Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Трофим помолчал, облизал губы и сказал чуть слышно:
– Рад.
– Вот это уже совсем другое дело, – усмехнулся Зюзин. – Вот так дело и веди: это Марьян убил. И чтобы завтра вывел! Какая надо будет подмога – дам любую. Какую надо?
Трофим не ответил.
– Ну, – сказал Зюзин, – надумаешь, скажешь. А про Бориса забудь. А то распустил хвост твой Борис! Как петух! А царевичу сегодня полегчало. Слышишь, Трофим, полегчало! Лекарь Илов дал ему питья, питьё жар уняло, и царевич уже озирается, слушает, и если ему скажешь, улыбается. Будет жить царевич, вот так-то! А с Борисом ещё надо будет разобраться, чего это он такой весёлый ходил, когда
Трофим молчал.
Зюзин задумался. Потом так же задумчиво продолжил:
– Но всё это завтра. А пока что надо подождать да посмотреть, как царевич ночь переночует. И ты бы тоже пока что молчал. Не приведи, Господь, уста разверзнешь – удавлю.
Тут Зюзин встал и развёл руки. Руки у него были длиннющие и крепкие. Трофим сам видел, как он из огня…
Но об этом уже говорилось. Трофим стоял на коленях и не шевелился. Зюзин поправил шапку и сказал:
– Живи. Пока что. А там видно будет.
Развернулся и ушёл. И дверь за собой не закрыл. Дверь так и стояла открытая. За ней было темно и тихо. Трофим стоял на коленях, держал в правой руке шапку. Вдруг левая сама собой залезла в голенище, а в голове подумалось: если б вскочил да пырнул его, что дальше было бы? Да, может, ничего худого. Годунов сказал бы: «Вот беда какая, воевода сам себя зарезал, ведь сам же?» И надо было бы только ответить: «Сам», и дело закрылось бы. Потому что недругов у Зюзина – огого и ещё столько же. За тридцать лет службы нажил! Ну ещё бы!
Да вот только не пырнул бы Зюзина Трофим, потому что не успел бы. Зюзин не из тех, кого пырнуть успеешь. Уж какие прежде были люди, иерои, если говорить по-зюзински, но ничего они ему не сделали, а сами все уже в земле – и Скуратов, и Грязной, и Вяземский, и кто там ещё? А он жив, здоров и может вообще бессмертный. А что! В пекло таких не берут, ибо замутит пекло. Тьфу, прости, Господи! Трофим перекрестился, встал с колен и пересел на свою лавку. Посмотрел на дверь. Она по-прежнему стояла открытая. За дверью, в переходе, было тихо. Клим не возвращался. Не к добру это, подумал Трофим, куда Зюзин Клима увёл? Чего они ещё затеяли? Трофим ясно чуял, что затеяли, у него чутьё всегда было как у собаки.
Вдруг загудело в дымоходе. Днём шёл снег, вспомнил Трофим, и теперь, наверное, опять идет. И его за ночь, может, столько наметёт, что завтра утром выйдешь на крыльцо, а там вокруг всё белое. Как и тогда, когда открылось это дело, чёрт бы его, прости, Господи, подрал! Дело было новгородское, мудрёное, ну да новгородцы такие всегда – непростые. И так было и тогда – привезли оттуда гирю. Гиря вроде бы как гиря, в один фунт, с клеймом, и никаких подпилов на ней нет. А как на вес проверишь, в ней шестнадцати золотников недостаёт. Как это было сделано, никто не мог взять в толк. Как колдовство какое – лёгкое железо! А Демьян взял эту гирю, повертел, примерился… ногтем подцепил – и клеймо слетело, и под ним дыра открылась. Вот в чём была хитрость! Гиря внутри оказалась пустая, с дуплом, и это дупло затыкалось клеймом. Клеймо было как пробка! Вот как оно было задумано! И дьяк Дружина…
Да! Тогда князя Михайлы ещё не было, да и самого Разбойного приказа тоже, а была только ещё Разбойная изба и ведал ею государев думный дьяк Шапкин Григорий Фёдорович. Да только что ему изба! Он там бывал нечасто. Так что всю службу за него тянул уже не государев, а простой приказный дьяк Дружина Вислый. Тогда Дружина посмотрел, как Демьян ловко
клеймо из гири вытащил, и говорит: вот ты, Демьян, давай туда поезжай и поищи, вдруг там таких гирь ещё найдётся, а особенно нашёлся бы там тот, кто эти гири делает.И поехал Демьян в Новгород. Приехал он туда, встал на Торговой стороне, на наместничьем дворе, в приказной избе, сразу за дверью на лавке. Целыми днями ходил по Торгу и присматривался, кого надо, стращал, кого надо, хлебным винцом угощал и, говорили, уже начал усмехаться, руки потирать, наверное, почуял что-то, а то и вовсе взял след.
