Декабристы. Перезагрузка. Книга вторая
Шрифт:
К этому своему карьерному взлету Фонвизин шел долго. Его военная служба началась в мае 1801 года, когда он поступил на службу в звании подпрапорщика в Преображенский лейб-гвардии полк. 5 декабря 1803 года был переведён в Измайловский лейб-гвардии полк. С 10 января 1804 года – портупей-прапорщик, с 1 декабря 1804 года – прапорщик. Участвовал в военной кампании 1805 года и в битве при Аустерлице, где получил свой первый орден Святой Анны III степени. 14 ноября 1806 года получил чин подпоручика, а 7 ноября 1808 года - поручика. Участвовал в военных действиях в Финляндии во время войны с Швецией (1808-1809) (Аландские острова). Был назначен адъютантом к генерал-майору А. П. Ермолову. Во время Отечественной войны 1812 года участвовал в боях под Витебском, под Смоленском был ранен, награждён орденом Святого Владимира IV степени с бантом. За Бородинское сражение награжден орденом Святой Анны II степени. За сражение под Малоярославцем награжден золотой шпагой за храбрость. Участвовал в сражении
В заграничных походах 1813 года участвовал в сражениях при Лютцене, при Бауцене (награжден алмазными знаками ордена Святой Анны II степени), под Кульмом, при Лейпциге, при Бар-сюр-Обе. В последнем был ранен, взят в плен и отправлен в Бретань, где участвовал в заговоре пленных. Находился в Бретани до окончания военных действий. Награждён прусским орденом «За заслуги», Кульмским крестом. 17 июля 1813 года получил чин капитана, 5 декабря 1813 года произведён в полковники. В 1814 году командовал 4-м егерским полком. С 1 июня 1815 года - командир 37-го егерского полка. В феврале 1815 года Фонвизин вместе с полком возвращался в Россию. После высадки Наполеона в бухте Жуан полк Фонвизина вернулся во Францию и участвовал в военных действиях периода так называемых Ста дней (блокада Меца и Тионвиля). Оставался с полком в составе оккупационного корпуса графа М. С. Воронцова до 1816 года. С 22 июля 1817 года Фонвизин командует Перновским гренадерным полком. В октябре 1817 года командирован в оккупационный корпус во Францию. С 24 января 1818 года назначен командиром 38-го егерского полка. Запретил в полку телесные наказания и завёл училище для подпрапорщиков. Получил благодарность от императора Александра I. В сентябре 1819 года полк перевели во 2-ю армию. 19 февраля 1820 года Фонвизин в чине генерал-майора назначен командиром 3-й бригады 12-й пехотной дивизии. С 23 мая 1820 года командует 3-й бригадой 22-й пехотной дивизии. 25 декабря 1822 года уволен в отставку.
Не успел Фонвизин прийти в себя от этого повышения, как спустя две недели получил новое назначение: Иван Михайлович Головин, после довольно длительного, доверительного разговора с глазу на глаз в Зимнем дворце, поставил его во главе 1-й армии, или Тверской, как ее еще неофициально называли. Фонвизин осознавал, что эта армия, включающая в себя 3/4 всех вооруженных сил Петербургской республики предназначена для нанесения давно планируемого главного удара по столице роялистской России – Москве, и что теперь именно ему, Михаилу Фонвизину, предстоит нанести этот главный удар, что решит будущую судьбу всей России!
Фонвизин буквально кожей ощутил всю ту огромнейшую ответственность, что свалилась на его плечи. Хотя он и не считал себя ни военным гением, ни прирожденным вождем, однако, эти обстоятельства не помешали ему принять предложенный пост и, «засучив рукава», деятельно взяться за работу. А потрудиться было над чем. Армия, предложенная Фонвизину, пока еще не являлась армией в полном смысле этого слова. На добрую половину она состояла из добровольцев и призывников еще не прошедших даже месячного курса обучения, а потому не имевших ни малейшего понятия о военной службе. Многие из них никогда ружье в глаза не видели, не говоря уже о более сложных строевых маневрах. И теперь на Фонвизина возлагалась обязанность обучить эту толпу и постараться придать ей хотя бы видимость военной организации. И дело было не только в индивидуальном обучении необстрелянных солдат, а в создании нового армейского механизма, к слово говоря, обучить которому предстоит и регулярные армейские части вместе с гвардией.
Дело в том, что под давлением Головина, войска словно шелуху, сбрасывали все лишнее и ненужное, еще до недавних пор считавшееся чуть ли не основой основ всей пехотной тактики. «Новое оружие Головина» – пули и винтовки перевернули сознание не только Фонвизина, но и абсолютного большинства генералов, включая военного министра Бока и начальника Генштаба Волконского, имевших честь присутствовать на февральских военных учениях, где отрабатывалась новая тактика ведения боя, подробно разбирались тактико-технические данные новых винтовок, старых винтовальных и гладкоствольных ружей и штуцеров, серьезно изменившие свои характеристики вследствие применения новых гладкоствольных и нарезных «расширительных пуль». Головин, а вслед за ним и генералитет Петербургской республики, тайком удивляясь сами себе, стали противниками «хитроумных, но с появлением винтовок бесполезных и даже вредных строевых маневров», как говаривал Головин, превратившись в сторонников рассыпного строя и дальнобойного «огненного шквала».
