Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)
Шрифт:
Я направился в огромную гостиную, где все уже собрались вокруг длинного стола, и быстро осмотрел присутствующих, чтобы оценить обстановку. Большинство из членов верхушки, как и ожидалось, были тут. Аро сидел во главе стола с черным пистолетом Glock-22 (3) 40 калибра, перед ним лежал нож с лезвием в семь дюймов, кресло по правую руку пустовало. Это мое место, значимость его не ускользала от моего взгляда. Я был его правой рукой, мое предназначение – выполнять его приказы и помогать ему со всем, что может потребовать помощи. Я тот, кому он больше всего доверял, тот, кого он назначил своим информатором и советчиком. Он верил, что я никогда не отвернусь от него и сохраню его секреты, ни тени сомнения или неуважения не возникнет между нами. Если бы он только знал…
Слева от Аро сидел
Я подошел к креслу, отдавая Аро уважительный поклон. Он заметил меня и кивнул, чтобы я присаживался, я скользнул на место, рядом с Алеком. Он глянул на меня и кивнул в знак приветствия.
– Карлайл, – просто сказал он.
– Алек, – ответил я. Слова не были нужны; нам почти нечего было друг другу сказать. Когда дело касалось бизнеса, мы были очень немногословны, а когда дело касалось личной жизни Алека, он говорил еще меньше. Среди людей в этой комнате я верил ему больше других, зная, что он порешит всю страну ради безопасности моей сестры. В моих глазах это делало его человеком чести. Я осмотрелся и заметил, как Джеймс, ухмыляясь, смотрит на меня, в его глазах застыли злобные огоньки. Я вопросительно приподнял брови, интересуясь, что он нашел настолько занимательным. Он определенно что-то замышлял, и уже долгое время; каждый раз, когда я видел его, он будто бы составлял план. И мне ни капли это не нравилось; он был угрозой для меня и для всего, что я пытался завершить. Он был еще молод, но в нем жило настоящее зло. Большинство из нас знали чувства сожаления или раскаяния, даже Алек, который, казалось, почти ничего не чувствует, но у Джеймса не было совести. Он был по-настоящему бессердечным. Я бы отдал все за возможность всадить пулю прямо ему между глаз после всего, что он пытался сделать с Изабеллой в моем доме, но Аро запретил, а слово Босса закон.
– Давайте начнем, – сказал Аро, звук его голоса заставил всех замолчать. Он кивнул мне и я сделал глубокий вдох. Это моя работа, обязанность, которую Аро возложил на мои плечи, назначив меня Консильери, самое трудное задание, которое у меня было. Я бы с большей охотой убивал разных ублюдков, чем инициировал этих детей. Я ненавидел отнимать у них будущее. У них нет шанса.
– Стефано Каталано, – сказал я, кивая молодому юноше, стоящему в стороне и явно нервничающему, но пытающемуся казаться храбрым. Он мгновенно напомнил мне Эдварда, и эта мысль принесла боль. Я вздохнул, вспоминая день своей инициации, каким уверенным я был поначалу и как мне стало страшно, когда церемония началась. Я больше всего на свете надеялся, что мой сын никогда не окажется в этой комнате.
– Да, – сказал мальчик, его голос дрожал от возбуждения.
– Твой отец еще жив, Стефано? – спросил я ровным голосом, вопрос был смешным, учитывая, что все мы знали его отца. Владелец местной пиццерии, приятный человек, который надрывал задницу, пытаясь обеспечить своим детям приличную жизнь. Я помню, как беседовал с ним, когда наши дети были еще маленькими. Он знал, кто я, какую жизнь веду, и не раз повторял, что хочет удержать своих детей от преступности и жестокости. Я разделял его надежды и симпатизировал ему, а вот теперь я разрушаю его планы, потому что именно я приглашаю его младшего сына в нашу жизнь. Мне было тошно даже вспоминать его отца, чувство вины снедало меня, но я боролся, потому что должен был делать то, что нужно. Это часть моей клятвы, я не могу избежать этой участи.
ДН. Ауттейк 1. Часть 3:
– Да, – сказал парень, глядя на меня. Он смотрел мне в глаза, и это хороший знак. Похоже, ему можно было доверять.
– У тебя есть братья? – спросил я, сохраняя голос спокойным и безразличным. Стефано кивнул.