А однажды день закончился, солнце зашло, а он так и не вернулся к себе за дверь на лавку. Его только наутро в канаве нашли. Лежал ничком. В спине нож торчал. А перевернули, глянули – у него глаза выколоты. Это у лихих людей есть такой знак, что, мол, не смотри туда, куда не надо. Когда Демьянихе про это рассказали, она выла три дня и три ночи. Потом запила. Так и по сей день пьёт, но уже в меру, и под заборами, как прежде, не валяется. А так всем хороша баба Демьяниха. Трофим, бывало…
Да только не про это разговор! Трофим нахмурился. Да и не видел он тогда Демьяниху. Дружина, как только гонца дослушал, сразу же призвал Трофима и велел: езжай, Трофимка, только стерегись, мне после тебя посылать некого. И поехал Трофим в Новгород. Правильней, пошёл. С хлебным обозом. Нанялся вожатым, назвался бывшим холопом князя Телятевского, дали ему четыре воза, и он их довёл. Долго, конечно, ехалось, тащились больше двух недель, зато никто и подумать не мог, кто такой Трофим на самом деле, а так – вожатый и вожатый, пьяница. И в Новгород приехавши, только получив расчёт, сразу пошёл в кабак – это который с этой стороны, возле моста, и там…
Трофим откашлялся и усмехнулся, вспоминая. Там он сел за третий с краю стол, на третье с краю место, даже пришлось кое-кого согнать, дать в рожу, взял чарку и пил. Подошёл к нему один, судя по говору, из местных, назвался Еремеем и выложил на стол перед собою бирку. Трофим выложил свою. Бирки сошлись одна в одну, зарубки на них тоже. Выпили. Трофим почему-то сразу опьянел, в глазах всё расплылось, он упал и больше ничего не помнил.
Очнулся в какой-то конуре. Живой, не связанный. Без кляпа. Можно было закричать, но он молчал, опять стал дышать ровно, глубоко, как спящий, а сам тихонько полез к голенищу, проверить, на месте ли нож…
Но тут загорелся свет, показался Еремей, который сказал…
Тут послышались шаги. Это возвращался Клим, Трофим его сразу узнал по походке и повернулся к двери.
24
Клим переступил через порог, закрыл за собой дверь, посмотрел на Трофима и хмыкнул.
– Ты чего это?! – сказал Трофим.
– Так, – ответил Клим. Ещё раз хмыкнул и добавил: – Иш, как тебя Мотька изгрызла! Страх!
Трофим невольно потянулся к шее и сказал:
– Нет, это меня так на рундуке стрельцы ножом порезали.
– Когда режут ножом, тогда края ровные, а здесь изгрызено, – продолжил Клим, подошёл к окну, снял с подоконника кувшин и переставил его на среднюю лавку, которая у них была вместо стола.
– Я квасу не хочу, – сказал Трофим.
– А это и не квас.
Сказав так, Клим сел на свою лавку, достал из-под тюфяка здоровенный ломоть хлеба, ещё пошарил и нашёл два шкалика, всё это выставил на стол и вопросительно посмотрел на Трофима. Трофим согласно кивнул. Клим налил по шкаликам, взял свой, ещё раз глянул на Трофима и сказал: