Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Там?.. — начала было она, но няня, показав ей широкую спину, уже быстро спускалась по лестнице, так что Анна поспешила вслед за ней во двор.
Мужчина в дорогой меховой накидке, с золотой цепью, аккуратно одетая женщина и маленький мальчик, закутанный от холода, стояли на мостовой. При виде Анны мужчина низко поклонился, а женщина сделала быстрый реверанс, толкнув локтем мальчика. Тот тоже поклонился.
— Золинген желает выразить уважение и пожелать вашей милости счастья, — сказала матушка Лёве. — Позвольте представить вам мэра города, фрау Шмидт и ее сына. Эти добрые люди собирались прибыть сюда раньше, но были застигнуты бурей и пережидали ее.
Мэр сделал шаг вперед, и Анна оторвала взгляд от ребенка.
— Ваша милость, примите уверения
Ребенок снял шапку и вынул из-под накидки маленький сундучок. Анна не могла оторвать глаз от лица малыша. В мерцающем свете стенных факелов оно выглядело красивым: голубые глаза, вишневые губы и светлые волосы, как у нее и Отто; нос немного длинноват, а в остальном — совершенство.
— Ваша милость, прошу, примите этот скромный дар, — произнес мальчик заученную фразу.
Анна наклонилась и взяла сундучок, упиваясь мгновением, когда ее рука коснулась нежной кожи ребенка. Внутри лежала красивая золотая подвеска в форме сердца, украшенная эмалевыми узлами вечной любви, синим и красным.
— Благодарю вас, — сказала Анна, а потом, поддавшись порыву, наклонилась и поцеловала мальчика в щеку. Ей хотелось обнять его, но она не посмела. Пусть изголодавшееся сердце довольствуется тем, что можно. Выпрямившись, Анна добавила: — Господин мэр, этот подарок и тот очаровательный способ, каким он был преподнесен, глубоко тронули меня. Это великолепное украшение я буду хранить как память о вас и обо всех добрых людях Золингена. — Голос ее дрогнул, и она испугалась, как бы не расплакаться, ведь, увидев всего на миг своего малютку-сына, она вновь теряла его, теперь уже навсегда. — Простите, — сказала Анна, — меня переполняют эмоции при мысли о расставании с Клеве и теми, кто здесь живет и так дорог мне. А этот подарок воплощает в себе все то, что я оставляю позади. Примите мою самую смиренную благодарность, я буду молиться, чтобы Господь благословил вас за вашу доброту.
Говоря это, Анна еще раз взглянула на милое лицо сына, после чего отвернулась, чтобы никто не увидел ее слез, и пошла к башне.
Матушка Лёве поравнялась с ней на ступенях лестницы. Она обняла Анну и держала ее в объятиях, пока та рыдала, говоря сквозь всхлипы:
— Спасибо вам, спасибо, что устроили эту встречу. Вы не представляете, как много она значит для меня.
— Но я представляю, — ответила няня; ее голос прозвучал глухо, потому что она говорила, уткнувшись в плечо Анны. — Давным-давно, до того как я овдовела, у меня был ребенок, маленький мальчик. Он умер вскоре после рождения. Так что, да, Анна, я знаю, что такое скорбь по своему малышу. Любая мать поймет это. И устроить все было нетрудно. Мэр — мой кузен. Когда я услышала, что он собирается преподнести вам подарок, шепнуть ему на ухо нужное словечко оказалось достаточно.
— Он красавец, мой сын. И так хорошо говорит. Шмидты прекрасно его воспитывают.
— Они в нем души не чают. Вы можете спокойно отправляться в Англию, зная, что дали ему все самое лучшее.
— Да, — неохотно согласилась Анна, утирая глаза.
— А теперь давайте ложиться спать, — сказала матушка Лёве. — Утром нам рано вставать.
Во дворе стояла карета, в которой Анна отправится в Англию, — закрытая, изящная, золоченая, украшенная резным орнаментом во французском стиле и разноцветными гербами Клеве, с козлами для возницы и золотой фигуркой гордо выступающего клевского льва, установленной спереди наподобие носовой фигуры корабля. Крыша была затянута золотой парчой, на окнах висели шторы из такого же материала. Их можно было крепко связать внизу для приватности или защиты от сквозняков.
