Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12

Однако, как только Франциск благополучно вернулся домой, он тут же разорвал условия договора и ратифицировал соглашение с Англией. Услышав, что посол Генриха в Париже превозносит принцессу Марию как перл мира и сокровище, которое ее отец ценит больше всего на свете, он не стал терять времени даром и предложил в женихи себя или одного из своих сыновей. Екатерина пришла в ужас.

– Выйти замуж во Францию – уже одно это стало бы для Марии катастрофой, но отдать ее за этого Великолепного Турка было бы чистым злодейством! – с жаром заявила она. – Кроме того, он поклялся жениться на моей племяннице Элеоноре.

– Я согласен, – отозвался Генрих. – Он должен был посвататься для кого-то из сыновей: дофина Франциска или герцога Орлеанского.

Слабое утешение, если предстоит выдать единственное дитя за француза! Не говоря уже о том, что в таком случае Мария покинет Англию, вероятно, навсегда. Екатерина так и не могла смириться с неизбежностью разлуки и тяжело переживала предвестие этого – переезд Марии в Ладлоу. О дальнейшем она не хотела даже думать.

Уолси проследил, чтобы Мендоса не слишком задержался у Екатерины.

– Есть много важных дел, которые король поручил мне обсудить с вами, – сказал кардинал послу после обмена любезностями. – Ее высочество, конечно, извинит нас, если мы откланяемся. Вы получите аудиенцию в другое время.

Однако новая встреча оказалась недостижима: всегда находилась причина, почему Мендоса не мог увидеться с королевой. Обычно, как она узнала позднее, его отвлекал на что-нибудь или удерживал от встречи Уолси. У Екатерины сложилось неприятное впечатление, что за ней следят. Слуги кардинала вечно сновали по ее апартаментам, под разными предлогами входили и выходили; разумеется, это было не простое совпадение. Их присутствие смущало ее. Всякий раз, когда она давала аудиенцию, кто-нибудь из них обязательно оказывался в ее приемном зале, а некоторые проявляли повышенный интерес к ее фрейлинам. Еще бы, эта распутница Люси Тальбот поощряла одного из соглядатаев лукавой улыбкой и кокетливыми взглядами. Екатерина была уверена, что все это не игра ее воображения. Она подозревала, что ее письма перехватывают. А чему тут удивляться? Разумеется, Уолси не хотел допустить, чтобы она оказывала влияние на кого-нибудь во благо Испании и в ущерб новому альянсу.

Однако настал день, когда кардинал был в отъезде по делам и его слуги, к счастью, тоже отсутствовали. Екатерина не упустила этой возможности и через Бланш де Ваграс дала знать Мендосе, что в означенное время будет дышать воздухом в саду. Они могли встретиться как будто случайно. И он оказался там, добрый, честный человек.

Говоря с послом, Екатерина все время оглядывалась через плечо – проверяла, не отбрасывает ли кто-нибудь на них свою тень.

– Непросто было получить доступ к вашему высочеству, – сказал Мендоса.

– За мной следят. Нам не подобает дружить с Испанией, и мое нерасположение к союзу с Францией играет против меня. Но я не стану интриговать против своего мужа.

– Мой господин не рассчитывал на такое, – быстро проговорил Мендоса. – Тем не менее он расстроился, узнав, что ваше высочество так одиноки. Мадам, одна из основных причин моего приезда в Англию – это желание быть вам другом и помочь вам поддерживать связь с его императорским величеством.

Выражение его лица и тон голоса говорили о полной искренности.

– Дон Диего, вы не можете себе представить, как это важно для меня, – сказала Екатерина, чувствуя, что глаза у нее заблестели от непролившихся слез.

– Для меня это тоже очень много значит, ваше высочество, – тепло откликнулся Мендоса.

После еще двух таких встреч Екатерина перестала сомневаться в преданности и галантности нового посла, человека тонкой рассудительности и глубокой порядочности. Кроме того, Мендоса был прямодушен, но при этом добр и очень мудр.

Во время второй встречи королева спросила, есть ли у него какие-нибудь сведения о ее сестре Хуане. Уже двадцать лет Екатерина ничего о ней не слышала, и восемнадцать из них Хуана провела в заточении в монастыре Святой Клары в Тордесильясе. Лицо Мендосы стало мрачным.

– Новостей немного, – сказал он, тщательно подбирая слова. – Я понимаю, у нее совсем другой темперамент в сравнении с вашим величеством.

Это была правда, Екатерина про себя согласилась. Сама она никогда не испытывала вспышек неукротимого гнева или приступов меланхолии, а кроме того, понимала: ее любовь к Генриху была сильна, но не превращалась в одержимость, как страсть Хуаны к Филиппу. Бедняжка Хуана! Екатерина часто думала о ней, размышляла, на что похожа ее жизнь – жизнь монастырской затворницы.

– Вы не говорите мне всей правды, – сказала Екатерина.

– Я не хочу причинять вам беспокойство, мадам, но император доверительно сообщил мне, что его мать опасается, не затевают ли монахини убить ее. Ничего такого, разумеется, нет, но так как они заботятся о ее повседневных нуждах, а она не подпускает их близко к себе, то стало трудно обеспечивать ее питание, мытье и смену одежды. Это тяжелая ноша для его величества. Никакие призывы к разуму на нее не действуют.

– Я удвою молитвы за сестру, – пообещала Екатерина. – Не могу вынести мысли, что с ней все так плохо. Я помню ее молодой и прекрасной.

– Ваше величество, вас что-то гнетет, – неожиданно сказал Мендоса во время их третьей встречи.

Екатерина пригласила его – едва ли не в последнюю минуту, чтобы избежать шпионов Уолси, – составить ей компанию во время поездки на барке в аббатство Сион. Она любила погружаться в монастырскую атмосферу святости и чистоты или копаться в огромной библиотеке.

Это было утверждение, а не вопрос. Екатерина не знала, как отвечать, чтобы не создалось впечатление, будто она осуждает Генриха, ведь любое ее слово будет передано императору.

– В моей жизни есть печали, – сказал она после долгой паузы, глядя на разбегающуюся длинными дорожками по сторонам от барки воду. – Не могу выразить словами, как я скучаю по принцессе, но такова участь всех королев.

– По моему мнению, ваше высочество, основная причина ваших затруднений в том, что вы принимаете интересы императора уж слишком близко к сердцу.

Екатерина опешила:

– И вы, его посол, считаете, что я напрасно это делаю? Как могу я быть испанкой и при этом любить французов?

– Ваше высочество, я тоже испанец. Вам не нужно объяснять мне чувство любви к родине. Однако ни для кого не секрет, что вы противница нового союза с Францией. Я бы посоветовал вам скрывать это.

– Из меня плохая притворщица, – созналась Екатерина. Но правда ли это? Кажется, всю жизнь с Генрихом она провела в притворстве, дабы не нарушать хрупкого согласия между ними и сохранить остатки былого счастья. – В этом отношении мне трудно скрывать свои чувства, – добавила она. – Этот союз не принесет никому из нас ни малейшей пользы.