Декабристы. Перезагрузка. Книга вторая

Еще через неделю в помощь Каховскому будет придана Национальная гвардия … Правительственный декрет о составлении батальонов национальной гвардии был принят на следующий день. Отряды Национальной гвардии, пополняемые волонтерами из всех бывших сословий, были призванные обеспечить правопорядок, останавливать пожары и пресекать грабежи. Нацгвардейцы получали зарплату, ружья и обмундирование за казенный счет. Действуя совместно с полицией Каховского, они брали под охрану стратегически важные объекты, патрулировали городские улицы.

На следующий день в столицу из Кронштадта на присягу Временному правительству прибыла целая делегация мичманов и офицеров. Отметили наградами и званиями всех участников Кронштадтского восстания. В частности, Завалишина, что так удачно сосватал мне роту 2-го флотского экипажа морских гвардейцев Чижова, поставил главноначальствующим Национальной гвардией. Арбузов, также повышенный до полковника, принял на себя командование Гвардейским экипажем. Адъютант начальника Морского штаба Торсон возглавил этот самый штаб вместо ушедшего на повышение Моллера А.В. Двух братьев Бестужевых из Флотского экипажа тоже не обошли вниманием, Николай был назначен кронштадтским комендантом, а самого младшего из братьев - Петра переводили адъютантом к Моллеру. Повышения в званиях и денежные премии получили: братья Беляевы, братья Бодиско, Вишневский, Дивов, Мусин-Пушкин, Окулов, Романов, Тыртов, Шпейер. Чижов ещё вчера получил новое назначение на пост начальника "Службы собственной безопасности". Туда же, в ССБ, перевелся в полном составе и весь флотский экипаж Чижова, а ещё, до кучи, две сотни московцев с ирландцами.

Часть 1. Глава 7

ГЛАВА 7

Январь 1826 год

Большие напольные часы пробили шесть утра. Снежный буран дребезжал расшатанным оконным стеклом, по всему видать, что обстрел артиллерией Дворцовой площади и последующий штурм Зимнего не прошел бесследно для этой правительственной резиденции. Многочисленные камины не спасали, во дворце было холодно. Аккуратно, стараясь не разбудить, придвинулся поближе к теплой и мирно спящей Дженни. Вставать категорически не хотелось …

Первые новогодние дни 1826 года питерское небо затянули тяжелые, низковисящие облака. Усиливающийся с каждой секундой леденящий душу свист зимнего ветра периодически перерастал во вьюгу. Посреди дня становилось темно как глубоким вечером, а бьющая, словно шрапнель, остро отточенными иголками по открытым участкам тела колючая снежная крупа – вмиг очищала столичные улицы от всех праздношатающихся граждан.

Комфортно устроившись под бочком у Дженни, заспанными глазами я пытался рассмотреть в неровных отсветах масленой лампы то лепнину на потолке, то, переводя взгляд, бездумно смотрел на декорированные стены. Теперь я проживал в одной из зал Зимнего Дворца, поэтому посмотреть было на что! Но, к сожалению, как это часто в жизни и бывает, долго предаваться неге, рассматривая культ-быт царей возможностей сейчас у меня хоть отбавляй, но зато времени совершенно не было, да и особого настроения, впрочем, тоже.

Дженни заворочалась, ее рука, вскользь пройдясь по животу, оказалась на моей груди, затем она сместилась выше, освободившееся место заняли два ее мягких полушария, а панораму интерьеров комнаты перекрыло вплотную приблизившееся и начавшее меня целовать милое сонное личико с взлохмаченными локонами волос.

Согревались мы с Дженни в бывшей царской постели минут десять-пятнадцать. Я открыл рот, чтобы произнести пару комплиментов своей гражданской супруге, но в ответ услышал от восседающей сверху Дженни:

– Да погоди ты! Я еще не кончила ...

Про себя я чертыхнулся, но, по счастью, долго ждать подругу не пришлось. Обессиленная и часто дышащая Дженни свалилась на меня сверху.

– Айвен, ты не заснул? – зашептала она в ухо.

– Что, радость моя?

– У тебя был вчера нелегкий день … и сегодняшнее утро! – Дженни лукаво улыбнулась. – Приказать набрать ванну?

– Будь, золотце, так добра! – я откинулся на подушку и прикрыл глаза, подумал о том, что не мне помешало бы еще полчасика поспать …

Совершив традиционный утренний моцион, запахнулся в халат, одел тапки и с неохотой побрёл из ванной комнаты. Периодически, в коридорах и залах дворца на глаза попадались хорошо знакомые мне постовые из ССБ Чижова.

С задумчивостью, изучал содержимое платяного шкафа. Тем временем, камер-лакеи, под надзором камердинера, выкладывали на уже заправленную Дженни постель, нижнее белье.

Хотя британский фельдмаршал Джон Дентон Френч родится только через четверть века, но камердинер, повинуясь моему жесту, потащил из шкафа необычный по здешним временам китель, по своему покрою напоминающий знаменитые сталинские френчи – куртки (китель, пиджак) названные по имени британского генерала.

На ходу скидывая банный халат, отправился переодеваться за ширму.

Носить традиционные местные партикулярные платья душа как-то не лежала, военный мундир мне тоже вроде как положен не был, потому как ни в Америке, ни в России я не служил, хотя с вершины своей нынешней власти можно было бы себе какое-нить воинское звание присвоить! Но, с моей стороны, самовольно производить себя и повышать в званиях, обвешиваться мишурой из наград, которых ты не заслужил – было бы, мягко говоря, в высшей мере странно. Потому как с недавних пор мою личность прочно ассоциируют с главным апологетом борьбы с «Александровской системой», при которой на самый верх военной иерархии вылезали непонятные, не нюхавшие пороху личности, типа иностранных балетмейстеров, в ущерб заслуженным русским боевым офицерам.

В правительстве нашлись подражатели, куда уж без них. И очень скоро френч защитного цвета, фуражка, китель со стоячим воротником и брюки, заправленные в высокие сапоги, прочно вошли в российскую политическую моду на многие десятилетия.

Ещё не было восьми утра, как я уже уселся за стол и начал работать с кипой документов. Рабочее место моё располагалось в бывшем царском кабинете. Здесь по-деловому голые серые стены с вкраплениями лакированной мебели дополнял раскрашенный живописью потолок в древнеримском стиле – колесницы, всадники, крылатые победы. До недавних пор документы здесь хранились на полках шкафов, в сундуках, коробках и тюках, искать что-либо было крайне неудобно и очень долго по времени. Теперь же, стены в кабинете были заняты новыми специализированными шкафами для бумаг, к которым, как не сложно догадаться, в прямом и переносном смыслах я приложил свою руку. Все документы были систематизированы и разложены в ящики со встроенными направляющими для папок.

Подошёл к окну. Днем, вид из кабинета открывался просто замечательный – окна выходили на Неву и Адмиралтейство. Сейчас же, бездонная тьма за окном выглядела пугающе. Уличные фонари, скрытые снежной пеленою, превратились в еле теплящиеся жизнью далекие маяки. Тем не менее, я сумел рассмотреть кареты с правительственными чиновниками, что уже начали курсировать по своим привычным маршрутам, одна за одной подъезжали к тускло освещённым из-за снежной завесы подъездам.

По углам кабинета по диагонали напротив друг друга дышали жаром два зажжённых камина. На одном камине красовался бюст Паллады и часы с бронзовым Ахиллесом; на другом – бюст Юноны и часы с бронзовым Гектором; канделябры здесь и канделябры там. Всё одинаково, всё правильно, всё соответственно и единообразно. «Я люблю единообразие во всём», – говаривал незабвенный Аракчеев и вслед за ним повторял Александр.

Голова была занята какими-то дурацкими мыслями. Двигаясь на автомате, в простенке между окнами, занял своё рабочее место – с удобством «приземлился» за большой письменный стол. Разжёг настольную лампу и углубился в изучение докладных записок. Периодически окуная в чернила кончик пера, ставил резолюцию и размашистую подпись – «К исполнению. Головин». Покончив со служебными записками начал работать с корреспонденцией.

Время пролетело незаметно, установленные за каминами часы синхронно пробили десять утра. С усилием оторвался от чтения, в столе ключом отпёр ящик и временно сложил туда всю непрочитанную корреспонденцию.