Но чтобы обучить даже такой «упрощенной тактике» людей, впервые надевших военную форму, требовалось много времени, по крайней мере полгода, а то и больше. Но именно этих нескольких месяцев у Фонвизина и не было. Головин, скептически относясь к силам южан и особенно на них не полагаясь, требовал взять первопрестольную уже этим летом, не позднее августа. И это при том, что на данный момент времени, войск у монархистов было чуть ли не в пять раз больше, чем у северян, и раза в два-три больше объединенных
революционных сил Юга и Севера! Но Головин сам верил в успех новой «военной машины Севера» и заражал этой уверенностью всех прочих.***
Жил я не только сиюминутными правительственными, военными и производственными делами, но и, не теряя попусту время, занялся одним далеко идущим политическим проектом, а именно – приступил к партийному строительству! Действовал по большей степени пока еще только на «низовом уровне», специально не привлекая к этому делу вечно чем-то занятых членов Правительства и военнослужащих-декабристов – в массе своей сейчас пребывающих на линии фронта. «Окучивать» я начал прежде всего столичную бюрократию, правильных и говорливых солдатских депутатов, ну и наиболее активных выходцев из мещанской среды, рассчитывая сделать всех этих деятелей одним из главных двигателей своей партии – НПР – «Народная партия России».
Первый съезд НПР проходил 7 мая в ныне национализированном Таврическом дворце, здесь же, кстати говоря, планировалось провести созыв Учредительного собрания, а затем перепрофилировать дворец в здание Государственной думы. Во всяком случае, мой приятель Ф. Н. Глинка – военный губернатор Петербурга, ничего против таких идей не имел, соглашаясь, в случае чего, перевести дворец в республиканскую собственность, списав его с баланса городских властей. Ну, кто бы сомневался.
– Уважаемые коллеги, однопартийцы!
– громко и в некоторой степени экспрессивно приветствовал собравшуюся во дворце публику Лев Пушкин, здесь и сейчас выполняющий функцию председателя оргкомитета.
– Позвольте мне пригласить занять почётное место на трибуне человека, которым гордится вся свободная Россия!
– Пушкин выдержал паузу, и две тысячи делегатов съезда плотно забивших рассчитанный на 700 человек зал повинуясь жесту Пушкина дружно обернулись к задним рядам, откуда из приоткрытых дверей уверенной походкой выходил всем известный человек.
– … Иван Михайлович Головин, лидер нашей партии и … всей демократической России!
– вслед за этими словами настоящего шоумена Льва Пушкина, зал взорвался радостными криками и аплодисментами. Несмотря на предпринятые мной вялые попытки урезонить собравшихся, бурные овации, устроенные в мою честь, не смолкали еще несколько минут.
Родной брат всем известного русского поэта имел феноменальную память и обладал потрясающей работоспособностью, в периоды, когда не дурковал, поэтому к должности главы своей администрации я на него навесил ещё и обязанности председателя оргкомитета первого партийного съезда, и Пушкин, судя по заведенной толпе моих однопартийцев, прекрасно справлялся со своей новой ролью. Кстати говоря, в НПР вместе со своим братом он вступил одним из первых. Александр свет Сергеевич Пушкин сейчас трудился на идеологическом фронте в министерстве по делам СМИ, помощником у Рылеева. Рылеев тоже стремился попасть в НПР, но с ним пока полной ясности не было, хотя Мордвинов, также, впрочем, как и Каховский, Канкрин, Бок, да и вообще абсолютное большинство министров Временного правительства симпатизировали мне и моей деятельности на посту главы этого самого Правительства. Но, как и следовало ожидать, без "вшивых овец" не обошлось. Вслед за мной Трубецкой, Сперанский, Муравьев, Батенков тоже начали "мутить воду" создавая собственную партию и потихоньку начинали обзаводиться сторонниками. Но занимались они этим не в ущерб службы и исправной работы Кабинета министров, в основном в выходные и праздничные дни и во внерабочее время. Мы с ними на этот счёт заключили негласное "джентльменское соглашение". Да и вообще, все эти постепенно разворачивающиеся политические процессы носили пока ещё кулуарный, скрытый от широкой общественности характер. Подконтрольные Рылеева СМИ начавшиеся на политическом фронте треволнения и подковерные интриги в печати не освещали никак, потому как других, не менее актуальных тем хватало с лихвой.
– … предлагаете ввести армейскую субординацию или превратить формирующуюся партию во что-то вроде масонской ложи? – поинтересовался один весьма сообразительный чиновник городской Управы, выходец из крестьян.
– Да! В чём-то подобном мы действительно нуждаемся. Демократическая, я бы даже сказал анархистская структура, что у нас некогда наблюдалась в "тайных обществах" для серьезной политической борьбы малопригодна.
Обвел взглядом собрание, присутствующие внимали моим словам, как будто слушали откровения свыше.
– Предлагаю уважаемым членам партии подумать над тем как лучше всего структурировать нашу организацию, ввести в ней иерархическую властную структуру, а уж потом можно будет писать Устав и прочие программные документы партии.
– Конкретнее, пожалуйста, Иван Михайлович, что вы можете предложить?
– специально подначивал меня Глинка.
– Лично моё мнение по структуре нашей партии, если не углубляться в дебри, таково. Первое. Необходимо избрать ЦК - центральный комитет. Каждому члену ЦК - комиссару назначить определенный фронт работ и подобрать ему соответствующую команду. За все свои недоработки и провалы в работе он будет отвечать головой, фигурально говоря, а может быть и буквально, смотря что будет прописано в Уставе.