Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

– Да, Белла, – с нажимом сказал я, весьма раздраженный.

Он снова поднял на меня глаза, глядя вопросительно.

– Теперь ты признаешь, что называешь ее так, потому что это означает «красивая»? – подколол он меня.

Я закатил глаза.

– Какая разница… да! Если хочешь это услышать – отлично. Я называю ее Беллой, потому что она красивая, – сказал я.

Он ухмыльнулся. Его веселость бесила меня; не было настроения шутить.

– Поэтому и твоя мать называла ее Беллой. Bella bambina, маленькая красивая девочка, – сказал он. – Думаю, для тебя bambina не подойдет.

– Bella ragazza, – пробормотал я. – La mia bella ragazza. Моя красивая девочка.

Он с любопытством глянул на меня.

– Иногда ваша с матерью схожесть просто поражает, – сказал он.

Я вздохнул.

– Я знаю. Я помню, как она называла Изабеллу, – сказал я, пожимая плечами.

Не могу отрицать – меня до сих пор поражало, что мы с мамой так полюбили одну и ту же девочку, хоть и по-разному. Теперь, когда я мог сдержать иррациональный гнев на ситуацию, меня грела мысль, что я следую по пути мамы. Раньше мне казалось, что я потерял ту часть себя, которую по наследству передала мне она, что я стал копией отца, и меня радует, что еще что-то осталось там, внутри. Его глаза расширились, и тут я понял, что никогда раньше не говорил ему, что помню встречу с Изабеллой.

– Ты помнишь? – нерешительно переспросил он.

ДН. Глава 52. Часть 3:

Я снова вздохнул, желая забрать слова назад. Я был не в настроении говорить об этом дерьме с ним.

– Кое-что. Помню, как видел ее, и как мама называла ее Bella bambina, объясняя, что такое шоколад, это все, – сказал я.

Он грустно улыбнулся.

– Ты помнишь шоколад? – с любопытством спросил он.

Я пожал плечами, не понимая, что тут такого.

– Я помню, как спрашивал, хочет ли она Hershey’s kiss, и она попыталась поцеловать меня, не понимая, о чем, на хер, я говорю, – сказал я.

Он тихо засмеялся.

– Да, я помню, как твоя мама пересказывала мне эту историю. Ты тогда не так радовался ее поцелуям, как сейчас, – сказал он снова дразнящим тоном.

Я подозрительно прищурился, думая, какого хрена на него нашло. Мы почти не разговаривали все прошлые недели, а его безразличная позиция по отношению к нам с Изабеллой удивляла меня. Я больше не пытался от него скрываться и целовал ее у него на глазах, но обычно он уходил и, казалось, по-прежнему не хочет ничего решать.

– Ну да, мне было пять лет, разве не так? Я просто хотел дать девочке конфетку, а она попыталась засунуть язык мне в рот, – сказал я.

Он захохотал, покачивая головой.

– Она была храброй. Грустно, что эту часть себя она потеряла. Теперь бы она такое не сделала, – сказал он.

Я быстро глянул на него, прежде чем ухмыльнуться.

– Очевидно, ты совершенно ее не знаешь, – сказал я, покачивая головой.

Он нахмурился и уставился на меня.

– Ты намекаешь, что она сделала первый шаг? – спросил он.

Я пожал плечами.

– Я, б…ь, уверен, что уж точно его сделал не я, отец.

Он с шокированным видом смотрел на меня.

– Вау, с ее стороны это было… э-э… – начал он.

Я наблюдал за ним, ожидая окончания. Клянусь, если он скажет что-то вроде «тупо», я перегнусь через этот стол и снова врежу ему по лицу.

– …храбро, – наконец договорил он.

Я кивнул.

– Так и есть. Одно из качеств, которые я в ней люблю. Она храбрая и чертовски сильная. Ее можно сломать физически, но ты никак не сломаешь мою девочку морально, – резко заявил я, не сводя с него глаз.

Он кивнул через мгновение.

– Могу представить. Ты поделился с ней этими воспоминаниями о встрече? – спросил он, вопросительно приподнимая брови.

Я вздохнул и ненадолго замолчал, прежде чем отрицательно покачать головой. Я понял, что настолько сильно был поглощен собственным дерьмом, что едва мог думать о чем-то другом. Я был настолько эгоистичным, что даже не проводил с ней время. Иисусе, я был настоящим мудаком. Он кивнул.

– Ты, э-э… не знаю, захочешь ли ты говорить.

Я сконфуженно нахмурился.

– Почему? – уточнил я.

Он вздохнул, глядя на меня.

– У нее были неприятности из-за того шоколада, – сказал он. – Я говорил твоей матери не давать ей ничего, но она не слушала. Она оставила ей сладость «на потом», думаю; Белла была маленькой и не понимала. Чарльз Старший увидел.

– Когда ты говоришь, что у нее были неприятности, ты имеешь в виду… э-э… – начал я, не уверенный, как, б…ь, это назвать.

Но он все равно понял, о чем я.

– Ее наказали, – тихо сказал он, внимательно глядя на меня. – Наверное, тогда он впервые ее побил.

Я ощутил вину и гнев и резко сжал руки в кулаки, пытаясь сдержаться.

– Она же была гребаным ребенком! – выплюнул я. – Она ничего не сделала!

Он громко вздохнул.

– Я знаю. Я остановил его, конечно, но меня там не было, чтобы это предотвратить. Твоя мать уже была в машине, а я кое-что забыл в доме. Я вернулся и увидел, как он избивает ее. Когда она открывала шоколад, то вся измазалась, а он решил, что она украла его из дома.

Он замер, глядя на меня.

– Я никогда не рассказывал этого твоей матери – не хотел ее расстраивать. А Изабелла была маленькой, неудивительно, что она заблокировала эти воспоминания. И, боюсь, для нее станет травмой, если ты напомнишь ей…

– А она вспомнит, что произошло, – закончил я, покачивая головой.

Я ощущал вину, настоящую гребаную вину. Я был только ребенком, но это именно я спросил, будет ли она шоколад.

– Я все понял. Черт!

Он кивнул, и какое-то время мы сидели в тишине.

– Ты мамин… – начал он, но я резко поднял руку, останавливая его и вздыхая.

Я не хотел слышать больше ни единого слова об этом; с меня достаточно дерьма. Не хочу вникать в ситуацию с мамой еще глубже.

– Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о ней, – сказал я.

Он затих и с любопытством смотрел на меня.

– Есть причина для твоего визита? – спросил он.

Я кивнул.

– Да, это насчет прошлой ночи… – начал я.

Он слегка прищурился.