие картинки, — но с горем пополам все-таки заглянул в гости к Морфею, который нехотя принял меня в свои покои.

И опять этот идиотский сон… Честно говоря, я заебался видеть себя врачом, пусть и во снах. Ким Тэхен врач — это то же самое, что и Чон Чонгук балерина — вещи совершенно несовместимые. На этот раз я как раз разговаривал со своим лучшим другом, все еще стоя в дурацком белом халате, и слушал о его невесте, которая оказалась какой-то знаменитостью. Привидится же такое. Но и на этот раз досмотреть сон до конца мне не удалось: проснувшись под утро от колющей боли в сердце, я сонливо разлепил глаза и уставился в стену напротив. Похоже, организм дал слабину и намекнул, что устал терпеть мой отвратный образ жизни. Пора бы остепениться и дать себе восстановиться, иначе я рискую развалиться через годик-другой.

Я быстро перевернулся на правый бок, чтобы избавить сердце от лишней нагрузки, и сматерился себе под нос. Не хватало только с сердцем проблем… И так все тело трещало по швам на мелкие кусочки, так еще и внутренние органы дали слабину. Если так дальше будет продолжаться, не пройдет и пяти/десяти лет, как я состарюсь, поседею и буду торчать дома с радикулитом.

Может, в доме найдутся нужные таблетки? Сердце никак не желало успокаиваться и с каждым моим вздохом кололо, тянуло и сжималось все сильнее. Монику беспокоить мне не хотелось, Саманта вряд ли вернулась домой, поэтому пришлось самому рыскать по дому в поисках необходимого лекарства, которое утихомирило бы то, чего, по мнению большинства девушек, у меня не было.

Я тихо вышел из комнаты, проходя по коридору мимо спален матери и дочери, и едва не поддался желанию заглянуть ко второй. Уж больно было интересно, спит Моника или нет, и если спит, то как, а если бодрствует, то мы могли бы поболтать… Но нет. Я всего лишь трусливо бросил взгляд на закрытую дверь и прошел мимо. На секундочку мне показалось, что девушка почувствует мое присутствие и выйдет в коридор, но чудо не свершилось.

В темноте практически ничего не было видно, я едва различал знакомые силуэты и шел по памяти, стараясь не наделать лишнего шума, но я же «везунчик». Я бы удивился, если бы все прошло гладко и именно так, как я наметил: незаметно спуститься на кухню, быстро найти таблетки от боли в сердце и так же бесшумно уползти обратно восвояси. Зрение на пару с сердцем решили подвести меня в эту ночь. Не заметив возле лестницы высокую вазу, в которой стояли зонтики и какие-то клюшки, я споткнулся об нее, вывалив все содержимое на ступеньки, сам проехался по ним с грохотом, да еще и разбил ту самую вазу. Стоял такой шум, словно началась Третья Мировая. От испуга я, казалось, даже не почувствовал боли, хотя спустя пару секунд, когда я уже тихо лежал на спине возле лестницы, старые раны дали о себе знать — ребра заныли, плечо потянуло, а сердце сжалось в такой ком, что грозилось высохнуть и лишить меня самого ценного, что у меня есть, — моей жизни.

На весь этот грохот, созданный дебилом Ким Тэхеном, прибежала Моника. Распахнув дверь своей комнаты, она вышла в коридор, включила свет и испуганно на меня уставилась. Пока я кряхтел и вставал на ноги, она с досадой покачала головой и решила помочь мне, несчастному бедолаге, собрать все то, что я развалил.

— Прости, из-за меня у тебя сплошные неудобства, — я собирал осколки вазы, пока Мон поднимала с пола зонтики. — Я тебя разбудил?

— Нет, я не спала. Бессонница, — девушка стыдливо отвернулась, но я успел заметить ее покрасневшее лицо и печальные глаза.

Я понял, что она плакала, но отчего-то не стал акцентировать на этом внимание. Я мог бы расспросить ее, выведать причину ночных слез, но Моника вряд ли ответила бы мне, а если бы и ответила, то соврала бы. Этой девушке есть что скрывать, и как бы я ни старался выведать правду, я не узнаю ее.

— Ладно, давай спать, — вздохнув, Моника подождала, пока я выброшу крупные осколки в помойное ведро, которое она мне поднесла, и незаметно вытерла рукавом рубашки свое лицо, — мама должна скоро вернуться.

