Декабрь-91; Моя позиция
Шрифт:
Думаю, что в этом есть преувеличение. Существуют глубокие причины событий в нашей стране. И все началось до Ельцина, когда он еще находился в Свердловске, в то время как мы уже были свидетелями наступающей агонии системы. Когда я приехал в Москву в 1978 году и стал секретарем ЦК КПСС, то увидел это собственными глазами. Именно тогда появились первые долгосрочные планы. Ельцин не имел к этому никакого отношения. И поведение мое, других товарищей было не реакцией на действия Ельцина, а реакцией на то, что происходило в этой стране, в обществе, в мире.
Страна была беременна перестройкой. Если бы этого не сделали мы, то это сделали бы другие. Потому что общество в целом созрело для перехода в другое состояние. И в партии были
Вы говорите об обиде Ельцина, которая объясняется, мол, тем, как я отнесся к нему в 1987 году, когда его исключали из Политбюро.
Но это тоже было результатом определенного процесса. Кстати, тогда я поддерживал его. И не хотел, чтобы он уходил. Я понимал, с чем он столкнулся, будучи секретарем Московского горкома партии. Недавно, обдумывая те события, мне показалось, что я понял -- Ельцину пришлось столкнуться с реакцией, аналогичной той, с какой нам пришлось иметь дело впоследствии. Обострение кризиса, Ново-Огарево
Период примерно с ноября 1990-го по апрель 1991 года был тяжелый. Страну лихорадили забастовки, нагнеталась политическая конфронтация. Солженицын как-то сказал: труднее всего приходится политику, который придерживается средней линии. Блестящее рассуждение. Я это подтверждаю, опираясь на свой опыт. Корреспонденты "Комсомольской правды" во время нашей беседы напомнили одну карикатуру на меня: идет Горбачев по проволоке, и две корзины, справа и слева. В одной сидят левые, в другой правые. Одни говорят: "Чуть-чуть левее", правые кричат: "Чуть-чуть правее". Что ж, остроумно и, главное, точно отражает реальную ситуацию, в которой я находился... Кстати, по этому поводу мне было сказано: одна из ваших ошибок в том, что вы вовремя не объединились с демократическими силами и не пошли вот тогда вместе в наступление... С этим замечанием я должен был согласиться.
На каком-то этапе я не уловил момента. В политике важны не только направленность, не только этап, но еще и момент. Как для любого сражения, так и тут. В феврале -- эти митинги и войска на улицах. Возникла угроза диктатуры. Я увидел реальную опасность. И предложил руководителям республик немедленно встретиться в Ново-Огареве.
Но сделать это надо было, я думаю, раньше -- осенью девяностого. Именно тогда и заняться поиском форм сотрудничества, по крайней мере провести круглый стол, встречи... Словом, пойти на объединение демократических сил -чтобы быстрее продвигаться по пути реформ. Тогда и в вопросах государственности, и в экономических реформах все прошло бы успешнее и с меньшими издержками. Вот это время и было потеряно.
Летом 1991 года, перед отпуском, я начал обдумывать план статьи, в которой хотелось вновь -- критически и самокритично -- осмыслить опыт перестройки. По приезде в Форос, перебирая взятые с собой книги, обратил внимание на заголовок одной из них: "Октябрь 1917-го: величайшее событие века или социальная катастрофа?" Среди авторов -- наш известный историк, академик Павел Волобуев, которого я очень ценю.
Сразу возникла ассоциация: перестройка -- это катастрофа или великое событие, прорыв для страны? Тут же позвонил А. С. Черняеву, который приехал со мной, и говорю: знаешь, вот в этом ключе мы должны осмыслить тему. Потому что со всех сторон раздаются голоса: продались империализму, погубили страну, все это из-за нового мышления и т.п. Так что же, перестройка -- это катастрофа или то, что нужно нам, то, что должно дать кислород огромной стране, этому огромному миру? Вот откуда пошел импульс. К 12 августа статья была готова. Потому что многое было уже в голове и сразу легло на бумагу.
