Дела семейные

Дастур задержался у порога и посмотрел на Йезада. Йезаду сделалось неприятно — неужели дастур прочел его мысли? — но тот указал сначала на рубашку Йезада, а потом ткнул пальцем в сторону огня.

Йезад опустил глаза и увидел, что сандаловая щепка так и осталась в его нагрудном кармане, и священник просто хотел узнать, добавить ли ее к приношению.

— Спасибо, — прошептал Йезад, протягивая ему сандал.

Дастур вошел в святилище — совершить обряд смены геха.Закат, подумал Йезад, начало четвертого гехазороастрийского дня. Он наблюдал за дастуром, который очищал святилище, пьедестал, афарган — ритуальные приготовления перед приношением огню.

Как успокаивает сам вид этих приготовлений, думал Йезад, как покой этого мига наполняет комнату! Откуда берется это ощущение исчезнувшего времени? Какой безмятежностью веет от фигуры в белом, неспешно совершающей обряд с помощью различных серебряных предметов и жестов, исполненных мистического смысла, повторяемых пять раз в сутки с той элегантностью, которая дается лишь совокупной грацией поколений, уже закодированной в плоть и в кровь…

Теперь дастур готов служить огню. Он умело ворошит раскаленные угли, языки пламени лижут его щипцы и разгораются под тихое пение молитв, обнимая сандаловые щепки, которые он собрал с подноса.

И ту, за которую Йезад заплатил пять рупий, вместе с прочими положенную в огонь такими же, как у него, руками. Какая часть огня, какой язык огня питается сейчас его подношением? Да можно ли делить огонь? Да важно ли это?

Дастур приближался к завершению обряда. Он подошел к колоколу, подвешенному в углу святилища, и ударил в него. Первый удар — чистый, громкий и внезапный звук — ударил Йезада в сердце. И рассыпались блестящие цепочки перезвона, заполняя святилище и купол, сумрачную комнатку и зал, всему храму возвещая вступление в новый гех.То был звон жизни, думалось Йезаду, звон надежды, — и его сердце запело вместе с колокольными перезвонами.

Потом все стихло. Дастур с последним поклоном огню собрал пепел в черпак и подал Йезаду. Тот взял щепотку для лба и горла. Дастур приложил руку ко лбу и исчез.

Йезад снова приблизился к святилищу. Огонь горел ярко и сильно, радостно вздымая языки, святилище превратилось в танец света и тени. Йезад помедлил, ощущая неуместность своего поведения, — отчего не склониться перед зрелищем, исполненным такого благородства и прекрасной простоты? Если сейчас он не склонится перед этим, то перед чем ему вообще склоняться?

Он стал на колени, коснулся лбом мраморного порога — и долго не отрывал его.

В большом зале он задержался, чтобы надеть носки, потом вышел на веранду, нашел свою обувь.

Уже стемнело, когда он вышел из храма огня. Тихо прошагал по двору, неся в себе бесценный покой, вернул молитвенную шапочку улыбающемуся мальчику в сандаловой лавке и отправился домой.

* * *

Ложась в постель, Роксана принюхалась и сказала, что от него пахнет сандалом.

— В храме был сегодня, — ответил Йезад.

— Что так вдруг? — осторожно спросила Роксана, радуясь, что в комнате темно и муж не видит счастливого выражения на ее лице.

— У меня был тяжелый день, и я нуждался в покое. Тут и вспомнил твои советы.

— И как?

— Получил покой.

Он поправил подушку и добавил:

— Чего бы я только ни отдал, чтобы так спокойно было хоть в одном уголке нашего дома…

Она улыбнулась в темноте и отважилась задать вопрос:

— Ты там… молился?

— Конечно нет.

Роксана не поверила.

ЭПИФАНИЯ ЗАМЕДЛЕННОГО действия, которой так ждал Йезад, не состоялась. Он каждый день всматривался в Капура, выискивая знаки того, что план работает на манер капсулы замедленного действия, постепенно пробирающейся по пищеварительному тракту его ума.

И каждый день приносил разочарование: босс входил, обозревал своих оленей и удалялся в офис. Выглядел грустноватым и больше не приглашал Йезада в офис после закрытия магазина.

Потом однажды утром, примерно за неделю до Рождества, Капур явился намного позднее обычного — чуть ли не в полдень. Йезад поинтересовался, что его задержало.

— Задержало? — Капур посмотрел на часы. — Верно, я сильно припозднился. Не знал, что буду так долго добираться городским транспортом. Я ведь наконец машину продал.

— Электричкой ехали?

— На такси, — несколько смутился Капур. — Хотя, на самом деле, собирался сесть на электричку.

И стал подробно рассказывать странную историю, приключившуюся с ним: пошел на станцию, желая стать одним из миллионов, как скот набивающихся в вагоны. Но сесть в поезд ему никак не удавалось, один раз оказался в самой гуще толпы и рассчитывал, что влезет в вагон, но какая-то центробежная сила отшвырнула его в сторону, и он опять остался на платформе.

— Бывает, — кивнул Йезад.

— Больше часа потратил и плюнул. Но завтра сделаю следующую попытку. Я думаю, это вопрос практики.

С сожалением посмотрел на неиспользованный билет и выбросил его в мусорную корзину.

Йезад поинтересовался, почему Капуру вдруг захотелось ездить на электричке.

— Это философское решение — мы с вами как-то говорили об этом. Хочу принимать все, что город требует от меня. Смешаться с народом, стать частицей в массе тел, заполняющих улицы, поезда и автобусы. Стать частицей органического целого, имя которому Бомбей. Это и будет моим искуплением и спасением.

К вопросу о вере Виласа в силу искусства, в своих актеров и в эпический реализм, подумал Йезад. Бедный Капур, с головой ушел в свои фантазии. В свою риторику. В которую искренне верит, но которая в конечном счете ничего не решает. И это — самое печальное.

— Я все спрашиваю себя: почему я сегодня потерпел неудачу? Дух стремился к успеху, сто процентов! Может, плоть не так этого желала? Испытывала отвращение к потным телам, грязной, вонючей одежде и намасленным волосам? Может быть. Но я все преодолею, я сяду в этот поезд.

Йезад с беспокойством подумал о повышенном давлении босса, но понадеялся, что тому скоро надоест поездная идея, он очнется и купит себе новую машину.

Но на другой день Капур притащился в магазин растрепанный и хромая. Он повалился на стул, быстро подставленный ему Хусайном. Йезад взял кейс из его рук. Хусайн налил чаю в блюдечко и поднес к его губам.

Капур раздраженно оттолкнул его руку и взялся за чашку.

Отхлебнув чаю и немного придя в себя, он начал рассказывать:

— Помните, я вам как-то давно говорил, что стал свидетелем чуда, когда человека с платформы втащили в вагон другие пассажиры, которые сами висели, ухватившись кто за что. И все-таки они его втащили, сумели потесниться, найти местечко еще для одного.