Кивнув в знак согласия, я снова вступил во внутреннюю борьбу с самим собой: спросить о причине ее слез или не стоит? И пока я думал, девушка уже убрала до конца все остатки моего невезения и скрылась в своей комнате. Значит, не стоит…

========== Глава XII ==========

После той ночи, когда Моника поцеловала меня и я застал ее плачущей, во мне что-то переменилось. Я старался не покидать надолго дом, дабы не оставлять ее одну, не ввязываться в потасовки и вообще вести приличный образ жизни. Так шли мои дни пребывания рядом с Моникой Чандлер: сидя то дома, то на территории участка, я читал книгу, курил сигареты и иногда, когда появлялось острое желание, баловал себя бутылочкой пива, купленной в соседнем магазине. Подобный стиль мирного существования был мне не по вкусу, но я ломал в себе то зло, что подталкивало меня снова ступить на кривую дорожку, и просиживал задницу в кругу безопасности. Моника, естественно, была только рада. Единственный мужчина в ее доме рядом, почти под боком, не нужно беспокоиться и бояться. Саманта разделяла маленькое счастье своей дочери, ведь теперь бремя заботливого родителя перекочевало с ее плеч на мои — Моника была, грубо говоря, под моим присмотром, и разгульной матери не о чем было волноваться. Но я понимал, что долго так не протяну. Мне захочется опять развлечься в компании доступных девчонок и крутых парней, напиться, чтобы ни хера не помнить, и набить кому-нибудь морду, дабы выпустить весь скопившийся адреналин. Я сдерживал себя как мог, буквально посадил сам себя на цепь и не отходил никуда дальше, чем в уже излюбленный магазин, где я когда-то покупал дешевое вино для Моники, но временами мне дико хотелось заглянуть в бар, опрокинуть кружечку-другую и, если повезет, завести интересное знакомство с не менее интересной представительницей женского пола. Мон была все еще недоступна для меня как девушка, так что я по-настоящему страдал от нехватки любви и ласки, к которым так привык. В таком медлительном, скучном времяпровождении прошло пять дней, и я хотел выть от вязкой тоски. Даже разговоры по телефону с Гуком никак не веселили меня. Лучший друг рассказывал, как дела в школе, чем они занимаются и что нового. Джон со своими дружками вел себя тихо, так как мое отсутствие не позволяло ему развлечься как в старые добрые времена, Эмбер все выпытывала у Чонгука, что я и как, почему меня оставили именно с Моникой и чем мы вдвоем вообще занимаемся. Она никак не хотела отпускать меня не только из своего сердца, но и из головы, продолжала ревновать и жить моей жизнью. Бедная девчонка… Сам же Гук был в полном порядке, да и что с ним случится? Этот малый не пропадет. Спокойно себе жил, кое-как учился, иногда проводил приятные вечера в компании девушек (как я ему завидовал…). Однажды в разговоре Чонгук смущенно сказал, что скучает по мне. Я почти растрогался. Нет, серьезно! Это было очень приятно слышать от человека, который не умеет по кому-то скучать и быстро забывает людей — очередное доказательство нашей нерушимой дружбы. Да, мы временами ругались, могли не понимать друг друга в каких-то вопросах, обижались совсем как дети, но уже ничто не могло разлучить нас. Мужская нерушимая дружба, подобная неподъемному булыжнику — вот это было про нас с Чонгуком. Ради Моники я узнавал у него, что задают в школе, какие темы проходят ученики и тому прочее. Мне-то было похуй на учебу, но Мон парилась и старалась заполнить все те пробелы, которые появились благодаря моему отстранению. Она с головой погружалась в книги, конспекты, судорожно, будто боясь не успеть, заучивала материал и, слава Богу, больше не трогала меня с этой темой. Девчонка знала, что бесполезно пытаться вдолбить в мою голову знания, если я этого не хотел, и даже не пыталась заставить меня сесть за уроки. Но она гордилась тем, что я не просто валяюсь без дела, а читаю книгу, и ее это в какой-то степени успокаивало.

— Что же ты будешь делать, когда мы вернемся в школу? В тебе же нет никаких новых знаний, — причитала Моника, ругая меня за мой похуизм.

— Да мне все равно, — пожимал я плечами, — как-нибудь выкручусь.

***

В один из вечеров, когда я почти дочитал Фауста, мне стало невыносимо тоскливо. Я больше не мог находиться в четырех стенах и срочно требовал разрядки. Да хотя бы просто пошляться по городу до самого утра. Мне было все равно, где скоротать вечерок, лишь бы не в этом доме. Осточертело видеть одни и те же лица, одну и ту же мебель… Если бы не мое уважение к Монике и не странная привязанность к ней, я уже давно сбежал бы, но так как что-то необъяснимое зарождалось в моем сердце, я решил спокойно сообщить ей о том, что собираюсь прогуляться. Может, она захочет сделать это со мной?

— Мон, я в бар хочу сгонять… — почесывая затылок, я следил за тем, как девушка прибирается в своей комнате. — Пошли со мной? Прогуляемся, воздухом подышим, выпьем немного.

— Нет, Тэхен, мама с работы скоро вернется. Я обещала навести в доме порядок, — Моника глянула на меня через плечо, взбивая подушки. — Ты иди, развлекись, а то я вижу, как тебе надоело дома сидеть.

— Моника? Мон?

Я нежно звал девушку, подходя к ней. Выпрямившись, она прижала подушку к груди и выжидающе на меня посмотрела. Я выдержал паузу, загадочно улыбаясь, а после неожиданно, но мягко поцеловал ее в губы. Маленькая шалость, от которой никому плохо не стало бы, резко подняла мне настроение. Я был рад снова ощутить этот сладкий, пьянящий вкус губ Моники, которая опешила и растерянно хлопала ресницами.