Кстати, тогда с оттенком розыгрыша я спросил своего помощника: а ты скажи, кому принадлежат слова: "Не все, что после этого, по причине этого"?
– - Ну что ж, скажу: "Энгельс!" -- Верно! Но тогда еще один вопрос: а какое отношение это имеет
– - Я все понял...
– - Вот, вот! Сейчас много развелось политических мошенников, предпринимающих попытки дискредитировать политику перестройки, последовательно делающих эту грязную работу. И чем труднее будет ситуация в обществе, тем нахальнее и развязнее они будут себя вести. Надо людям помогать понять суть вопроса! Так что статья нужна. Еще об августовском путче и его последствиях
Читатель уже заметил: почти во всех интервью, беседах возникала тема августовского путча. О событиях того времени, о том, что пришлось пережить, я уже рассказал в своей книге. Но тема эта волнует и сегодня. Как могло произойти подобное? Почему эти люди оказались на ключевых постах в государстве? Были ли симптомы готовящегося путча? От Ю. Щекочихина я услышал и такие детали, о которых не знал. Приведу эту часть беседы с ним по возможности более полно.
– - Доходила ли до Вас правдивая информация о том, что происходит в стране?
– - спросил собеседник.
– - Доходила и информация, и, к сожалению, дезинформация. Как теперь ясно, это делалось целенаправленно на протяжении последнего года -- хотели подвести меня к введению чрезвычайных мер. Не только целенаправленно подбиралась тенденциозная информация, но даже события организовывались так, чтобы потом на их основе эту дезу создать.
– - То есть как это?
– - спросил он.
– - А так: выехать куда-нибудь по поручению ЦК Компартии России; организовать -- где встречу с партийными секретарями, а где удастся -- с рядовыми коммунистами (правда, это хуже удавалось -- легче с секретарями), и потом резолюция с протестом, с требованиями ко мне. Ультимативные требования! А я чувствовал, что эти резолюции написаны в Москве, до выезда на место.
– - А вы знаете, что на митинги в Литву -- для массовости!
– - привозили целые автобусы "митингующих" из Белоруссии?
– - Этого я не знал. Кстати, требования оттуда, из Литвы, еще до январских событий шли очень жесткие. И не только из партийных структур. Реальные трудности -- то же беспокойство отставных или действующих офицеров -- переплетались с теми, что рождались в кабинетах на Старой площади. Требования шли довольно жесткие -- ввести президентское правление...
– - Михаил Сергеевич, -- сказал Щекочихин, -- а для меня и сейчас кое-что остается загадкой. Я опубликовал 10 июля статью "Литовская карта" -о зловещей роли КГБ, которую он сыграл во время январских событий в Вильнюсе, и в тот же день, десятого, направил вам письмо... Дошло ли оно до вас?
– - О чем?
– - Письмо с требованием отставки Крючкова и о том, что еще он может устроить...
– - Знаете, таких писем шло много. Да что тут отдельные сигналы! Вы возьмите события начиная с российского съезда, потом XXVIII съезд, помните, какая там возникла ситуация и какие бои пришлось
выдержать? Пленум за пленумом -- и все время изнурительные бои. Уже было видно, как поднимаются реакционные силы...
– - Но я писал конкретно о Крючкове! Потом, спустя несколько дней, меня поддержали несколько академиков, направив вам письмо с аналогичными требованиями: Шаталин, Петраков, Арбатов, Рыжов.
– - О чем?..
– - О том же, о чем и я. Требовали отставки Крючкова -- как лидера будущих заговорщиков.
– - Как-то не отложилось в памяти...
– - Об этом сообщалось в газетах и в "Вестях". Может быть, до вас эти письма все-таки не дошли? Их от вас скрыли?
– - Возможно. Но тема заговора все время возникала. Мне даже звонили руководители зарубежных правительств: к нам доходит информация, что будет переворот.
– - Кто, например, звонил?
– - Вдруг срочный звонок от президента Буша: "Есть информация... Ты извини, я не могу скрывать от тебя, должен сказать -- может быть, это и несерьезно, но сегодня ночью будет переворот".