Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12

— Ну, мадам, дела ваши плохи. Вам, разумеется, известно, что вас обвиняют в предосудительном поведении до брака с королем. — (Екатерина кивнула.) — Что имеет ваша милость сказать на это обвинение?

— Я его отрицаю, — заявила она.

Норфолк посмотрел на нее оценивающим взглядом, в котором Екатерина различила оттенок восхищения. Может, он подумал, что еще не все потеряно. И она правильно поступает, опровергая все нападки.

— Вы отрицаете? — повторил вопрос Одли и сурово сдвинул брови.

— Да. Я знаю, есть злонамеренные люди, которые ищут способы навредить мне и выгадать на этом. Что бы вам ни говорили, все это ложь.

— Но у нас есть данные под присягой показания свидетелей.

— Значит, они нарушили присягу!

— Следите за своими словами, мадам, — предостерег ее Кранмер. — Мы дадим вам время подумать. Я вернусь позже.

Еще один бесконечный, мучительный день. Екатерина провела его, терзаясь мыслями о том, кто мог дать против нее показания. Она была убеждена, что к этому причастен Фрэнсис и, вероятно, кое-кто из ее дам проболтался. Все они были рядом, и Екатерина изучала их лица, одно за другим, разыскивая признаки — скрытность, нежелание встречаться с ней взглядом, — которые выдали бы виновницу. Бесполезно. Большинство были настороже. Только Изабель проявляла к ней доброту. Джейн держалась отстраненно.

К вечеру Кранмер вернулся в сопровождении одного только сэра Джона Дадли, главного конюшего при дворе Екатерины. Этот человек ей никогда не нравился, потому что был холоден и резок в манерах. Но очевидно, Дадли явился сюда лишь для того, чтобы делать заметки, так как сел за стол и положил перед собой принадлежности для письма, ничего не говоря.

При виде Кранмера Екатерина бросилась в слезы, давая волю своим затаенным страхам и подавленным эмоциям. Она не могла остановиться и, подвывая, опустилась на колени на полу. Архиепископ выглядел крайне огорченным.

— Мадам, успокойтесь, прошу вас! — взмолился он, но она была не в силах хоть как-то отреагировать. Кранмер беспомощно огляделся и сказал: — Леди, пожалуйста, помогите! Королева сильно расстроена. Мне еще не приходилось видеть ни одного создания в таком горе, ее страдания вызвали бы жалость в сердце любого человека.

Изабель торопливо подошла к ней:

— Соберитесь, Кэтрин, архиепископ пришел поговорить с вами. У вас, по крайней мере, есть возможность оправдать себя.

Но Екатерина продолжала стенать, не в силах совладать с чувствами.

— Невозможно говорить с ней разумно, когда она в таком состоянии, — сказал Кранмер. — Я опасаюсь за ее рассудок. Пусть она успокоится, а пока я ее оставлю и вернусь позже.

Когда он ушел, Изабель опустилась на колени рядом с сестрой:

— Дитя, ты должна успокоиться, слышишь? Милорд Кентерберийский вернется позднее, и тебе нужно собраться и поговорить с ним. Это очень важно. Кэтрин, ты меня слышишь?

Но Екатерина почти не обращала на нее внимания. Рассудительность покинула ее; она была уверена, что визит Кранмера сулит недоброе, и впала в исступление — в ужасе металась по комнате, пытаясь выбраться наружу. Никакие усилия Изабель и других дам не помогали. Наконец Екатерина сдалась: села на пол, прижала колени к груди, обхватив их руками, и всхлипывала сквозь икоту. В таком состоянии и застал ее вернувшийся после ужина архиепископ Кранмер.

— Дочь моя, — мягко начал он, вставая на колени рядом с ней, — я пришел узнать правду и предложить вам утешение, потому что его величество — самый добросердечный и милостивый правитель. Он обещал вам прощение, если вы признаете свою вину.

Прощение! Генрих обещал простить ее. Он не совсем от нее отказался.