Четыре золоченых колеса доходили стоящему рядом человеку до уровня груди, внутри карета тоже имела роскошную отделку.— Какой великолепный экипаж! — воскликнула Анна, выйдя из дому в новой дорожной накидке с широким капюшоном, отороченной соболиным мехом. — Он похож на тот, в котором уезжала на свою свадьбу Сибилла.
— Похож, — подтвердила мать, — и подвешен на цепях, так что вас ждет комфортная поездка, если не помешают погода и плохие дороги.
Двор был полон повозок, коней и людей. Весь багаж погрузили, хаос чудесным образом превратился в порядок, и они были готовы к отправке. Вскоре башни и шпили Дюссельдорфа заметно уменьшились в размерах. Анна задумчиво смотрела назад, а город постепенно таял вдали. Сидевшая рядом мать осторожно положила ладонь на ее руки и пожала их — редкий жест, выдававший чувства герцогини. Матушка Лёве, занимавшая место напротив, задорно глянула на них обеих.
— До Дуйсбурга отсюда меньше тридцати миль, ваши милости.
Ночь они собирались провести в тамошнем замке.
— А оттуда останется всего триста двадцать. — Анна улыбнулась. — Для меня, по крайней мере.
— Счастливица, — вздохнула Эмили, сидевшая сбоку от матушки Лёве. — Хотелось бы мне поехать в Англию.
«И вы наверняка поехали бы без тени сомнения», — подумала Анна. Она откинулась на спинку сиденья и предалась воспоминаниям о вечерней встрече, глядя на мать и сестру, как будто хотела, чтобы их лица навечно запечатлелись в ее памяти.
На следующий день они прибыли в Шваненбург, где их ожидал герцог. Во дворах замка толпились вооруженные мужчины, которые будут сопровождать Анну в Кале. Когда она вошла в Рыцарский зал, то обнаружила, что он полон более высокопоставленных членов эскорта, которые, увидев ее, возликовали. Анна подняла руку в приветственном жесте, а герцог призвал всех к тишине и проводил сестру на помост, где она, поблагодарив брата, села рядом с ним в резное кресло, стоявшее под балдахином, поскольку теперь Анна была фактически королевой.
В ожидании, когда начнется церемония представления, она рассматривала собравшуюся перед ней толпу и узнавала многих представителей семейств высшего дворянства Клеве. Впереди всех стояли доктор Олислегер и его дородный кузен Герман, граф фон Нойенар, второй человек в свите. Анна посочувствовала графу: тот оставлял дома больную жену, но его профессиональное владение латинским и французским было необходимо.
Мать, разодетая в узорчатый златотканый дамаст, приветствовала своего сводного брата, дядю Иоганна, бастарда из Юлиха, который мог бы позавидовать ее наследству, но был слишком добродушен и ленив, чтобы обижаться на нее. Анна увидела своих кузину и кузена — Анастасию Гунтеру Шварцбург и Франца фон Вальдека, которые обменивались шутками, как и подобает четырнадцатилетним подросткам. Красавец Франц был многообещающим сыном Анниной тетушки, другой Анны Клевской, и Филипа, графа фон Вальдека; Франц будет в числе восьми пажей, а Анастасия займет должность одной из пяти камеристок Анны. Другие ее будущие слуги толкались вокруг Сюзанны Гилман, которая улыбнулась и сделала реверанс, встретившись взглядом с Анной.
Вдруг зазвучали трубы, и герольды начали по очереди, в соответствии с рангом, выкрикивать имена собравшихся. Один за другим выходили вперед члены эскорта Анны, низко кланялись и нагибались поцеловать ей руку. Внезапно, до сих пор скрытый из виду, перед глазами у нее возник — нет, этого не могло быть… Анне захотелось отшатнуться и пришлось напрячь все силы, чтобы сохранить самообладание, потому что из поклона поднялся теперь уже взрослый, но сохранивший прелесть лица, приобретшего, однако, более зрелые черты, мужчина, который навязчиво являлся ей в воспоминаниях и наводил на мысли о том, что могло бы быть, если бы… Отто фон Вилих. Рядом с ним стояла миловидная, вся в украшениях молодая женщина. Отто поднял глаза на Анну, и она увидела в них знакомое тепло и память о тайне, которую они оба хранили.