– Да, трое, – этот ответ мы тоже уже знали, учитывая, что один из его братьев сидел в нескольких шагах от меня на одном из кресел. Его инициировали год назад, если я точно помню. И тогда мне тоже было плохо, но думать
об этом бесполезно. Трудно говорить, но эти дети быстро приходят и уходят, многие из них остаются лежать за барными стойками или оказываются на шесть футов под землей. Наш образ жизни оказывается для них невозможным, и у каждого вступающего к нам появляются сотни сожалений о потерянных возможностях.– Давай предположим, что я приду к тебе и скажу, что один из них стал информатором полиции, – начал я, внимательно наблюдая за ним в поисках негативной реакции. Я превосходно читал людей и за милю чуял крысу. И как бы сильно я ни переживал, что вовлекаю детей в такую жизнь, в первую очередь я всегда думаю о себе. Не могу навлечь на себя еще большие неприятности; не могу рисковать и добавить на свою голову еще и крысу. У нас достаточно подобного опыта. – И я скажу, что обнаружил, что он попытался упрятать кого-то в тюрьму; собирался донести на нас. Если я скажу тебе, что ты должен убить его за это, сделаешь ли ты это для меня без колебания?
На долю секунды он засомневался, но недостаточно долго, чтобы я начал переживать. Думаю, каждый, у кого есть хоть толика гуманности, будет колебаться, когда кто-то заговорит об убийстве его семьи. – Безусловно, – заявил он, кивнув головой. – Если ему нужно будет уйти, он уйдет.
Это ответ, который он должен был дать, но от этого не легче. Я едва не содрогнулся. – Я должен спросить тебя снова, Стефано, и ты должен повторить это еще раз, – продолжил я церемонию. – Эта часть тебя, La Cosa Nostra, станет для тебя жизнью в раю. Это прекрасно, возможно, самое лучшее в мире. И если ты разделяешь мои чувства и соглашаешься со мной, если ты хочешь стать ее частью, ты должен сохранить это понимание до конца своей жизни.
Я только что произнес самую большую ложь, говоря, что в этой жизни может быть что-то хотя бы относительно хорошее, но у меня нет выбора. По крайней мере, я был честен в одном – это до конца жизни. Он кивнул и я увидел в его глазах вспышку нетерпения, что вызвало у меня очередной приступ вины. Он серьезно верил, что это хорошо. – Да, я понимаю, – сказал он.
Я кивнул. – Удачи, Стефано, – сказал я, говоря те единственные слова, в которые вложил смысл. Ему нужна удача, чтобы выдержать это, потому что шансы, что он не провалится, ничтожны. Он может закончить в тюрьме, или в могиле, или как я… жить, сожалея об этом моменте до конца существования. Он кивнул в знак признательности, а потом я перевел взгляд на Аро. Тот ухмыльнулся мне, выглядя довольным, и посмотрел на Стефано.
– Повторяй за мной, – начал Аро. – Io Stefano, voglio entrare in questa organizzazione per proteggere la mia famiglia e per proteggere I miei amici.
Наша родовая клятва. Я, Стефано, хочу вступить в эту организацию, чтобы защитить свою семью и защитить всех своих друзей. Каждый раз, когда я слышал это, мне хотелось презрительно усмехнуться. Защита, вашу мать. Вот от этого и надо защищать. Именно это разрушило мою семью и уничтожило половину моих друзей.
Стефано бормотал слова и мне стало ясно, что он не знает язык и не понимает итальянский, так что он даже не в курсе, что говорит. Большинство молодежи не учат родной язык, они думают, что это просто кричащие слова. Они могут согласиться на кастрацию или самопожертвование, попроси их дать клятву на итальянском. Тупые дети, они даже не просят перевести.
– Ты клянешься никогда не предавать наши секреты, с любовью повиноваться и дать клятву Omerta, Сицилийскому Кодексу Молчания? – спросил Аро. Мальчик повторил это и поклялся хранить молчание до конца жизни. Если бы он знал, как трудно это станет спустя годы…
– Каким пальцем ты нажимаешь на курок? – спросил Аро. Мальчик поднял правую руку. Аро кивнул и повернулся к сидящим за столом. – Руки, – просто сказал он.
Все подняли руки, выпрямляя определенное количество пальцем. Обычно я показывал четыре, не знаю почему, в этом не было логики. Весь ритуал казался мне детским и глупым. Аро посчитал наши руки, говоря, что всего 39 пальцев. Он начал с Кая и пошел считать по кругу, отсчитывая до 39. Когда до меня дошло, что под номером 39 я, я раздраженно прикрыл глаза. Это последнее, что мне нужно сегодня. Б…ь, с меня что, недостаточно?