Безумная тревога улеглась. Екатерина подняла заплаканное лицо и вскинула вверх руки:

— О, милорд, я покорнейше благодарю его величество за то, что он оказал мне больше милости и снисхождения, чем я заслуживаю. Я не осмелилась бы просить о таком, не могла даже надеяться.

Теперь она тихо плакала, растроганная добротой Генриха, которая действительно намного, намного превосходила все, чего можно было ожидать в сложившихся обстоятельствах. Потом, заново осознав, что потеряла любовь короля и разрушила собственную жизнь, Екатерина опять заревела, содрогаясь от горя и отчаяния.

Кранмер заговорил бодро:

— А теперь, мадам, прекратите эти глупости! У вас нет никакого повода. Что вас так огорчает? Король обещал вам милосердие. Разве это плохая новость?

— Нет. — Екатерина всхлипнула.

— Послушайте, дитя, я хочу только одного, чтобы вы открыли мне свое сердце. Скажите, почему вы плачете?

Она продолжала сидеть на полу, сжавшись с комок, и пыталась справиться с собой. Кранмер протянул ей руку и помог встать, после чего усадил в кресло перед очагом, а сам сел напротив.

— Ну, — начал он, — почему вы пребываете в таком плачевном состоянии?

— Увы, милорд, зачем только я живу на свете! — воскликнула Екатерина. — Страх смерти никогда не печалил меня больше, чем печалит сейчас воспоминание о доброте, какую проявлял ко мне король, и когда я думаю о том, какого имела благосклонного и любящего супруга, то не могу не горевать. И эта нежданная милость, на какую я не могла и надеяться, будучи столь недостойной, делает мои проступки еще более ужасными, чем они казались мне до сих пор. И чем больше я думаю о величии сострадания, выказанного мне его милостью, тем сильнее скорблю сердцем о том, что так провинилась перед своим повелителем. — И Екатерина снова заплакала.

Напрасно Кранмер пытался ее утешить, она его не слушала. Так продолжалось некоторое время, но потом Екатерина затихла.

— Вот так лучше. — Архиепископ улыбнулся. — А теперь нам нужно просто поговорить.

В этот момент часы пробили шесть, и Екатерина вновь залилась слезами, вспомнив, что каждый вечер в это время мастер Хинидж доставлял ей вести от короля, если тот не мог прийти к ней, и часто — любовные послания. Когда она сказала об этом Кранмеру, тот лишь печально улыбнулся.

Екатерина откинула голову на спинку кресла. Слез у нее больше не осталось, она чувствовала себя нездоровой. Нос был заложен, зажатый в руке платок промок насквозь.

— А теперь готовы ли вы рассказать мне правду, которая кроется за выдвинутыми против вас обвинениями? — спросил архиепископ.

— Да, но кто меня обвинил? — отозвалась она.

— Я не вправе открывать вам это, но с вашей стороны было бы разумно сделать заявление. Сэр Джон запишет ваши слова. Во-первых, тут должна быть преамбула. Сэр Джон, напишите следующее: «Будучи допрошенной милордом Кентерберийским, я, Екатерина, королева Англии, отвечаю честно и по совести, как буду отвечать в день Страшного суда, и по обету, данному при крещении и на причастии в недавний День Всех Святых». Надеюсь, вы понимаете меня, мадам?

— Да, милорд.

— Хорошо. Теперь вы под присягой. Я хочу спросить вас о ваших отношениях с Фрэнсисом Деремом. Вы разделяли с ним ложе до замужества с королем?

Екатерину бросило в жар.

— Да, — едва слышно произнесла она. — Но это было задолго до того, как я познакомилась с его милостью.

Кранмер ничего не сказал.

— Кажется, имела место помолвка между вами и Деремом, которая может сделать недействительным ваш брак с королем.

Значит, это Фрэнсис проболтался! Он уничтожил ее! Однако, казалось, Кранмера больше интересовала эта несчастная помолвка, чем ее сожительство с Фрэнсисом. Может, целью этого расследования было все-таки расторжение брака?